Я видел сон (СИ) - Страница 10

Внезапное решение пришло само собой. Будучи таким мерзавцем по отношению к хоббиту, Торин решил завести себе другого, но не относиться к нему так гадко и собственнически, а любить и заботиться. Он отправился в далекий-далекий Шир, где был организован большой праздник в честь подгорного короля, и Торин, в богатых одеждах, расхаживал туда-обратно, с интересом рассматривая безбородые забавные, милые и даже смазливые мордахи хоббичьей молодежи. Но ни один из них не мог заменить того хоббита, что был похоронен у реки под липами близ Эребора, и, заметив мрачного Торина на собственном празднике, один славный юнец подошел, притронулся к плечу и спросил, почему-то басом:

- Государь?

А потом вцепился жестко и тряхнул так, что Торин едва язык себе не прикусил, вытряхнувшись из чересчур жуткого сна.

Начальник стражи уставился на Торина, а Торин - на него.

- Фрар, около реки растут липы? - спросил он быстро, присев на кровати.

- Какие липы? - не понял тот, посмотрел на Торина исподлобья, - отродясь не росло. Все хорошо?

- Все просто замечательно, - кисло выдохнул Торин, - лучше и быть не может.

Не спать нормально третьи сутки подряд - лучше некуда. Сны снились дурацкие, несвязные и вообще глупые, надо же, голубая глина! И прочий бред. Все от того, что без хоббита было не так уютно спать. Почувствуй, что называется, разницу.

Когда не в меру подозрительный и заботливый Фрар ушел, Торин поднялся с кровати. Принялся мерить комнату шагами, пнул по пути стул и едва не споткнулся - под ногу подкатилась банка с мазью против рубцов.

Торин ударил себя ладонью по лбу, уселся на кровать. Вертел банку в руках, почти не сознавая, что делает.

Мазь эту изготавливали для женщин, но негласно к ней изредка прибегали и мужчины. Она здорово снимала боль в подживающих ранах и неплохо разглаживала имеющиеся рубцы, если было желание избавиться от них.

Торин рыкнул тихо, едва не расколотил банку от злости. Была же прекрасная идея - взять хоббита, размять его косточки, гладенькую кожу, заодно смазав и поджившие, и свежие ранки. Но забыл, как назло, про треклятую банку, а ведь все могло быть иначе. Можно было спокойно спать с теплым хоббитом под боком, соблазнив его и уговорив по-хорошему. Можно было спокойно работать днем, не ожидая срочных донесений из спуска, не выставлять себя идиотом и не читать нытельные рапорты от начальников смены: “За какие наши провинности, государь Торин, вы повесили сию килу нам на шею?”. Одним словом, можно было по-хорошему, а Торин сделал по-плохому.

А все потому, что забыл про банку в тот вечер, и все пошло наперекосяк. Проклиная собственную забывчивость, Торин сунул проклятую банку в верхний ящик стола, пообещав себе внимательнее относиться к мелочам.

***

Светильники перемигивались, свет дрожал, отражаясь от стен. Бильбо закусил губу, подумав о том, что не протянет здесь и часа. От неровного, танцующего света становилось дурно, хотелось моргать часто-часто, а еще лучше – и вовсе сесть, обнять себя за коленки и тихо раскачиваться из стороны в сторону. Вместе с толпой горластых и чем-то недовольных гномов, он спускался вниз на здоровенном деревянном подъемнике, стараясь не смотреть в пропасть. Подъемник скрипел и ныл, как старуха.

- Светильники опять расшалились, - рявкнул один гном, щелкнув по стеклу.

- Светильники-коптильники, - передразнил второй, - как для тридцать первого спуска, так пожалуйста, вам и новые фонари, вам и подъемник с перильцами, вам и выпить за вредность, и что угодно.

- На кой хрен тебе перильца, дружок? - донеслось с другой стороны, - чай, и без них вниз не ссыпешься.

После этих слов Бильбо послушно поглядел вниз и едва не свалился в обморок. Пусть даже их на подъемнике было битком, и Бильбо толком вздохнуть не мог, зажатый со всех сторон, но тонкая веревочка вместо перил выглядела весьма опасно.

Гномы-рудокопы беззлобно переругивались, отмечая этим начало дня.

Вопреки печальным ожиданиям Бильбо, это не были ни провинившиеся, ни преступники, ни пленные гномы. Обычная гомонящая толпа, рассуждающая о предстоящей рабочей неделе, о заработке, о том, что у Татра жена на сносях, а старый Ухрид из двенадцатого нашел вчера сушеную ящерицу в мешочке с солью. Рассуждали, к добру ящерица или не к добру, и можно ли теперь эту соль есть, и не лучше отправиться в Дейл и оборвать уши торговцу. На Бильбо и внимания никто не обращал, разве что начальник смены поглядывал в его сторону. Но когда, оказавшись внизу, все разошлись, разбирая заботливо уложенный инструмент, хоббит остался один на решетчатом поддоне, не зная, куда ему идти.

- Как звать? - спросил начальник, подходя к нему ближе. Приосанился, разглядывая свысока. Тоже важный, хоть и не такой дорого одетый, как иные, наверху.

- Бильбо.

- Значит, тот самый, - гном сделал пометку у себя в записях, - ну, чего смотришь, бери инструмент. Уголь колоть - много ума не надо.

- Этот? - Бильбо сглотнул, до последнего не веря в то, что ему и правда придется это делать. Подхватил какую-то стальную рогульку на палке, длиной с его руку, и тяжеленную в придачу. Попробовал замахнуться, интереса ради, и уронил себе на ногу, отшиб пальцы и взвыл от боли, запрыгав на одной ноге.

- Ты цел? - взволновался начальник.

- Ай-яй… - Бильбо напрыгался, отдышался и снова поднял инструмент, - да, кажется.

- А ну отдай сюда кайло, - нахмурился тот, - а то неровен час, все пальцы себе оттяпаешь.

- Куйло? - Бильбо с интересом поглядел на рогульку.

- Сам ты куйло, - буркнул гном, - будешь вагонетки толкать, в нашем спуске все по старинке, нету прогресса.

- Хорошо, - не стал спорить Бильбо. А начальник сунулся в каморку, выволок оттуда заношенную грязнючую робу и растоптанные сапоги.

- Переодевайся, а свою одежонку мне оставь. Выдам после смены.

- Обязательно?

- Обязательно! - рявкнул гном, - шустрей давай, работа идет, а ты, копуша, тормозишь добычу. Весь Эребор из-за тебя в убытке.

- Прям вот весь, - буркнул Бильбо, и, отвернувшись от сердитого гнома, разделся до подштанников, полез в захмызданную, серо-бурую от пыли робу.

- И за что меня узбад не любит, - вздохнул начальник печально, поглядывая на гладкие, округлые плечи, на торчащие лопатки. – Прислал работничка, а за что мне это, великий Махал?

- Узбад никого не любит, - вставил Бильбо свои три гроша очень ценного мнения, кое-как оделся и замер, с сомнением уставившись на сапоги.

- Чего смотришь, обувайся.

- Не ношу я это.

- А ну как старый Ухрид тебя по ноге заместо породы огреет? Или вагонеткой себе ногу переедешь? - начальник подскочил к нему, подтягивая лямки, подвязывая веревочками и подгоняя робу по размеру, - что ж ты капризный какой, одни проблемы от тебя!

Бильбо смолчал на этот раз, обулся без особой радости, потоптался в сапожищах, чувствуя себя сущим чучелом.

- Ну, что смотришь, как сыч? – сказал начальник, кивнул на ясно освещенный провал в стене, - вперед и с песней.

Гномьих песен Бильбо не знал, да и пели они их на своем языке. Разговоров лишних не было, все были заняты делом, а Бильбо стоял у стены, мялся, растаптывая и без того ношеные сапоги, не зная, куда податься и что ему делать. Чувствовал себя неловко, потому как с одной стороны и делать ничего не хотел, с другой - совестно было стоять вот так, у всех на виду, пока остальные вкалывали.

- Бери вагонетку и тащи к выходу, - сказал начальник, кивнув на одну, доверху груженую кусками угля. Бильбо с сомнением обошел вагонетку в полтора раза больше него самого и, стиснув зубы, попытался толкнуть ее назад по штреку. Засопел, навалившись плечом, но та и с места не сдвинулась.

- Махал меня проклял, - вновь начал причитать начальник, - не иначе, как. Что, не можешь?