Я сын батрака. Книга 1 - Страница 13

Кстати говоря, роковые птицы отличаются от остальных птиц тем, что у них нет ярко выраженной породы и окрас перьев примерно одинаков. Они, какие-то невзрачные, тёмно-серые. Вот и думай после этого, птицы невзрачные, а горе людям приносят.

Это было летом 1943 года, когда красная армия, прогнали немцев с наших мест. Стояла тёплая летняя погода, немцев прогнали, и надо было налаживать сельское хозяйство. Но как налаживать? Лошадей нет, быков нет, а озимые сеять надо. Обходились, как могли, копались в хозяйстве и ждали новостей с фронта. А откуда им взяться: радио нет, телефона нет, газет тоже нет, письма с фронта приходят очень редко, да и что в письме можно написать, жив, здоров, вот и всё. Людям нужна была хоть какая-то информация, а её не было. По хутору начали ползти всякие слухи, о том, что наши войска снова начали отступать, а ещё о конце света, что он вот-вот наступит. Людей брал страх, у многих дети, что с ними будет, а опровергнуть эти слухи просто некому. С районным селом Ипатово связь практически прервана, так как добраться туда не на чем. Правда, рядом село Бурукшун. Ну а что Бурукшун? Такой же «темный» посёлок, как и наш хутор. В хуторе создалась гнетущая обстановка, что делать никто не знал.

И вот, в это самое тоскливое время, к нашему двору подъехала бедарка, в ней сидели два молодых солдата, один из них в руках держал гармонь. Я в это время сидел у хаты на призьбе. Они у меня спросили: «Здесь живут Чухлеб?» Я подтвердил кивком головы. Мама была во дворе, услышала шум голосов и вышла на улицу. Она их тут же допросила: кто такие, по какому делу приехали и почему именно к нам. Маму можно понять, время военное, осторожность, прежде всего, хоть они и в военной форме, но кто их знает, может какие шпионы. Один из парней, сказал: «Я Николай Савинов, вместе с вашим сыном Андреем воевал, мы с ним были в одном отделении. Только вот меня ранило, и я был направлен в госпиталь, а Андрей пошёл с ротой дальше на запад. После лечения меня отпустили домой на поправку, а это мой товарищ, он тоже после госпиталя дома поправляется. Знаете, в военное время в госпитале кормят очень плохо, так вот таких солдат, как мы, отправляют по домам. А как поправимся — снова на фронт». Мама, как услышала про сына, сразу гостей пригласила в хату. Парни медленно вылезли из кузова бедки, Савинов держался за бок, а его товарищ шел хромая, опираясь на палочку. Зашли в хату, мама, что было из еды, быстренько поставила на стол, сама села напротив парней и начала у Николая спрашивать о нашем Андрее. Такая редчайшая весть для нашего хутора быстро облетела весь посёлок. К нашей хате потянулись люди с обеих улиц, через несколько минут хата была полна народа, кто не поместился в хату, у тех головы торчали в окнах. Начали приезжих расспрашивать, как дела на фронте, что делается в стране, живой ли Сталин и многое другое. Женщины просили рассказать правду, а то тут ходят всякие нехорошие слухи, только нас пугают, говорят, что Сталина шпионы убили, что наши войска снова отступают, что в наших местах попрятались шпионы, и что скоро настанет конец света.

В основном, рассказывал Николай Савинов: «Вот то, что я вам сейчас скажу, истинная правда, из госпиталя я всего три дня и поэтому новости можно считать свежими. О Фронте. Там наши войска громят фашистов на всех направлениях и о том, что наши отступают, никому не верьте, теперь наши войска будут идти только вперёд на запад, до самой фашисткой Германии. О шпионах, ну сами подумайте, что шпионам делать в наших краях, разве что взорвать вашу конюшню, в которой нет ни одной лошади. Такие слухи доводят меня просто до смешного. Шпионы лезут туда, где есть промышленные предприятия, особенно оборонного значения, а у вас, насколько я знаю, таких нет, значит и говорить о них нечего. А Сталин, Сталин жив и руководит страной. В госпитале я даже слушал его речь по радио, так что там всё в порядке. Так, — сказал Николай, — на какой вопрос я ещё не ответил? Ах, конец света! Знаете, мне скоро двадцать лет, и я каждый год слышу о конце света, но он так и не наступил и не наступит, так что это всё брехня, на этот счёт никого не слушайте, потому что те люди, которые так говорят, вас обманывают с целью своей выгоды».

Пока Николай говорил, женщины ставили на стол всё новые и новые кушанья, каждый, кто приходил, что-нибудь с собой из еды приносил. Принесли и самогонку, без неё никак. Казённой водки у нас давно в магазине не было, поэтому забыли как она и выглядит. Парни пьют, закусывают, изредка отвечают на вопросы. Сидят оба за столом: молодые, красивые, одетые в военную форму, благодаря которой, женщины, сидящие напротив парней, ещё большим доверием прониклись к ним. Молодые женщины, возраста 22–30 лет, по-старушечьи подвязали белые платочки под подбородок, они ещё молодые, но война состарила их. В такое время наряжаться и прихорашиваться было грех. Одна моя мама в хате была старше всех, а ведь ей было только сорок лет, поэтому все собравшиеся в хате, в том числе и гости, её уважительно называли тётя Поля. Когда кончилась официальная часть, начались личные расспросы, вроде таких, как: «Видел ли ты на фронте моего мужа, или сына, или брата, отца?» Женщинам очень хотелось, что бы фронтовики сказали, что они видели их родных, но Николай сказал: «Понимаете, фронт очень велик, он протяженностью на тысячи километров, и потеряться там очень легко, и если я вашего мужа или брата не видел, то я не могу сказать, что видел. Если скажу, что видел, то я просто вас обману, а мне этого делать не хочется. Вот если Андрея тёти Поли на фронте видел, то я так и говорю — знаю земляка, ни один котелок каши вместе съели, ну а если не видел, то извините». Наконец то, хуторяне узнали свежие новости не только о фронте, но и общие по стране. Лица женщин как-то повеселели, они стали более разговорчивые, на лицах появились улыбки, одним словом, информационный вакуум был прорван.

Когда гости выпили, закусили, повеселели, тогда Николай взял гармошку, и полилась в хате музыка и фронтовые песни. Песни были новые, совершенно незнакомые для хуторянок, а Парни дуэтом все пели и пели. Там были и «Катюша», и «Вьётся в тесной печурке огонь», и «Смуглянка», и ещё песни, которые знали хуторянки, и они их подпевали парням. Песни так тронули женщин, что они плакали, не скрывая слез. Они вспоминали своих родных и близких, которые, может быть, сейчас сидят у печурки, смотрят на огонь и вспоминают их. Парни пели долго, перепели все песни, некоторые по нескольку раз, а женщины всё слушали и слушали, они готовы были сидеть и слушать до утра. Но парни поднялись со скамейки и сказали: «Нам пора, а то дома нас потеряют». Провожали всей толпой, на прощанье обнимались, целовались, плакали и желали парням выздороветь, а если уйдут на фронт, то вернуться живыми. Когда солдаты уехали, женщины ещё долго не расходились от нашего дома, стояли у ворот и весело обсуждали событие. По всему видно было что, приезд фронтовиков положительно повлиял на психологическое состояние наших хуторянок.

P.S. Должен отметить, что Николай Савинов, после выздоровления, был на фронте, воевал, а когда война кончилась, то вернулся домой в село Бурукшун. Позже, он приезжал к нам и встречался с нашим Андреем. В средине восьмидесятых годов Николай Савинов жил в селе Московском, Ставропольского края, наш Андрей ездил в село Московское и вместе с сестрой Раей ходили к нему в гости. Так что, Николай наказ хуторянок выполнил, поправился после ранения, ушёл воевать и вернулся домой живым. А вот как сложилась судьба у Ивана, у меня информации нет.

В конце лета 1944 года, мы, мальчишки девяти-десяти лет, гурьбой отправились в дальнею лесную полосу за фруктами. Эта лесная полоса находилась на границе с селом Большая Джалга, Может быть, абрикосы там ещё остались на деревьях, после их сбора колхозниками. Идем босиком по пыльной дороге и бойко разговариваем между собой, что, как только увидим немецкого дезертира или шпиона, то мы его поймаем, свяжем ему руки, и отведём его председателю колхоза, а он-то знает, что с ними делать.