Я стану тобой - Страница 1
Наталья Андреева
Я стану тобой
Посвящаю моему сыну Роману, автору идеи этой книги
Процесс терапии начинается с того, что врач пытается побудить пациента к сотрудничеству, то есть сформировать с ним терапевтический альянс. В определенном смысле терапевт и клиент являют собой «команду»… Вместе они пытаются определить, что и как думает пациент, на чем основаны его мысли, какие выводы он извлекает и что теряет в результате этого. Уникальный вклад пациента заключается в том, что он предоставляет исходные данные для исследования, а именно – сообщает терапевту о своих мыслях, чувствах и желаниях…
Конец марта
Двое мужчин в белых халатах приникли к монитору. На экране они видели больничную палату, а точнее, полностью изолированный бокс, где находился лишь один, но такой важный для них пациент. Стены старого, еще дореволюционной постройки здания, пережившего свое второе рождение после капитального ремонта, были толстенные, плохо пропускали звук, узкие окна забраны решетками. Уже не один десяток лет здесь находилась психиатрическая больница, а раньше был купеческий особняк. Его первый хозяин, заказавший архитектору этот проект, прослыл человеком чрезвычайно удачливым в делах, он был владельцем огромного состояния, но со странностями. А под конец жизни и вовсе выжил из ума, отгрохав себе по сути крепость вдали от города, от людей, с окнами, похожими на бойницы, словно в ожидании длительной осады. Сумасшедший миллионщик бродил по огромному дому, повсюду зажигая свет, и искал подосланных сыновьями убийц. Наследники же избегали здесь появляться, особняк отца внушал им ужас и представлялся мрачной тюрьмой, где была добровольно заперта его страдающая душа. Предначертание свершилось: теперь эти стены стали тюрьмой для десятков людей, страдающих психическими расстройствами.
Этого пациента держали отдельно от других, и за ним велось круглосуточное наблюдение. Один из врачей, замерших у монитора, был только что назначен главным врачом больницы, другой – заведующим отделением.
Мужчина, на которого они смотрели не отрываясь, словно что-то почувствовал. Он был высокий, темноволосый и статный, но с таким усталым, измученным лицом, что невольно вызывал жалость. Пациент вдруг лег на кровать, подтянул колени к груди, скрючился, закрыл глаза и замер. Прошло минут пять, наблюдатели терпеливо ждали. Мужчина не двигался и не открывал глаз. Время тянулось медленно. Еще несколько минут гнетущей тишины, и все то же. Лежащий на кровати не подавал признаков жизни. Тот, что постарше, новоиспеченный главврач, разочарованно вздохнул и повернулся к своему молодому коллеге:
– Что скажешь, Миша?
– Состояние стабильное. Не буянит, не требует адвоката. Послушно принимает все назначенные лекарства. Хотя с этим надо завязывать, иначе мы его потеряем.
– А есть шанс?
– Шанс всегда есть.
– Так работать надо!
– А мы и работаем, – пожал плечами Миша. – Делаем все, что можем, но случай весьма сложный. Он не простой пациент, сами знаете. Прекрасно знаком с нашими методами работы, все наши ходы просчитывает, смотрит мне в глаза и будто насквозь видит. Иногда мне даже кажется, что он только прикидывается сумасшедшим.
– А по-хорошему пробовали? Уговорить его сотрудничать, вступить в контакт. По-человечески.
– Он не идет на контакт. Замкнулся в себе. Да вы и сами все видите, – завотделением кивнул на монитор. Мужчина, все так же скрючившись, лежал на кровати, не шелохнувшись.
– На меня давят, – пожаловался вдруг главврач. – Давит мое непосредственное начальство, давит прокурор, мэр. Город взбудоражен. А что я могу? Вся ответственность лежит на мне, а я главврач-то без году неделя! Никакого опыта. И с ним, – он посмотрел в монитор, – раньше никогда не работал. Меня сюда назначили переводом, не спрашивая, хочу, не хочу. Если бы можно было вскрыть его череп и вытащить оттуда необходимую нам информацию, я бы и на это пошел.
– Зачем вы так? Он же человек.
– Был когда-то человеком. А сейчас… Псих он. Просто псих.
– Вам не кажется, что это непрофессионально?
– Учить меня будешь, мальчишка?
– Мы с вами на брудершафт не пили. – Миша весь подобрался, готовый дать новому начальнику отпор. Иначе так и пойдет. Разок дашь слабину и навсегда останешься мальчиком для битья. – Я тоже могу переводом. В обычную больницу, в отделение психоневрологии. Мне уже предлагали. Хороших врачей в городе мало, а уж психиатров по пальцам можно пересчитать. И тогда сами с ним валандайтесь.
– Ладно, извини…те.
– Бывает… Не надо так нервничать. Случай сложный, но и обстоятельства соответствующие… – Миша сделал паузу и вдруг очень тихо, почти шепотом сказал: – Те, кто там был, говорят, что теперь они знают, как выглядит ад.
– Можно без пафоса, – поморщился главврач.
– Четыре трупа… Один в таком виде, что… – Миша судорожно сглотнул. – В доме, занесенном снегом… Говорят, она такая алая, кровь, когда на белом, только что выпавшем снегу… Я никогда не видел. На снегу.
– Я же просил: без пафоса! – повысил голос начальник. – Черт знает что! От этого и впрямь свихнуться можно! А нам работать надо! Работать! Городок маленький, тихий, а тут такое ЧП! Население взбудоражено, требует ответа: что там произошло, в том загадочном доме? Как мы это допустили? Нас могут закрыть, понимаешь? Разогнать к чертовой матери. А что тут скажешь? Заслужили! Активисты готовят митинг протеста у здания горкома.
– Так горкома-то теперь нет! – хитро прищурился Миша, которому уже не довелось быть комсомольцем.
– Ну, как его там? Здание городской администрации! Мы должны рассказать людям, что там произошло. Успокоить их. Объяснить. Откуда трупы, кто убил и почему. А ключ у него в голове, – главврач кивнул на монитор. – И как его раскодировать, это послание? А?
– Лечить, – коротко ответил коллега.
– Но время-то идет! А он лежит себе, молчит. Может, как-нибудь иначе? По-другому?
– Пробовали иначе. Перевели в обычную палату. Думали, среди людей он хоть что-нибудь вспомнит, оказавшись в привычной ему обстановке. В первый же день, идя на сеанс групповой психотерапии, которые мы с недавних пор практикуем в качестве, так сказать, эксперимента, он попытался разбить окно. Бросился на решетку с разбега. Еле успели перехватить. Похоже, пытался добыть осколок стекла, чтобы вскрыть себе вены. С головой у него и так не в порядке. Он сильно ударился. В общем, усугубил.
– Попытка самоубийства? Раньше за ним такого вроде не замечалось?
– Раньше за ним много чего не замечалось. Теперь он находится под круглосуточным наблюдением в спецпалате без окон, со стенами, о которые невозможно разбить голову, один, ведет себя спокойно. Но персонал требует особых мер безопасности. Они боятся.
– Чего?
– Он же маньяк, – усмехнулся завотделением. – Единственная фраза, которую он без конца повторяет: «Я Тычковский». А то лежит и молчит, вот как сейчас.
– А остальные? – всем корпусом повернулся к нему главврач. – Люди, которые почти двое суток провели вместе с ним в том ужасном месте? Тьфу! Сам заговорил, как какой-нибудь репортеришка! «Кровавый маньяк», «ужасное место», «гора трупов», – передразнил он. – Они как? Может, с ними поработать?
– Еще хуже. Все говорят одно и то же: я убил. Или убила. В один голос. Следователь руками разводит. Обычно все отпираются. Все кричат: я не убивал! Только не я! Валят друг на друга. А у нас все убийцы и ни одного свидетеля. Они все могли, понимаете? Таковы выводы предварительного следствия. Они все могли убить.
В этот момент мужчина, лежащий на кровати, открыл глаза. Потом резко сел и посмотрел в глазок видеокамеры, находящейся под самым потолком.
– Миша, ты видишь? – встрепенулся главврач. – Что это значит?