Я решил стать женщиной - Страница 61

— Эти домики называются дзоты, — поучительным тоном взрослого и умного папы ответила я.

— А что такое — дзоты?

— Долговременная зенитно-огневая точка.

— Почему точка? Они же большие, — не согласилась Лиза.

— Просто так называются:, - на это я не знала, что ответить. — Видишь окошки? как жирная перевернутая «Т»? В них стояли пушки, и немцы стреляли из них в наших русских солдат. Видишь, эти дзоты, как настоящие крепости, стены толстенные, а наши русские солдаты всё равно немцев победили. Ну, это всё во время войны было, давно уже. А когда я был маленький, я один раз забрался на этот дзот наверх: вот именно на этот. А там были другие мальчишки постарше. Мальчик мне кидает палку: «Держи!» Мне перед старшими мальчишками хотелось показаться ловким, я поймал палку. Они рассмеялись:, ничего не сказав, спрыгнули с дзота и ушли. Думаю, чего они мне палку кинули!? Вдруг чувствую запах, смотрю на руки, а они все в какашках. Это они так пошутили надо мной.

— Фу! Папа! — Лиза вся сморщилась. — Плохие мальчишки:

— Это на тебя похоже. Пока сообразишь, что к чему, вся в говне: — злорадно усмехнулась Маша.

Мы вышли на заасфальтированную аллею. Белый фонтан:, посередине остов неизвестной фигуры:, можно только рассмотреть чудом сохранившиеся башмаки. Кто украшал собой красивый когда-то фонтанчик?: Тир: — его я еще застала в своем детстве и стреляла, когда приезжала в Балтийск каждое лето. Сейчас только стены: Справа и чуть дальше заросшие бурьяном проржавевшие аттракционы: — карусели, качели-лодки, обычный их набор для маленького городка. Всегда здесь было людно, особенно вечером. Здесь же были танцы. Помню, как Вика, моя сестра, вернулась с этих танцев домой, прислонилась спиной к стене, глупое голубое платье с «фонариками» на плечах, голову обессилено запрокинула: Все её озабоченно обступили: «Вика, что случилось?». Блаженная улыбка блуждала на ее лице. «Меня поцеловал парень:» «Тьфу, дура!» — сказала тогда я и побежала к ребятам во двор.

Мы вышли из парка… Опять заброшенные бетонные дзоты, видимо, военных времен береговая линия немецкой огневой защиты. Мы разулись, дальше был песок. Мы шли к морю: везде заросли облепихи, очень много облепихи: под ногами редкими кустами верблюжья колючка, мы шли уже по дюнам, от них шел, как из открытой дверцы огромной печи жар, ногам было горячо, и я взяла Лизу на руки:.

Мы, наконец, вышли к морю и удобно разлеглись: Два огромных полотенца-подстилки, естественно, по-русски еда: Когда я была маленькой, то видела, как на пляж некоторые приходили с кастрюлей борща. Обычно это оказывались отдыхающие, приехавшие из Москвы. Борща у нас не было, и кастрюль с борщом я больше никогда не увижу на пляже. А борщ нам заменил в этот день холодный запеченный судак, картошка в мундире, огурцы-помидоры, отварные яйца, два литра сока, термос с чаем и куча конфет, в том далеком году они мне очень нравились. На пляже никого, две девушки легли вскоре неподалеку, вот и всё загорающее население пляжа. Песок белоснежный, в него было небрезгливо лечь без всяких покрывал, зарыться в него, потом отряхнуться, и Вы останетесь чистыми. Спокойное в этот день море — оно только плескалось нешумно у самого берега, дальше только рябь. Дамба далеко слева сунула свой длинный нос в море, маяк на ней — настоящий морской город со всеми причитающимися ему атрибутами: только самый лучший в мире.

Мы осторожно вошли в воду. Конечно, с непривычки холодная. Лиза стояла у кромки воды и никак не могла решиться войти в нее. Я не удержалась и ударила по воде ладонью, брызги разлетелись:

— Папа! Я обижусь, — запищал мой ребенок.

— Давай я тебя возьму на руки, и мы войдем в море вместе: потихонечку, потихонечку, — предложила я.

— Я боюсь. Ты не будешь меня кидать в воду?

— Не буду. Честное слово! — пообещала я.

Я ее внесла в воду, и всё, её невозможно было оттуда вытащить. Всю дрожащую, с синими, как когда-то и у меня в детстве, губами, её все-таки удалось выгнать из воды, и она сразу закопалась в горячий песок.

Я загорала в плавках, точнее, это была нижняя часть купальника, меня тошнило от мужской одежды, и я давно не одевала ее.

— Снимай лифчик, вон, видишь, баба с голой грудью загорает, — услышала я. Одна девушка показывала на меня и убеждала свою подругу тоже загорать с обнаженной грудью.

— Заечкин, тебе надо в купальнике загорать, так будет приличнее, — подняла голову Маша.

— Маш, отстань:.

Зазвонил мой мобильный, было необычно видеть, что он работает здесь на забытом далеком пляже.

— Алло! Да:

— Борис, здравствуй! Это Елена Александровна звонит.

— Здравствуйте, Елена Александровна, — «Звонит она мне», — подумала я, — «Наверное, по работе». Была она помощницей Корниенко, моего начальника. Вот не везет, везде и всегда не вовремя меня найдут, надо отключить мобильный.

— Борь, завтра в академию Волошин приезжает, это руководитель администрации Президента:

— Да. Знаю.

— Надо бы снять эту встречу ректора с ним: Это ректор вспомнил, что в академии фотограф есть.

Ну, что на это ответить? «Вылетаю самолетом:» Или еще позагорать? Надо же, как не ко времени обо мне вспомнил… и в такую хорошую погоду к тому же. И как он смог вспомнить, видел то меня пару раз. Делать ему что ли нечего, как только сниматься на память? «Увольняться надо: и срочно», — в который раз решила я.

— Елена Александровна, я сейчас не в Москве, мне срочно надо было прилететь в Калининградскую область по семейным делам:

— Что-то случилось? — спросила Елена Александровна.

Мне очень хотелось придумать, что что-то у меня случилось, что-то экстренное и неотложное, важнее Волошиных и всех ректоров:, но в голову под пекущим мозги солнцем ничего не шло. Вместо этого важнейшего и неотложного «что-то» я длинно и невнятно промычала в трубку:

— Ну, ладно, не в последний раз он приезжает, потом как-нибудь снимешь. Отдыхай. Погода хорошая? — спросила меня она, видимо, прекрасно понимая, что уехала я отдыхать и никого, конечно, не предупредила.

— Нормальная, сегодня солнце, — ответила я. — Вообще, здесь погода быстро меняется, но в дюнах можно каждый день загорать.

Мы попрощались.

— С академии? — спросила Маша.

— С академии, с академии: О-о-ох! — длинно вздохнула я. — Увольняться надо, надо выделить неделю и посвятить её этому. Приеду и займусь. Хватит тянуть. Стыдоба. Ведь предлагала им зарплату мне не платить: Так нет, всё равно платят. И премию эту: Тьфу! Как назло, ежемесячно.

— Жалко. Помнишь, как мы познакомились в ней?

— Помню, — ответила я и замолчала. Это были бессмысленные разговоры, начинающиеся с воспоминаний о нашем знакомстве и заканчивающиеся обязательно воспоминаниями о разводе и кто в этом виноват. Я не виновата — знала я. Я во всём виноват — знала Маша. Лиза, слава Богу, не винила нас, а просто любила обоих. Спорить на эту тему мне не хотелось, и я перевела тему.

— Лиза! — крикнула я своему ребёнку.

— Что? — откликнулась она.

— А ты знаешь, что твой папа утонул в детстве?

— Как утонул? Ты же живой, — Лиза сделала смешное удивленное лицо. Я схватила её за ногу, притянула к себе, обняла и поцеловала.

— Что ты такие мордашки делаешь, Лизуля? Я тебя сейчас зацелую.

— Папа, отпусти, — она обычно всегда начинала вырываться, если я или Маша начинали её целовать. — Почему ты живой, если ты утонул? Ты, как всегда, меня обманываешь.

— Я тебя никогда не обманываю. Сейчас расскажу. Я зашел в воду:, мама была на берегу, Вика тоже, еще какие-то наши знакомые были: На пляж все всегда компанией собирались, и народу на пляже всегда было много. Я не понимаю, почему сейчас никто не ходит загорать и пляж пустой. Я захожу в воду: Слышь, Маш?

— Да, — откликнулась она.

— Захожу в воду, — продолжила я, — а море спокойное-преспокойное. Я захожу по грудку, а раньше в детстве круто считалось зайти по грудку или по шейку:

— А я уже большая, я по шейку запросто захожу. Смотри, — Лиза вскочила и хотела уже бежать к воде.