Я решил стать женщиной - Страница 58

— Не знаю, я еще не узнавала. Есть: нет: Не знаю, — Саша опять вздохнула. — Деньги надо зарабатывать. Если заработаю, поменяю пол, открою свою туристическую фирму.

— А ты не хочешь сначала ребеночка родить? — спросила я. — Будет тогда свой.

— Нет, я для этого не приспособлена. Лучше потом усыновлю.

— Ты же была замужем, Саша. Вроде бы вы прожили три года. Вы же сексом занимались? Один раз для того, чтобы забеременеть, разве трудно еще разок переспать с кем-нибудь?

— Переспать нетрудно: Противно, — Саша брезгливо поморщилась. — Рожать не хочу. Я не чувствую себя женщиной.

— Понятно, — было ничего не понятно.

Я на прием к Василенко привезла Соррею. Саша, наслушавшись рассказов о моих походах по врачам, решила тоже сходить на консультацию пока ещё находилась в Москве. Катя за компанию приехала тоже. Я пошла к Василенко первой, я принесла ей свои гормональные анализы, которые сдала по истечении трех месяцев гормональной терапии по её схеме. «Тестотерон — 0,45! Очень хорошо! Вот видите, тестотерона в крови вообще не осталось. Будете так принимать, будут происходить изменения, которых Вы хотите». Я не хотела долго распинаться о своей жизни, за дверью ждала своей очереди Саша, и нас обеих Катя. Я заплатила традиционные пятьсот рублей, и за мной в кабинет вошла Саша: Ждали мы ее два часа!

— Ну, и как? Что она сказала? — набросились мы на нее с вопросами, когда она вышла.

— Хорошая женщина, — Саша, довольная Василенко, качала головой. — Я ее пригласила в Египет. Не бесплатно, конечно, но с большими скидками, а там я ей сделаю всё на халяву.

— Это всё, о чем вы договорились? — рассмеялись мы.

— Нет, но она такая бриятная женщина, бусть бриедет, отдохнет, — у Сорреи в голове уже явно маячил секс с доктором Василенко, буквы «б» тут же вылезли ещё более явно, а глаза заблестели. Я представила раскоряченную Любовь Михайловну под жирной Сорреей и мне стало смешно.

— Тьфу, ты. А сказала она что? Поможет она тебе чем-нибудь?

— Мы поболтали. Я рассказала о своей жизни. Она пыталась меня отговорить, но потом всё-таки написала мне, что принимать, если я не раздумаю. И сказала, где лучше сделать такую операцию. Хорошая женщина! — опять распустила слюни Соррея.

— Ты пятьсот рублей заплатила? — спросила я.

— Тысячу.

— Я же тебе сказала пятьсот, у них триста рублей прием стоит.

— Она хорошо ко мне отнеслась, я тысячу заплатила.

— Соррея — настоящий восточный мужчина, — вставила свой комплимент Катя. — Не то, что ты, жалкая баба.

— Я бы с ней ещё где-нибудь в Москве встретилась, — призналась Саша всё ещё под впечатлением от русского доктора.

— Так она же уже немолодая! Девчонок тебе мало что ли на курорте? — удивилась Катя.

— В том то и дело, она взрослая, умная, не то что малолетки: Если приедет, то хорошо у меня отдохнет, я это ей устрою, — последняя фраза прозвучала немного угрожающе, я представила будущий фотоальбом Любовь Михайловны, посвященный этой её возможной поездке: Василенко с повязанной арафаткой на голове верхом на верблюде, лицо красное, обгоревшее, видимо, второй или третий день в Египте; Василенко на четырехколесном мотоцикле, мчится по пустыне, длинный пыльный шлейф тянется за ней; вот она выплясывает: нет не гапака, танец живота танцует она в паре с арабской танцовщицей; а это она в акваланге ещё не утонула, пытается красиво встать и усердно втягивает живот, но бесплатный и потому обильный завтрак тянет немолодой живот вниз; несколько десятков фотографий с разных ресторанов, туда обязательно сводит её щедрый араб Соррея. Альбом пухлый — отдых насыщенный, Саша не ударит в грязь лицом, пустит пыль в глаза, за секс с интеллектуальной с виду Любовь Михайловной потратит все деньги:, а та всё равно ей не «даст». Это то, что я себе представила.

Любовь Михайловна тщательно записала Сашины координаты в Египте, но так и не собралась отдохнуть там, не приехала.

Мы спустились от Василенко вниз и на выходе встретили трансика, его первая заметила Катя:

— О, смотри! Тоже, наверное, идет пол менять. Пиздец! — Катя всегда безошибочно вычисляла трансексуалов. На праздниках в толпе она вытягивала свой палец, — «Трансик!» — говорила она, мы рассматривали его уже вместе и соглашались в этом. Как она не пропускала мимо них своего взгляда, загадка.

От входа к другой лестнице справа направлялся: пока еще парень. Надел он на себя женские брюки, на голове жидкий хвостик, денег на женскую обувь не хватило, и на ногах огромные стоптанные мужские ботинки:, белая рубашка в надежде, что она станет похожей на женскую блузку, застегнута на все пуговицы до горла. Будущая женщина смотрелась пидеристичным придурковатым парнем. Навстречу вышел, видимо, его лечащий врач. Наблюдаемый нами трансик, как напуганная забитая дворняжка подобострастно закрутил перед ним хвостом, он стоял перед врачом, колени у него сжались, улыбка на его лице выражала страх: Этот страх я понимала, от этого врача зависел его дальнейший жизненный путь:, может быть, не самый лучший, может быть, даже худший, чем в этой его половой роли, может быть, и скорее всего это был путь, ведущий в тупик, путь, не дающий счастья, путь, убивающий одиночеством и разочарованием:, но так исступленно желаемый и кажущийся единственным:.

Тьфу, блядь! За чужим унижением наблюдать было неприятно.

С полными продуктами сумками я шла по трамвайным путям с Коптевского рынка к бывшему ещё совсем недавно своему дому на 3-ей Михалковской улице. Катя с «мистером» Сорреей и Лизой поехали смотреть Москву, а я Машу привезла по её просьбе в нашу бывшую съемную квартиру забрать оставшиеся её цветы в горшках и ещё какие-то вещи. Сама пошла за продуктами на рынок.

— Девушка, вы не подскажете, где здесь хозяйственный? — я повернула голову, рядом со мной шел молодой короткостриженный, хорошо одетый парень.

— Вон он, — я указала на магазин пальцем.

— А я езжу кругами, не могу найти его. Поставил машину у рынка, хожу пешком, ищу, — с единственной целью сообщить, что он счастливый обладатель авто, мой попутчик рассказал о своем трудном поиске магазина. — Там, говорят, кухни продаются. Да?

— Вроде продаются, — я пыталась говорить меньше, чтобы не разочаровывать парня своим мужским голосом и своей соответствующей половой принадлежностью.

— Девушка, давайте помогу, сумки донесу Вам. Все равно пока по пути, — парень шёл рядом и улыбался мне.

— Не надо, — буркнула я испуганно.

— Давайте, — он отнял у меня все четыре пакета — по два из каждой руки. — Как же Вы несли такую тяжесть? Захочешь, не убежишь от Вас с ними. Вот, женщины пошли! Сильные, как лошади! — он опасливо покосился на меня, не обиделась ли я на такое сравнение. И продолжил. — Я имею ввиду, такие тяжести женщинам таскать нельзя. А Вас как зовут?

— Какая разница? — что мне надо было сказать ему — Оля, присев в реверансе? Или Борис? Мне было опять стыдно, неловко, и мне не хотелось ставить моего носильщика в дурацкое положение, помогающего не женщине, а непонятно кому.

Впереди метров за сто от нас, на трамвайной остановке у моего дома и напротив его хозяйственного магазина я увидела, видимо, только что начавшуюся семейную разборку. Мужчина тащил девочку в белом платьице за руку, девочка упиралась, другую руку девочки не отпускала женщина и тянула её в другую сторону. «Бедный ребенок!» — подумала я.

— Я Вам сумки несу, а Вы не хотите со мной познакомиться: даже имя сказать:

— Я замужем, — нагло заявила я.

Сама я наблюдала за развитием семейной сцены. Женщина пыталась вырвать ребенка у мужа, тот не выпускал. Она ударила его, он свободной правой рукой ударил ее тоже, она упала. Я имела опыт вмешательства в семейные конфликты на улице. Муж бьет жену, подходишь, даешь ему по роже, и избитая только что мужем жена, бросается на тебя с криками и кулаками. Я давно зареклась вмешиваться в подобные семейные ситуации.

— Замужем — это хорошо, — разговаривал идущий рядом со мной кавалер. — А что, у замужних женщин нет имени?