Я отвечаю за свою страну - Страница 21

— Полагаю, что преждевременно, — возразила Нина. — Попробуем лучше получить фотографии знакомых Ковригина. А теперь о деталях…

Из следственного управления Дивеев с Ниной вышли, когда занялись сумерки.

— Пройдемся немного, — предложил он. — Проветримся.

— С превеликим удовольствием, — кивнула та.

Перейдя Литейный проспект, они неторопливо направились по набережной Кутузова. В это время вспыхнули прожектора подсветки, озарив своим сиянием шпиль Петропавловки, стрелку Васильевского острова, особняки набережной…

— До чего ж красиво! — вздохнула Нина, остановившись напротив решетки Летнего сада. — Сколько ни смотрю, а привыкнуть все равно невозможно. Решетка фельтеновская как хороша!

— Да, — согласился Дивеев. — Чья, ты говоришь, решетка?

— Фельтен ее делал, Юрий Матвеевич Фельтен. Вот сейчас Старый Эрмитаж будем проходить — тоже его работа. В восьмидесятых годах восемнадцатого века закончил.

— Все-то ты знаешь, — уважительно хмыкнул Дивеев.

— В особенности кто такая лже-Цыганкова.

— Ничего, узнаем со временем.

Пройдя вдоль Зимней канавки, пересекли Дворцовую площадь, оказались на Невском. Прогуливались неторопливо, с удовольствием вдыхая прохладный вечерний воздух.

— Слушай, зайдем минут на пять, — Андрей кивнул на окна небольшого кафе-мороженого.

— Неловко. Там же одна молодежь…

— Не робей! — Майор шутливо подтолкнул Нину к входу. Войдя, он указал на столик в углу, откуда выходила стайка девочек, а сам отлучился к стойке.

— Прошу! — Вернувшись, он поставил на столик две креманки с шариками мороженого. — Секунду… — И на столе появились два фужера с пузырящимся шампанским.

— Это еще зачем? — попыталась возразить Нина.

— Дело в том, уважаемая коллега, — поднял тост Дивеев, — что сегодня мы принялись за наше юбилейное совместное дело. Тридцатое!

— Неужели? — ахнула та и, прикинув в уме, согласилась: — Действительно.

Чокнулись… Нина с удовольствием ела мороженое, Андрей поглядывал на нее. При неярком освещении лицо женщины выглядело совсем юным.

— Что-нибудь не так? — забеспокоилась Нина, поймав его пристальный взгляд.

— Все в порядке, — заверил тот, поглощая свою порцию. — Просто сижу и любуюсь. Красивая ты!

— Татьяна у тебя не хуже, — ответила она.

— И что в свое время за меня не пошла? — закручинился Дивеев.

— Сам виноват. Нашел когда объясниться: мы уже с Юрой сочетались и я даже… на третьем месяце была.

— Что в своем Юре нашла? Тихоня такой в домашних тапочках.

— Вот и прекрасно, — убежденно ответила Нина. — Именно это мне и нужно. Супермены, знаешь ли, на работе надоели. Да я сама супермен. Ты даже не представляешь, как муж бытовые тылы обеспечивает, — горячо продолжала она. — Именно он дал развернуться моей личности. Быть может, в ущерб себе. Юра ведь пианист талантливый… Кстати, вернемся лучше к нашим делам.

— Я считаю, Ковригина следует вызвать, допросить, — начал было Дивеев.

— Успеется! — запальчиво возразила Вересова. — У меня совершенно другая версия крутится.

— Вечно ты зажимаешь инициативу!

К их разгоравшемуся спору стала приглядываться полная неулыбчивая буфетчица. И когда Нина в пылу грохнула по столу кулаком, она произнесла зычно:

— Свои отношения, молодые люди, можете выяснять в домашней обстановке.

Андрей и Нина растерянно оглянулись, рассчитались и смущенно выбрались на улицу.

— Теперь видишь, какой была бы наша семейная жизнь, — сказала она.

Оба рассмеялись.

Дверь своей квартиры Нина открыла тихо. Стараясь не шуметь, разделась. С видимым удовольствием сменила высокие шпильки на мягкие тапочки, заглянула в комнату дочери — та безмятежно спала. В другой комнате посапывал муж.

— Пришла? Молодец, — сонно пробормотал он, услышав легкие шаги. — Ужин на столе. — И перевернулся на другой бок.

— Спасибо, кормилец. — Нина нежно чмокнула мужа в висок и, прихватив телефонный аппарат, тихо выскользнула на кухню.

Там, заботливо укутанный полотенцем, ее ждал котелок с пюре. На сковородке — кружки поджаренной колбасы, в салатнике — помидоры и огурцы. Нина улыбнулась, взяв в руки записку, где фломастером было крупно выведено: «Меню». Она устроилась за столом.

Ее взгляд упал на коробку конфет — и сразу улыбка сошла с лица. Она вспомнила, что сегодня видела в серванте лже-Цыганковой большую коробку конфет. Вспомнила, как аккуратно сняла за уголки крышку, заглянула внутрь коробки…

Отставив тарелку, Нина пошла в прихожую, достала из сумки рабочий блокнот, вписала туда короткую фразу и подчеркнула одно из слов. Будильник показывал уже половину первого. Мирная тишина стояла в квартире.

Утром следующего дня Вересова, сидя в автобусе, смотрела в окно, думала… Автобус медленно продвигался в туго набитой транспортом горловине Каменноостровского проспекта. День выдался пасмурный. Но Каменный остров казался залитым солнечным светом: клены, окрасившие свои листья во все оттенки теплых тонов — от ярко-желтого до багрового, — словно возвращали то солнце, которое вобрали в себя летом.

Когда Вересова вошла в знакомое парадное и поднялась на первый этаж, она окинула взглядом дверь бывшей ковригинской квартиры, потрогала пломбу и позвонила в соседнюю дверь.

— Иду-иду, — донесся оттуда немолодой голос.

Через минуту Нина уже сидела за круглым столом, накрытым скатертью с бахромой. Напротив удобно устроилась Елизавета Ивановна. Круглое, доброе лицо старушки выражало живейшее внимание к собеседнице. На вопросы она отвечала с большой охотой.

— Знала, знала я Ефимушку. С того самого дня, как сюда въехал. Обменялся, стало-ть… Хоть куда, скажу тебе, парень: и пошутить, и сыграть на гитаре. И компании у себя собирал веселые, но не нахальные. Потом словно подменили парня.

— В каком смысле?

— Ну, как сглазили, когда женился. Жена-то ему, не приведи господи, какая попалась: и курила Галька, и пила, и гуляла… Через это скандалы у них, почитай, каждый день, когда Ефим не в рейсе.

— Вам известно, почему они не ладили?

— Дело соседское: через стенку слыхать. Особливо последнее время ссорились. А потом Ефим плюнул — вовсе ушел. Жаль вот, квартиру оставил стерве этакой! Гляди, чего она удумала!

— В каком же отношении изменился Ефим после женитьбы?

— Да нелюдимом заделался. Не то что компании водить перестал, а и соседей-то не каждый раз к себе пускали. — В голосе Елизаветы Ивановны послышалась обида. — Кофточка на тебе импортная будет?

— А? — Не сразу включилась в неожиданный переход Нина. — Нет, племянница сшила… А как Цыганкова после развода жила?

— Вовсе редко ее видали, все где-то пропадала. Не иначе, по мужикам шаталась. А два раза… — Елизавета Ивановна сделала многозначительную паузу, — я мужчину-то у ей засекла.

— Неужели? Как это было и когда?

— Месяц-полтора назад, когда вечером с Кузьмой погулять пошли. — И старушка указала на громадного дымчатого кота, который уютно растянулся вдоль диванной спинки и с большим вниманием вслушивался в разговор. — Ну стало-ть, народу во дворе никого, почитай, не было — все же вечерами у телевизоров пропадают. Гуляем это мы с Кузьмой. Гляжу — хочет, проказник, в подвал пойти — там внизу окошечко такое маленькое. Я к нему, взяла животину на руки, чтобы не шмыгнул туда. А было это аккурат под окнами Галькиной квартиры — комнаты, стало-ть… Ну заглянула я туда.

— Свет горел?

— Гореть-то горел, да окна у них завсегда темными шторами завешены. Сами знаете, как на первом этаже от посторонних глаз хоронются.

— Но вам удалось кого-то увидеть?

— Истинно, — удовлетворенно согласилась Елизавета Ивановна. — Сбоку окна — между шторой и стенкой — зазор у ей остался. И… — старушка с видом заговорщицы понизила голос, — увидела: по комнате мужчина ходит. Молодой, лет под тридцать, стрижен коротко. А одет был… — Елизавета Ивановна прищурилась и выдохнула шепотом: — В плавках! Ну, под чужим окном долго стоять неудобственно, сама понимаешь… Пошли мы с Кузьмой домой.