Я люблю свою работу? - Страница 9

– Приношу извинения, Мария, – спустя какое-то время произносит Терехов. – Впредь этого не повторится. И я вовсе не считаю подобное замечание дерзостью. Мне жаль, что… доставил вам неудобства.

На его лице нет обычной усмешки и надменного прищура. Значит ли это, что он говорит серьезно? Или это снова дурацкая игра? Становится тяжело дышать: то ли от волнения, то ли от духоты, то ли из-за мерзкого платка, обвившего шею, словно питон. Аккуратно, чтобы не подавиться, делаю глоток воды и, сдерживая дрожь в руках, ставлю бокал рядом с собой. Терехов внимательно смотрит на меня, очевидно, ожидая ответа.

– Благодарю, – нейтральным тоном произношу я.

– Не стоит, – он улыбается. – Что ж, если вас больше ничего не смущает в моей манере общения, то мы можем вернуться к рабочим моментам. Или смущает? – левый уголок его губ поднимается вверх.

С трудом сдерживая смешок, поджимаю губы и лишь отрицательно качаю головой в ответ. Уверена, Терехов видит меня насквозь, поэтому теперь он улыбается и глазами.

– Равиоли, – произносит появившийся официант, ставит большую тарелку перед моим собеседником и обращается ко мне: – Не передумали?

Понимая, что это единственный шанс отвлечься, прошу принести меню. Официант удаляется буквально на несколько секунд, после чего передает мне в руки папку из приятной на ощупь кожи. Хватаюсь за нее, как за спасательный круг, и углубляюсь в чтение, стараясь сосредоточиться на названии блюд и составляющих их ингредиентов.

– Мария, – произносит Терехов и, дождавшись, когда я посмотрю на него, продолжает: – Простите за дерзость, но у вас очень красивая улыбка, – и он снова улыбается.

Я не могу сдержаться и еле заметно, но все-таки улыбаюсь в ответ. Конечно, Терехов – не такое чудовище, которым казался мне еще несколько минут назад, но здравый рассудок подсказывает, что нужно держаться от него на расстоянии. Интересно, а какие планы относительно меня у Феофана Эрнестовича?

Пятница, 08.02.2013.

Оказываюсь на рабочем месте только в 10 – 30 утра. На моем столе стоит огромная корзина с ярко-оранжевыми цветами, а в нее аккуратно вложен бежевый конверт без логотипа формата С4, на котором написано каллиграфическим почерком: «Варнас Марии». Лидочка и Аня повернули головы и в тишине следят за каждым моим движением. Извлекаю из конверта содержимое и невольно приоткрываю рот – прошитый договор с «Оушен». Пролистываю и вижу подпись Терехова. Хоть какая-то польза от вчерашнего вечера! Впрочем, все было не так ужасно: после комплимента относительно моей улыбки мы перешли к рабочим моментам, которые обсуждали до конца ужина. Через полтора часа я все-таки набралась храбрости и сообщила, что мне пора идти, иначе эта встреча никогда бы не закончилась. Я даже хотела закрыть счет, но Терехов смерил меня уничижительным взглядом, поэтому ничего не оставалось, как попрощаться с ним и испариться.

– Что там? – спрашивает Аня.

– Ничего, просто договор, – отвечаю я.

– От кого? Там в цветах еще записка, – Лидочка приподнимается, но заметив мой строгий взгляд, сразу же садится на место. – Мы ничего не трогали!

Распечатываю маленький конвертик и обнаруживаю там визитку Терехова. На оборотной стороне написано таким же каллиграфическим почерком: «Жду скан счета на свою почту». Меня одновременно охватывают и паника, и радость. Здравый рассудок вопит, сдабривая вопль нецензурной бранью, что все это не к добру, что стоит подвеситься на синем платке, который я вчера нацепила на «деловой ужин», причем сделать это нужно как можно быстрее, пока Терехов не добрался до меня, напомнив про «должок». В такт тщеславию, напевающему «Ты – самая умная, ты самая – красивая», самолюбие триумфально дудит в фанфары, пытаясь тем самым заглушить вопль здравого рассудка.

Прячу визитку в карман брюк, беру договор в левую руку, правой рукой достаю из сумки мобильный телефон и направляюсь к Рябинову.

– Привет, – сажусь в кресло напротив него.

– Привет, Маш, – он продолжает стучать пальцами по клавиатуре. – Через два часа совещание у Петровича.

– Я поэтому и пришла, – с этими словами кладу договор ему на стол.

– Что это? – он отвлекается.

– Договор с «Оушен».

– Зачем он мне? – он грустно вздыхает и отворачивается.

– Подписан с их стороны.

Рябинов вскакивает, потом снова садится, выпивает стоящий перед ним бокал воды, снова встает, хватает договор и принимается ходить по кабинету, внимательно вчитываясь в документ. Снова бормочет себе под нос что-то нечленораздельное, то хихикая, то сокрушаясь. А когда, наконец, убеждается, что это не шутка, садится в свое кресло и внимательно смотрит на меня.

– Откуда это у тебя? – спрашивает он со всей серьезностью, на которую только способен.

– Сегодня утром прислал Терехов, – выговаривая каждое слово, отвечаю я. – Ему нужен скан счета прямо сейчас.

– Даже не хочу знать, что ты для этого сделала! Но ты спасла мою задницу.

– Неужели? – я улыбаюсь. – Давай не будем заставлять Терехова ждать, пока он не передумал. Сможешь подписать счет и договор у Петровича?

– Я сейчас сам все сделаю. Посиди пока тут, сейчас Настя принесет тебе кофе или чай, или еще что-нибудь.

И он убегает из кабинета, крепко прижимая к себе договор. Когда я остаюсь одна, здравый рассудок и тщеславие снова затевают свой спор с такой силой, что у меня начинает болеть голова. Закрываю глаза и сразу же вижу перед собой Терехова: он щурит глаза и ухмыляется.

Вечером Рябинов собрал наш департамент в близлежащем пабе. Сижу за столиком с Аней, пью зеленый чай и наблюдаю за коллегами: изрядно подвыпивший Шаров что-то вещает новой сотруднице Алевтине – эффектной платиновой блондинке лет двадцати пяти; Лидочка вьется вокруг Рязанова, одаряя его томными взглядами и похотливыми улыбочками, а он пытается абстрагироваться и обсуждает с Моськой выполнение плана за первый квартал.

– Когда можно будет уйти? – интересуется Аня. – Ненавижу корпоративы!

– Прямо сейчас, – отвечаю я.

– Ты не обидишься?

– Нет. Я сама скоро уеду: хочу провести отпуск у родителей.

– Тоже мне отпуск! Ты в четверг уже будешь на работе.

– Этого хватит, – я улыбаюсь.

– Ладно, я поехала. До четверга.

Она встает, снимает свою куртку с вешалки и, по пути одеваясь, направляется к выходу. Но я недолго наслаждаюсь одиночеством: ко мне подсаживается Шаров.

– Признайся, крошка Мэри, как тебе удалось влезть в «Оушен»? – спрашивает он, и черти в его глазах танцуют сальсу.

Кому-нибудь другому я бы ответила, что сделка с «Оушен» – это показатель моего профессионализма и деловой хватки, но только не Шарову. Почему он вообще интересуется?

– Вообще-то, это заслуга Вити, – изображаю улыбку.

– Да ладно? А кто прислал цветы, тоже не расскажешь?

К чему он клонит?! Сохраняю внешнее спокойствие, хотя по спине пробегают мурашки: вверх, вниз и снова вверх.

– Ты слишком любопытный, Георгий.

– А ты – зануда, – он морщит нос. – Лучше я вернусь к Алевтине.

– Удачи.

Как только Шаров уходит, его место сразу же занимает Рябинов, разгоряченный парой литров, а, может, и больше, эля.

– Куда Безухова делась? – спрашивает он.

– Ей срочно пришлось уехать: какие-то семейные проблемы.

– У нее? – он смеется. – Она же не замужем!

– Я тоже, если ты не забыл.

– Я не успеваю следить за твоей личной жизнью! – его смех становится еще громче.

Я достаю из пачки сигарету и закуриваю.

– Варнас, бросай курить: тебе это не идет!

– По-моему, ты должен петь мне дифирамбы, а не отчитывать, – язвительно произношу я.

– Так о тебе же забочусь!

– Ну-ну.

– Что хотел Шаров?

– Узнать подробности сделки с «Оушен». Я сообщила, что это твоя заслуга, – выпускаю струйку дыма. – Но я нахожу его интерес нездоровым.