Я к вам по делу, ваше величество! - Страница 2

В столице Феликс поселил Мэри в небольшом уютном пансионе, владельца которого давно знал с самой лучшей стороны. Дядюшка Фред, как звали его все знакомые, был человеком добродушным, но достаточно консервативным и потому строгим. Маэстро объяснил, что привёз в столицу будущую звезду сцены, но поселить её у себя не может по понятным причинам – негоже молодой девушке жить в доме у холостого мужчины, не являющегося её родственником. Дядюшка Фред подобную предусмотрительность похвалил и пообещал присмотреть за новой постоялицей.

От выделенной ей комнаты девушка пришла в абсолютный восторг: ей понравилось всё. Она неверяще оглядела оклеенные дешёвенькой, но чистой и светлой тканью стены, покрытую лаком простенькую мебель, яркое покрывало на удобной даже на вид кровати, большое зеркало над симпатичным комодом.

– Это всё мне? Я правда буду здесь жить? – Мэри прижала к груди руки и глубоко вздохнула. – Какая красота! Спасибо вам огромное, господин Феликс!

– Скоро тебе станет доступной роскошь, о которой сейчас ты не можешь даже мечтать, – уверенно сказал маэстро Берелли, ни секунды не сомневаясь в собственных словах, – ты станешь настоящей звездой, моя девочка. У тебя есть главное – невероятный талант, а всё остальное сделаю я.

С тех пор прошло пять лет, наполненных кропотливой ежедневной работой, выступлениями, переездами. Мэри давно уже привыкла откликаться на более благозвучное имя Клео, научилась принимать свою облагороженную цирюльниками и мастерицами красоты внешность, перестала в страхе прятаться за Феликса при знакомстве с сильными мира сего.

Её гонорары за выступления ещё в первые месяцы покрыли всё, что потратил на свою воспитанницу маэстро Берелли, и теперь она вполне могла считать себя более чем состоятельной молодой женщиной.

Самым удивительным было то, что сплетни и слухи, беспощадные к представителям столичной богемы, почти не затрагивали молодую певицу. За всё то время, что она выступала на подмостках столичный театров, ни одна газета, ни один репортёришка не смогли найти ничего, что дало бы повод для пересудов или обсуждений.

Никто ничего не знал о её происхождении, но даже самые смелые фантазии разбивались о спокойную доброжелательность молодой женщины. Маэстро Феликс мог только восхищаться невозмутимостью своей воспитанницы, её удивительной невосприимчивостью к неизбежной для любой публичной персоны лести.

Все комплименты Клео выслушивала спокойно, с лёгкой приветливой улыбкой, благодарила за цветы и сладости, но никогда не принимала дорогостоящих подарков. Феликс сбился со счёта, сколько футляров с драгоценностями вернулось к их отправителям. Клео даже не открывала подарки, лишь улыбалась и писала очередное письмо с благодарностью и отказом. Позиция подопечной не могла не вызывать у маэстро уважения, и он постепенно начал относиться к юной певице как к дочери, которой у него никогда не было: всю свою жизнь Феликс Берелли посвятил музыке. О чувствах, которые испытывает к нему Клео, он даже не догадывался, а если бы ему кто-нибудь сказал о них, то маэстро весело посмеялся бы над удачной шуткой.

Сегодняшнее выступление далось девушке нелегко, Феликс чувствовал это, но прервать череду триумфальных концертов он не мог. Тем более что остался всего один, зато какой!

– Говорят, на закрытие сезона приедет сам король? – не открывая глаз, проговорила певица.

– Я тоже слышал об этом, и это совершенно естественно, раз выступление будет во дворце, – маэстро убрал руки с плеч своей подопечной и отошёл в сторону, давая ей прийти в себя, – всем известно, что его величество не очень любит музыку, но в этот раз он решил составить компанию королеве-матери и её фрейлинам.

– Почему? – голос Клео звучал на удивление безжизненно, тускло, и Феликс огорчённо покачал головой. Этот настрой нужно было срочно менять, так как к финальному в этом сезоне выступлению девушка должна быть в полном порядке и сиять, словно бриллиант. Но он привык быть откровенным и честным с ней, и поэтому, помолчав, проговорил:

– Не знаю… И у меня дурные предчувствия…

– Предчувствия? – она печально взглянула на своего единственного друга, и тот увидел в прозрачных светлых глазах подопечной какую-то раньше не заметную обречённость.

– Что с тобой, Мэри? – он впервые за пять лет назвал её прежним, давно забытым ими обоими именем, что как нельзя лучше говорило о том, насколько маэстро взволнован и обеспокоен.

– Не знаю, – певица зябко передёрнула плечами, – в последнее время мне всё время холодно, словно я опять стою на пирсе, продуваемом всеми ветрами. Разве что солёные брызги не долетают. Мне кажется, что за мной кто-то следит, Феликс. Я постоянно чувствую чей-то взгляд, и этот человек, который наблюдает за мной, он меня… ненавидит.

– Брось! – постаравшись придать голосу уверенность, которой совсем не чувствовал, воскликнул маэстро Берелли. – Публика тебя обожает, поклонники готовы носить на руках, я не успеваю отвечать на приглашения! Откуда такой пессимизм?

– Я не знаю, – всё так же безразлично ответила девушка, – просто неуютно. Наверное, сказывается усталость. Отдохну и всё пройдёт… Прости, что заставляю тебя волноваться.

Клео коснулась пальцами медальона, привычно ощутила прохладу камня, погладила его, как живое существо, и через силу улыбнулась встревоженному импресарио.

– Конечно, – он старательно улыбнулся в ответ, – после последнего концерта мы с тобой сразу же уезжаем отдыхать: только солнце, только прогулки, только свежий воздух!

И ни сам Феликс Берелли, ни великолепная Клео не знали в тот момент, что уже через два дня королева-мать, после блестящего выступления удостоившая певицу личной аудиенции, вдруг побледнеет как мел и медленно осядет в кресло в глубоком обмороке. Встревоженный король вызовет лекаря, который, в свою очередь, попросит всех присутствующих покинуть зал.

Певица выйдет из приёмной вместе со всеми, но в свои гостевые комнаты так и не придёт, словно растворившись в дворцовых коридорах. Её импресарио найдут в одной комнат, связанного, со следами сильного удара по затылку. Куда исчезла великолепная Клео? Кто мог отважиться на такое дерзкое преступление буквально на глазах у их величеств? Почему дворцовая стража ничего не видела и не слышала? Столько вопросов и ни одного ответа….

Глава 2

– Эй, посторонись, шляпа!

– До королевской библиотеки за десять медяшек?! Смеётесь, господин? Не меньше тридцати!

– Вечерняя газета! Свежая вечерняя газета!

– Недорогие комнаты, идеальная чистота и полный пансион! Всего за серебряный в неделю!

Выбравшись из явно знавшего лучшие времена дилижанса, который за два дня путешествия по сельским дорогам пропылился, казалось, насквозь, я глубоко вдохнула столичный воздух. Как же я по нему скучала, если бы кто-нибудь знал! И совершенно не важно, что от мостовых пахнет гораздо хуже, чем от лужаек, окружавших закрытый пансион, в котором я провела последние несколько лет. Этот запах большого города не спутаешь ни с чем, и я не готова променять его ни на какие сельские красоты.

Сняв с багажной полки небольшой саквояж, я медленно, внимательно поглядывая по сторонам, пошла в сторону центра. На меня никто не смотрел, так как я совершенно не привлекала внимания: самая обычная горожанка, каких сотни ходят по улицам. Скромное, но приличное платье неброского кофейного цвета с аккуратным белым воротничком, маленькая шляпка без украшений, добротные, но простенькие ботиночки на минимальном каблучке. Когда-то дорогой, а сейчас изрядно потёртый саквояж недвусмысленно намекал на то, что я – очередная небогатая провинциальная дворяночка, приехавшая в столицу устраивать свою судьбу.

Это было не совсем так, точнее, совсем не так, но прохожим, скользящим по мне равнодушными взглядами, совершенно ни к чему знать, что по степени древности и знатности рода я могла бы дать фору многим приближённым к трону влиятельным придворным. И что моё достаточно скромное положение – результат не жизненных неурядиц, а исключительно моего собственного упрямства.