Я Грималкин (ЛП) - Страница 29

Слабость прошла, но сейчас это имело небольшое значение. Связанная железными цепями, я имела мало шансов вырваться. Я по прежнему носила свои кожаные ремни, но их ножны были пусты. Тем не менее, у меня было ещё одно оружие — остатки моей магии. Она была моей крайней мерой. Время её использования должно быть выбрано с особой осторожностью. После этого надежды не будет.

Это было тогда, когда я услышала крик в первый раз. Крик был тонкий и высокий, и задержался в воздухе: женский крик, крик того, кто испытывает невыносимую боль.

Он появился снова, и мои волосы на затылке поднялись от страха. Кого–то пытали.

Это Торна?

Секундой позже мое сердце упало, когда я услышал подтверждение этого.

— Пожалуйста! Пожалуйста! — умоляла она. — Не делайте этого — что угодно, только не это!

Торн была храброй и бесстрашной. Какие пытки могли заставить её умолять пронзительным и дрожащим голосом?

Я не могла оставаться в стороне и слушать её страдания. Но сначала я должна была увидеть какая именно ситуация сложилась, и у меня были средства для этого, без использования слишком большого количества магии из моих оскудевших запасов. Я хотела использовать шаманскую магию и выйти из своего тела ещё раз.

Я пропела нужные слова, взяла совершенно правильный ритм, и сконцентрировала свою волю. На секунду всё потемнело, а затем я оказалась парящей над своим скованным телом, в мире, где всё виделось в зелёном оттенке. Я посмотрела на себя, на закрытые глаза и глубокое, ровное дыхание и направилась к двери, через которую мой дух прошёл свободно.

Я оказалась в коридоре, комнату, где Торн подвергалась пыткам, найти было легко. Это была следующая камера, слева от моей. Дверь была широко открыта, и охранник, его тело светилось зеленой жизненной силой, стоял спиной к стене. После того как я оказалась внутри, взяла ситуацию свои руки.

Торн лежала на спине, привязанной к металлическому столу толстыми веревками. Кровь была на её голых плачах и руках. Дородный мужчина, раздетый до пояса, стоял над ней, его волосатая грудь и кожа блестела от пота. В правой руке он держал кинжал, длинное и тонкое лезвие, которого неоднократно втыкал в тело Торн. Они пытались найти место, где её, предположительно, коснулся дьявол, место где она не могла чувствовать боли, место, которое доказывало бы, что она ведьма.

Это было совершенно не нужно — мы явно были ведьмами и не отрицали этого. Но священник завис рядом, неся улыбку на своих тонких губах. Он наслаждался этим.

И тогда я поняла, что заставило Торн кричать и просить подобное. Это имело мало общего с кинжалом, протыкавшем её тело; мало общего с болью, от которой она должна была страдать. Нет, то что вызывало у неё страх был инструмент, который держал священник.

Это были мои ножницы, те самые, которыми я отрезала фаланги больших пальцев моих мёртвых врагов. Остальная часть моего оружия лежала аккуратными рядами на деревянном столе в дальнем углу. Но священник должен обладать какими–то знаниями, чтобы выбрать именно ножницы.

Вываренные в котле с проведением правильного ритуала, кости пальцев могли дать их обладателю тёмную магическую силу. Но потерять свои пальцы — это одна из худших вещей, которые могут произойти с ведьмой. Это приносит большое бесчестье — всё, чего достигла ведьма в жизни, перестаёт существовать. И такая судьба — самое страшное для ведьмы–убийцы. После того как её превозносили, боялись и почитали в клане — она становилась объектом насмешек.

Хотя можно выжить после отсечения пальцев, но многие ведьмы погибали от шока после этой процедуры. Даже если они поднимутся после смерти, могут быть различные последствия. Считается, что изувеченная таким образом ведьма, не может возродиться, не может снова ходить по земле. Она должна остаться во тьме навсегда.

Не удивительно, что Торн кричала в ужасе от такой угрозы. Для неё самым худшем будет стыд и потеря уважения. Она надеялась стать величайшей ведьмой–убийцей клана Малкин всех времён, и что бы такая репутация сохранилась после её смерти. Священник угрожал ей отсечь пальцы ножницами в два приёма.

Я быстро оценила ситуацию отмечая двух охранников у дальней стены. Таким образом, в камере было четверо мужчин и один в коридоре.

Я быстро отступила и вернула свой дух в тело так быстро, как только смогла. Открыла глаза и начала использовать свой последний магический ресурс, выворачивая шею и шевеля языком насколько это было возможно. Покрутив ожерелье вокруг я добралась до последнего неиспользованного пальца и засунула его в рот. Затем я сосал его, медленно втягивая в тело накопленную им энергию. Сделав это, я выплюнула его и сконцентрировалась, сосредоточив внимание на одиноком охраннике за дверью.

Мой последний лоскуток магии не имеет достаточной силы, чтобы заставить его войти в камеру и освободить меня от цепи. Но я могла бы сделать по–другому — заложив элемент сомнения в его сознание и его обязанностью будет охранять проход, за исключением входа в пыточную камеру, но в то же время обеспечивая мою безопасность. Я использовала простое заклинание наполнившее его мысли тревогой обо мне.

Секундой позже он вставил ключ в замок, открыл дверь и вошёл в мою камеру. Сделал два шага вперёд и внимательно смотрел на меня. Я задержала дыхание. То что я попыталась сделать было трудно, но мне нужен был только один шанс.

Зуб мудрости в моей нижней челюсти полый. Я просверлила тонкое глубокое отверстие в нем инструментом, который специально выковала для этой цели. В зубе находилась тонкая игла, покрытая ядом, который разрушает волю человека. Он делает людей достаточно гибкими, чтобы повиноваться чужим командам. К этому яду я выработала иммунитет, в течение многих лет принимая в очень малых дозах постепенно увеличивая их. Таким образом, я могу хранить отравленную иглу во рту без опасений и негативных последствий.

Я щелкнула в сторону ложную коронку зуба кончиком языка и всосала иглу из полости. Секундой позже она находилась между моими губами. Я практиковала этот маневр много раз, но игла была крошечной, а охранник по–прежнему стоял далеко от меня: полной уверенности в успехе не было.

В последний момент он начал отворачиваться. Какой–то инстинкт самосохранения, вероятно, говорил ему об опасности. Но было слишком поздно. Я плюнула иглу в него с большой силой и попала в шею, чуть ниже правого уха. Он пошатнулся и чуть не упал, недоумение появилось на его лице.

— Посмотри на меня! — скомандовала я. — Слушай всё, что я говорю, подчиняйся каждому моему слову без сомнений!

Охранник посмотрел на меня. Яд уже вступал в силу. Он шумно дышал с открытым ртом, и слюна катилась по нижней губе и капала с подбородка.

— Освободи меня от цепей! — повелевала я.

Он вышел вперед и сделал, как я просила, но яд делал его движения медленными, и он неумело возился с ключом. В любой момент священник может отсечь палец Торн, но я должна оставаться спокойной и терпеливой и ждать, когда буду выпущена.

Наконец я была свободна. Взяла оружие охранника — два кинжала и тяжелую булаву. Я могла бы его убить, но в этом не было необходимости. Вместо этого приказала ему лечь и уснуть. Он захрапел прежде, чем я покинула камеру.

Надеясь на чудо, потому что не было слышно новых криков Торн, я на цыпочках вышла в коридор. Показавшись на миг в дверях камеры я атаковала. Священник держал левую руку Торн, лезвия ножниц широко раскрыты, он готовился отрезать фаланги её большого пальца кисти.

Не задумываясь я перекинула нож в левую руку. Только моё собственное оружие, в частности, метательные ножи, прекрасно подходит для таких целей — тонко сбалансировано и откалибровано. Я также постоянно с ними практиковалась. Это было незнакомое оружие и предназначено для рукопашного боя, а не для метания. Так, что я не стала рисковать.

Обычно я била бы в горло или глаз, либо ударом разу же убила бы священника. Сейчас я воткнула клинок глубоко в плечо, это была лёгкая мишень. Ножницы выпали. У меня были другие планы на него. Я всегда могу убить его позже, если в этом будет необходимость.