Я, дракон (сборник) - Страница 5

– Куда же ты теперь?

– Поищу своих, – вздохнул Дракон. – Я слишком долго был один. Пора.

– Своих? – Бургомистр задрожал. – Но ведь… Неужели, ты так и не понял?! Драконы не умеют летать! Летающих драконов не бывает!

Огонек на фитиле выпущенной из рук лампы робко дернулся пару раз и умер… а небосвод померк, когда Дракон горделиво поднялся на задних лапах и развернул громадные черные крылья.

Стало совсем темно.

– Они выросли? – пробормотал Бургомистр.

– Дело не в размере крыльев, – снисходительно подмигнул ему Дракон.

– Но… ты больше не будешь падать? – зачарованно спросил Бургомистр.

– Как повезет, – грустно усмехнулся исполин. – Прощай!

Бесшумно, словно гигантский ночной мотылек, Дракон взмахнул крыльями, взвился над Городом и исчез.

Впервые я встретил Валерку месяц назад возле скалистого обрыва на Замковой Горе. Мальчик одиноко стоял за мольбертом и водил кисточкой по холсту. Мне стало интересно. Я затормозил машину невдалеке и осторожно подошел к маленькому художнику.

Когда-то здесь возвышался старинный замок, от которого осталось лишь название места над рекой. Древница шумела где-то внизу, под нагромождением выступающих камней. На противоположном берегу начинался густой лес. Возле самой реки старые березы опускали длинные ветви в белую прибрежную пену.

Эти березы росли и старели вместе со мной.

Почему-то, когда я оказываюсь на Замковой Горе, мне все время вспоминается картина Левитана «Над вечным покоем». Хотя ничего грустного на Горе нет. Может быть, такие мысли навевают огромные облака, которые часто можно увидеть над местом, где стоял замок? И бескрайнее небо, уходящее далеко-далеко, за зеленые густые кроны деревьев.

С детства я помню, как вместе с отцом мы приходили сюда и любовались открывающимися видами, слушали крики неугомонных ласточек.

А потом все закончилось. Я вырос. По Замковой Горе пролегла автострада.

И романтика этого места куда-то ушла. Остались лишь шум машин и маленький клочок нетронутой природы.

Мальчишка никак не отреагировал на мое приближение. Он меня не слышал и не видел. Он был весь там – в картине. В своем воображении. Нижняя губа была прикушена, рука с кисточкой совершала отрывистые лихорадочные движения. Я подходил к юному художнику в полной уверенности, что он рисует пейзаж, открывающийся перед ним. Но когда я бросил взгляд на картину, удивился: ничего общего. Зачем приходить в такое место, чтобы вместо прекрасной натуры малевать какие-то свои фантазии? С тем же успехом он мог бы это делать и сидя дома: на холсте были наляпаны разноцветные беспорядочные мазки акварели, бог знает, что означавшие. «Детская мазня» – подумал я.

Я уже было повернулся, чтобы уйти, но вдруг – увидел.

Это не было мазней. Там, на холсте, с высоких гор падали вниз водопады. Величественные, огромные водопады, в которые превращались горные реки. Казалось, что от полотна исходит шум воды, грохот бесконечно ударяющихся о камни потоков. Словно наполовину созданная картина уже начинала жить своей жизнью, вибрировала под кисточкой, наносящей все новые и новые мазки.

Как?! Как мальчишке удалось добиться такого эффекта?

Я стоял пораженный.

– Вам нравится?

– Что? – очнулся я.

– Вам нравится моя картина? – переспросил мальчишка. – Это водопады Небесной страны.

Так началось наше с Валеркой знакомство.

Загородный дом, в котором жил мой друг, был действительно старым. Громко скрипнули входные металлические ворота. Мне всегда казалось, что Сергей нарочно не смазывает петли, чтобы скрип придавал усадьбе определенный шарм.

– Что это ты мне сегодня притащил, Серж? – спросил Сергей, встретивший меня во дворе, шутливо раскрыв объятия.

Мы с ним тезки, поэтому с самого детства, чтобы отличаться, он был просто Сережка, а я Серж. И легко догадаться, кто мне придумал такое имя.

– Да вот, хочу, чтобы ты кое на что взглянул, – я сходу раскрыл папку, решив воспользоваться ярким дневным светом, смягченным лишь кронами яблонь.

Собираясь к старому другу, я захватил с собой один из Валеркиных эскизов. Сергей был реставратором и кое-что в живописи понимал. Как и я, впрочем.

Он бросил заинтересованный взгляд на рисунок и замер.

– Откуда ты взял ЭТО? Кто художник?

– Ты не поверишь, – ответил я, – обыкновенный мальчишка.

– Твой ученик? – Сережка жадно схватил альбомный листок.

– К сожалению, нет.

– Тогда предложи ему! Тащи в свою школу! Обязательно. Не упускай такой талант!

– Думаешь, я не предлагал? Да тысячу раз уже. Он отказывается.

– Как?! Почему?

– Долго объяснять…

Да я и не знал, как рассказать Сергею то, что сам понимал очень смутно. Если вообще понимал. Как Валерка ежедневно стоит на Замковой Горе и одержимо рисует свои эскизы. Один за другим. Каждый день. Всегда только на этом месте.

Как я каждый день, возвращаясь домой, останавливаю машину и выхожу ими любоваться. Альбомные листы торчат из его школьной сумки. Свежие работы, с еще не высохшей краской, разложены вокруг на камнях.

И на всех изображены водопады Небесной страны.

Холст с картиной у мальчика был только один. Валерка время от времени доставал его, раскрывал затрепанную обертку, тщательно устанавливал на мольберте и, сверяясь с эскизами, пытался добавлять к пейзажу что-то, ведомое лишь ему одному. В эти минуты я предпочитал не мешать.

Но когда он прерывал работу, я расспрашивал.

«Почему ты рисуешь только здесь? Почему не хочешь ходить заниматься ко мне в школу?»

«Вы не понимаете, я не могу… У меня не получится рисовать в другом месте. Ведь это его сны».

«Кого? Какие сны? Это ты не понимаешь, какой у тебя талант. Ты обязательно должен учиться дальше».

«Я не могу! Не могу».

«Валера, я должен поговорить с твоими родителями».

Валерка тогда опять прикусывал губу и чуть не плакал.

«Пожалуйста, не надо. Они и так думают, что я учусь в художественной школе. А я должен здесь… Рисовать… Я должен успеть, понимаете? Мне обязательно надо успеть нарисовать так, чтобы получилось очень похоже».

Мы с Сергеем прошли внутрь, в кухню – собирался дождь.

Теперь я смотрел в сад через большое окно. Сад был такой же старый, как и дом. Холодный ветер шелестел в траве, качал ветви яблонь, сдувал начинающую желтеть листву, подхватывал ее и, играючи, проносил сквозь решетку ограды. Ворота ворчливо скрипели. Небо потемнело в ожидании ненастья. На стекло упали первые тяжелые дождевые капли.

Я вдруг представил, как на Замковой Горе под дождем стоит и мокнет мальчишка, который хочет успеть нарисовать свою картину. В это время он всегда бывал там. Я подумал, что Валерка упрямый и ни за что не уйдет.

Друг заварил чай, накрыл старинный никелированный чайничек смешной лоскутной куклой. Тикали ходики.

К их звуку все громче примешивался шум дождя – и вдруг совсем заглушил. Я взглянул: ливень рухнул с небес сплошной стеной. Лужайка перед домом через пару минут стала похожа на рисовую плантацию.

– Серж, ты куда?

– Извини, мне надо срочно уехать.

– А чай?..

– Точно! Чай! – я сбегал к автомобилю и принес термос, оставляя мокрые следы на полу: – Давай сюда!

Дождь неистово барабанил по крыше, скрывал мчащиеся навстречу машины, размазывая свет их фар в подобие импрессионистских мазков Ренуара. Дорога петляла. В потоках воды я не сразу заметил одинокого Валерку, все так же стоящего возле мольберта.

Он был без куртки – накрыл ею сумку с работами. Вода текла по незаконченному эскизу, смывая краски с альбомного листа. Настоящая вода, а не нарисованные горные водопады. Она стекала по Валеркиным волосам, бежала по лицу крупными каплями.

А, может быть, это были его слезы?

– Господи! Что же ты делаешь? Зачем?

– Се… Сергей Петрович, сегодняшний рисунок пропал… Погодите, дождь кончится, я тогда заново…