Я, дракон (сборник) - Страница 11

Мишку-то мы забыли предупредить, чтоб отскакнул, поэтому вышло хорошо, что он чуть поодаль стоял, а то бы пришлось бы нам его подорожниками обкладывать.

– К-кто это? – Мишка спросил, когда очухался. Солонка уже успел нас с Лариской обнюхать и рогалик сжевать.

– Драко-о-он! – Лариска важничала, как будто это был только ее дракон. – Дракон Солонка!

– Имя вы ему какое-то девчачье придумали.

Мишка поближе подкрался, и даже Солонку за крыло потрогал. Ну а через полчаса уже совсем привык. И Солонка к нему привык – позволил лоб почесать и между пальцами. Солонка любил, когда ему между пальцами чешут.

– А летать верхом на нем можно? – Мишка деловито так поинтересовался.

Мы с Лариской плечами пожали. Нам как-то в голову не приходило на Солонке летать. Глупости какие! Вот в «принцесс» играть здорово. У Лариски настоящая корона была, ей папа смастерил, а у меня – фата из бабушкиного платка в ромашку. Поэтому мы с Лариской по очереди: сначала она принцесса, а я служанка, а потом – наоборот. А Солонка, всегда играл за дракона, который нас выкрадывал из дворца.

– Нельзя на животном летать. Оно для этих целей не предназначено, – это Лариска от папы своего нахваталась – папа у Лариски милиционером работал.

– Надо седло найти. И уздечку, – Мишка нас не слушал. Шарил по полкам и нашарил драный ремень. И Солонке его на шею нацепил. Дурак. Хорошо, Солонка все-таки добрый, не стал на Мишку огнем дышать, а только осторожно скинул на землю.

– Ну вас с вашей чепухой, у меня велик есть! – Мишка обиделся. – А я возьму и расскажу всем про дракона, его в зоопарк отдадут.

– Не смей! – зашипели мы с Лариской хором, а я добавила: – Вот только попробуй. Я тогда тете Вале, – это Мишкина мама, – пожалуюсь, что ты зимой у нее из шубы пять рублей вытащил и масла шоколадного купил целых два кило.

– Сами же и слопали это масло, – буркнул Мишка, но, по-моему, передумал Солонку в зоопарк сдавать. – Ладно. Не скажу. Только давайте его выгуляем, а то темно тут, в сарае, и грустно.

– А убежит? – испугалась Лариска. А я не испугалась, потому что мне Солонку жалко стало и захотелось, чтоб у него тоже были разные друзья, и небо, и деревья, и даже наша Пролетарская с самого забора Капитоновых до трамвайной остановки, а не только мы с Лариской, ну и Мишка. Тем более, какой из мальчишки друг?

Мы Солонку на лужайку к большому дубу вывели. Тихонечко. И он там с нами в салки играл, и даже один раз взлетел, и мы все смотрели и переживали, что он заденет каким-нибудь местом за провода или ветки. А он криво как-то затрепыхал крыльями и шлепнулся на пузо.

– Вот! Я так и думал: дракон этот – раненый, – Мишка поковырял пальцем в ухе. Он всегда ковырял в ухе, если нервничал. – Его в зоопарк надо. Там вылечат. А может быть даже в милицию… И вообще, откуда он к нам на Пролетарскую прибыл, а? А вдруг это – немецкий шпион? Вдруг он фотографирует местность, чтобы…

Пришлось Мишку несильно ударить, чтобы он ерунду не нес. Ну и признаться, что мы к Бабсане за грушами лазили, а потом услыхали, как что-то в сарае шипит. И что потом еще долго боялись засов отодвинуть, потому что внутри очень шипело и громыхало.

– По-твоему, будет Бабсаня шпиона в сарае держать, а? Она же ветеран войны и труда. И сама учительница.

– Нее… Тогда не шпион. Я думал, Бабсаня не знает про Солонку… Выходит, что мы Солонку у Бабсани украли… Тогда не его, а нас в милицию надо…

Иногда мальчишкам в голову лезут совершенно ужасные мысли. Мы с Лариской совсем не задумывались про «украли», а считали, что просто так. И мы заревели, а Солонка топтался рядом, горячий, как печка, и смотрел на нас сиренево и очень добро. И крылья у него были такие теплые, в коричневой прозрачной чешуе, и ногти будто золотой краской намазанные. Красивый оказался Солонка, а мы и не догадывались, ведь до этого его только в полутьме видели.

Мы ревели, Мишка нас успокаивал, Солонка вздыхал цветными искорками, и тут наступил поздний вечер.

– Это чей велосипед, а? – Бабсаня шла очень прямая и сердитая и вела за рога Мишкин велик. Мишка-бестолочь его в сарае позабыл.

– М-мой… – Мишка заикаться начал, а мы еще громче реветь, потому что сообразили, что сейчас нам всем влетит, а потом влетит еще дома.

– Забери.

Бабсаня приставила велик к дубу и больше нам ни слова не сказала. Вынула из передника поводок, нацепила на сникшего Солонку и повела его прочь. Солонка не упирался. Только пару раз оглянулся и подмигнул нам лохматым реснитчатым взглядом.

– Не наябедничает, – уверенно подытожил Мишка. – Хорошая она. Ветеран войны и труда. Айда по домам.

Мы терпели неделю, а потом в булочную завезли рогаликов. Оказалось, что мы с Лариской накопили на целых пять штук, а Мишка на три. И хоть Бабсаня попросила комсомольца Витьку Капитонова заделать дырку в заборе, все равно пролезть было – раз плюнуть. Солонка нас ждал. Мы допоздна играли в принцесс и дракона, а Мишка был за принца, хотя называл себя железным рыцарем, и было здорово. Так здорово, что мы даже не заметили Бабсаню, которая чернела тощей тенью в проеме и улыбалась.

– Приходите. Ладно уж, – разрешила Бабсаня, закрывая за нами калитку. – Только на улицу ни-ни. Не уследите, и убежит непоседа… В саду балуйтесь.

Прошел июль, август, начался сентябрь. Каждое утро мы с Лариской свистели Мишке Завадскому и все вместе спешили к Солонке. Он нас обнюхивал, шарил носом по карманам, зацеплял губами булку, жевал задумчиво. Солонка нас любил, а мы любили Солонку. Думаю, я любила его сильнее всех, хотя бы потому, что у Мишки, кроме Солонки, имелся черный одноглазый кот, а у Лариски – старшая сестра. У меня же был только Солонка. Очень редко нам с Солонкой удавалось побыть наедине, если и Мишка, и Лариска вдруг не могли прийти или опаздывали. Тогда я долго гладила Солонкин морщинистый лоб, прикладывалась щекой к обжигающему, пахнущему ржавчиной драконьему плечу, трогала кожистые крылья. Я даже целовала Солонку в сухой нос, и он не возражал, а тянулся ко мне черными ноздрями и урчал.

Сентябрь засыпал помойную канаву листвой до самого верха. В октябре довольный папа сказал за ужином: «Перебираемся в столицу», – и мама захлопала в ладоши, а бабушка надулась. Потом они сидели на кухне, а я лежала на животе, подсунув ладони под подбородок, и заранее скучала по Лариске, по писклявым двойняшкам Евдокимовым, по Солонке и самую чуточку по Мишке Завадскому, хоть он и мальчишка.

Однажды утром мама надела на меня новые сапоги с забавным названием «валяшки» и сказала:

– Ну иди, прощайся.

Лариска с Мишкой ждали меня возле большого дуба. Мишка то и дело шмыгал – простыл наверное, а Лариска воображала. Крутилась на месте, растопырив руки в стороны. Фата из моего-бабушкиного платка, неделю назад подаренная Лариске «навсегда-навсегда», развевалась праздничным флагом. Новое Ларискино пальто походило на золушкин бальный наряд.

– А меня папа в кружок записал. Хо-ри-а…графический! Буду, как Майя Плисецкая. Вот!

– Здорово… Слушай, – перебила я воображалу, – я тут Солонке писем написала… Нарисовала… Ровно сто штук, – стопочка тетрадно-клетчатых четвертинок, перетянутая резинкой, шуршала в ладонях. – Ты ему читай каждый день по письму, а?

– Еще чего, – Лариска фыркнула. – Меня это теперь не интересует, потому что я взрослая и балерина. А балерины с козами не водятся.

– Солонка – дракон! – я размахнулась, чтобы треснуть Лариске как следует, но промазала. Бумажная стопка выскользнула из ладони, резинка лопнула, и тетрадные листики, нарезанные неровными квадратами, полетели в грязь. – Дракон! Солонка – дракон!

– Коза! Обыкновенная. С рогами! – дразнилась Лариска, пританцовывая.

– Дракон он! А ты – дура! – Мишка, о котором все позабыли, вдруг накинулся на Лариску с кулаками.