Я больше тебе не враг (СИ) - Страница 6

— Долго будешь там сидеть?

Его голос звучит глухо и совершенно инородно на этой пустой дороге. В нем нет эмоций, только усталость.

Я не отвечаю. Меня здесь нет. Тебе просто почудилось.

— У тебя есть время пока тлеет сигарета, — Макс равнодушно ставит перед фактом, и меня подгибаются колени. Будто кто-то разом выкрутил батарейки, лишив остатков сил.

Он не отпустит. Не уедет. Не простит.

Я непроизвольно кладу руку на свой еще плоский живот:

— Прости. Сегодня мне не удалось.

Возможно завтра, или на следующей неделе. Все, что я могу — это пообещать не сдаваться и не опускать руки.

Кирсанов больше не разговаривает. Продолжает курить, с каждой затяжкой выпивая мое время.

Смысла отсиживаться больше нет. Я отлипаю от сырого ствола, за которым пыталась спрятаться от судьбы и выхожу из своего укрытия. Неуклюжая, мокрая, жалкая. Ноги скользят по траве, зуб на зуб не попадает. Не от холода — я его совершенно не чувствую, а от нервов. Они вывернуты настолько, что тронь и порвутся.

Кирсанов лениво наблюдает за моим бесславным приближением, и его молчание серпом вспарывает кожу. От него страшнее тысячи слов или грозных криков, потому что оно неживое.

Макс делает последнюю затяжку и бросает окурок под ноги. Я как ненормальная смотрю на отчаянно тлеющий огонек, но мужской ботинок безжалостно гасит его.

Спиной оттолкнувшись от машины, Кирсанов выпрямляется, и я чувствую себя рядом с ним совершенно крошечной. Ему ничего не стоит раздавить меня, прихлопнуть как надоедливую муху.

Все так же не произнося ни слова, он распахивает передо мной дверь. И это ни черта не галантность, а приказ.

Делаю вдох, настолько глубокий, будто пытаюсь запастись кислородом на всю жизнь, и сажусь в салон.

Кругом черная кожа, пахнет новьем и дорогим освежителем воздуха. Но мне не до восторга по поводу его очередной тачки. Я вжимаюсь в сиденье, пытаясь стать как можно незаметнее. Макс тем временем обходит машину и садится на водительское. Тут же в просторном салоне становится тесно. Я отодвигаюсь еще сильнее, боясь случайно соприкоснуться с Кирсановым.

Он не смотрит на меня. Заводит машину и резко набирает с места.

Я стараюсь не пялиться на его руки, охватывающие руль, на угрюмый непроницаемый профиль. Стараюсь не дышать.

Почему ты молчишь? Скажи, что мне конец, скажи, что накажешь, что я зря сбежала! Что угодно скажи, потому что молчание сводит меня с ума.

Я даже готова первая заговорить с ним, только не знаю с чего начать. У нас больше нет тем для разговоров.

Путь, на который у меня ушло несколько часов Макс покрыл за пятнадцать минут. Мне казалось, я так далеко ушла, но и глазом моргнуть не успела, как впереди снова маячит моя тюрьма.

Когда ворота распахиваются, нас уже встречают те двое, которые должны были меня сторожить. Они совершенно не удивляются, когда я выхожу из машины, словно заранее знали, что у меня нет шансов уйти.

Глава 4

Меня забирает один из охранников, а Кирсанов остается на улице со вторым. Я всеми силами стараюсь не оборачиваться, но извращенное любопытство оказывается сильнее. Поэтому бросаю взгляд через плечо, пытаясь сделать это незаметно, но вместо бывшего мужа вижу грудь сопровождающего. Он такой высокий и широкий, что загораживает весь обзор. На грубо очерченном лице ноль эмоций – я всего лишь работа, причем не слишком приятная.

С досадой скрипнув зубами, отворачиваюсь и покорно иду дальше.

Надо что-то придумать, как-то выбраться из западни, в которую угодила, но пока нет идей. В голове вообще пусто, и не получается заставить себя трезво мыслить. Виной тому бешеная смесь гормонов и чувств, которые не хотят подчиняться контролю. Меня штормит, бросая из состояния «это конец, надо лечь лапками кверху и сдаться» в состояние «я вам всем тут устрою».

Конечно, устроить я ничего не могу, потому что на меня одну приходится три мужика. Двое из которых – просто цепные псы, готовые по команде вцепиться в горло, а третий ненавидит так, что волосы дыбом становятся. Но и сдаваться страшно.

Мне бы телефон, хоть на минутку.

— Давай живее, — охраннику кажется, что я слишком медлительная, поэтому берет под руку и бесцеремонно тащит вверх по лестнице.

Я не вырываюсь. Во-первых, это бессмысленно, во-вторых, не хочу провоцировать. Поэтому позволяю завести себя в уже знакомую комнату. Здесь все так же, только подноса с грязной посудой нет, и кто-то вытащил подушку из-под одеяла, разоблачая мою маскировку.

Что ж откуда начала, туда и вернулась. Все тоже самое за исключение одного – теперь я грязная, сырая и продрогшая. На зубах скрипит песок, а в кроссовках неприятно хлюпает.

Я уже подумываю о том, а не раздеться ли, и не обмотаться ли в одеяло, потому что зубы отбивают звонкую дробь, но снова раздаются тяжелые шаги и на пороге появляется другой охранник:

— Идем.

Он отводит меня в гостевую ванную комнату на втором этаже и перед тем, как закрыть за собой дверь, демонстративно смотрит на часы:

— У тебя пятнадцать минут.

Стоит ему уйти, как я дергаю задвижку, запираясь изнутри, и поспешно стаскиваю с себя одежду. Холодная мокрая ткань противно липнет к телу, я путаюсь в штанинах и чуть не валюсь на пол, но вовремя хватаюсь за стену, удержав равновесие.

Руки трясутся, ноги ходят ходуном, в животе дикий киш-миш. А за дверью такая тишина, что не по себе. Страшно. Я боюсь, что сейчас люди Кирсанова ворвутся и вытащат меня в чем мать родила.

Я хочу верить, что он не такой… Но потом вспоминаю то, что сама сделала и места для иллюзий не остается. Мы все не такие, пока не случается что-то, что стирает грани этичного и не толкает нас на опасный путь. Я свой уже прошла, теперь его очередь.

Я забираюсь в душевую кабину и включаю воду. Теплые струи кажутся обжигающими, но постепенно кожа привыкает, и я делаю еще горячее, потому что холод внутри не проходит. Он, наоборот, ширится, захватывая каждую клеточку.

Я тру себя с еще большим остервенением, приговаривая, что мне нельзя болеть. Никак нельзя.

Разбираю волосы. Тут уже не до бальзамов и масок, просто успеть бы смыть грязь.

Мои внутренние часы настойчиво сигналят, что пятнадцать минут уже на исходе, поэтому торопливо смываюсь и выскакиваю из кабины. Хватаю из стопки махровое полотенце и только успеваю им обмотаться, как раздается стук в дверь:

— Две минуты!

— Черт, — хватаю еще одно полотенце и обматываю им волосы. Адреналин шпарит по венам, заставляя содрогаться всем телом.

В полотенце чувствую себя голой, поэтому сдергиваю с крючка синий халат. Он явно рассчитан на взрослого здорового мужчину, поэтому утопаю в нем до самых пят. И только успеваю затянуть пояс, как раздается неумолимое:

— Время вышло!

Кто-то с той стороны пытается открыть, но задвижка не пускает. На миг мелькает малодушная мысль, а что, если спрятаться тут и не выходить? Но разве убогая щеколда сможет защитить от демонов?

Я проворачиваю ее, и дверь тут же распахивается.

Верзила смотрит на меня сверху вниз, взглядом пробегает от тюрбана на макушке, до голых пальцев на ногах, и скупо произносит:

— К хозяину.

***

Это последнее, чего мне хочется. Но кого волнуют мои желания? Уже никого.

Тюремщик провожает меня в кабинет на первом этаже, и уходит, тихо закрыв за собой дверь. Я же остаюсь один на один со своим ночным кошмаром.

При моем появлении Кирсанов не оборачивается. Как стоял лицом к окну, заправив руки в карманы, так и продолжает стоять. Я же топчусь возле самого порога, опасаясь сделать лишний шаг. Вообще боюсь шевелиться. Может, если стоять тихо-тихо, он не заметит? Не услышит, как стучат зубы у него за спиной.

Смотреть на него невыносимо. Меня так крутит, что каждый вдох через силу. Я будто ворую кислород, рывками втягивая его в легкие.

Все те же широкие плечи, обтянутые серым свитером, все тот же коротко стриженный затылок, даже одеколон остался прежним. Его запах кажется самым вкусным на свете, потому что ассоциируется с тем временем, когда были вместе.