Я болею за «Спартак» - Страница 74

Сабантуй в Алтын-Мазаре. — Возвращение по Терс-Агару. — Дараут-Курган. — В гостях у добротряда. — Встреча с крыленковцами. — Конец похода.

В далеком, заброшенном в горах Алтын-Мазаре царит необычное оживление. Наш отряд устраивает большой сабантуй в ознаменование восхождения на пик Коммунизма. В соревнованиях на большом зеленом лугу принимает участие две команды: альпинисты и местные жители во главе с вьючниками 37-го отряда Калыбаем и Керимбаем.

После соревнований в беге, в метании гранаты и в перетягивании каната мужчины демонстрируют прыжки через барьеры и рубку лозы. Выхоленные, тренированные лошади, горячась, вытягиваются в прыжке, берут препятствия: клинки, сверкая на солнце, со свистом срезают прутья.

По окончании праздника тут же на лугу длинным рядом ставятся вьючные ящики. Это — импровизированный стол для торжественного обеда, которым Горбунов чествует наших носильщиков.

Каждый из них получает грамоту и премию. Носильщики сияют от радости — все это явилось для них полной неожиданностью. «Джуда якши» — очень хорошо, — говорят они.

Получает свою долю и семья погибшего Джамбая Ирале.

На другое утро караванщики устраивают на большом рослом верблюде комфортабельное мягкое сиденье из спальных мешков. Мы усаживаем на него Горбунова и отправляемся в путь.

Наша группа кроме Горбунова включает Гетье, Гущина и доктора.

Остальные остаются в Алтын-Мазаре, чтобы помочь Дудину при отправке имущества.

Медленно поднимаемся по бесконечным зигзагам почти отвесного километрового подъема на Терс-Агар. Мазарские Альпы затянуты легкой кисеей облаков. Словно нанизанные на белые шпили, медленно крутятся они вокруг вершин.

Мы идем по знакомому пути, по которому проходили два месяца тому назад. Но как изменилось все кругом за это время! Водопад, дающий начало рекам Алтын-Даре и Терс-Агару, вытекает из ледникового озера маленькой серебристой лентой, реки превратились в ручейки. Сочная, зеленая трава в ущелье пожелтела.

К вечеру второго дня минуем устье Терс-Агарского ущелья и выходим в Алайскую долину. На небольшом холме стоит глинобитная постройка — склад тридцать седьмого отряда. Сюда за нами должны прийти автомобили. Горбунов вызвал их из Оша.

Становимся лагерем.

На другой день мы видим, как со стороны Дараут-Кургана, расположенного по ту сторону Алайской долины, к нам приближается группа всадников.

Впереди в дубленом полушубке и белой войлочной киргизской шапке, с винтовкой и шашкой едет плотный коренастый человек, очевидно, начальник. Всадники останавливаются в некотором отдалении от нашего лагеря и спешиваются. Человек в полушубке отдает свою лошадь джигиту и направляется к нам.

— Товарищ начальник Горбунов? — спрашивает он.

Мы указываем на Горбунова, сидящего перед своей палаткой. Прибывший подходит к нему.

— Разрешите представиться, — говорит он. — Козыбай Шамсудинов, начальник добровольческого отряда по борьбе с басмачеством. Узнал о вашем прибытии, решил посмотреть, не надо ли чем помочь.

Мы знакомимся. Козыбай снимает винтовку, шашку, полушубок и остается в форменной милицейской гимнастерке. Он невысокого роста, плотный, упитанный, круглолицый. Снаряжение на нем пригнано образцово, гимнастерка, белье, руки — безупречно чисты. Мы знаем, по опыту, какая нужна настойчивость и выдержка, чтобы в походе сохранять такую чистоту.

Мы беседуем. Козыбай приглашает нас перейти в Дараут-Курган и там дожидаться прихода автомобилей.

Горбунов соглашается и решает послать одного из джигитов Козыбая в Бордобу к Ивченко с просьбой прислать нашу автоколонну в Дараут-Курган. Один из бойцов добротряда берет записку, садится на коня и трогается в путь. Теперь, по крайней мере, есть уверенность, что автомобили действительно придут за нами.

Доктор делает Горбунову перевязку. Козыбай рассматривает его почерневшие пальцы и вспоминает, как несколько лет тому назад его отряд загнал шайку басмачей на ледник в одном из ущелий Алая. Когда басмачей захватили, у них тоже были отморожены ноги.

— Не только пальцы черные были — пятки тоже, — говорит Козыбай. — Мясо отваливалось.

Вскоре наш гость прощается, надевает полушубок и шапку. Джигит подводит ему коня, и отряд быстрой рысью пускается в обратный путь.

На другой день из Алтын-Мазара приходит караван и с ним весь наш отряд, кроме Дудина и Цака, заканчивающих переброску грузов с языка Федченко.

Решаем немедленно перебраться в Дараут-Курган. Нас прельщает возможность после месяцев кочевой жизни очутиться в «настоящих» домах.

Через три часа пути достигаем берега Кзылсу. Река разлилась сетью кирпично-красных русел по широкому, выложенному галькой ложу. Километром ниже находится мост. Перебираемся на другой берег. Дорога здесь вырублена в скале. Наконец из-за поворота раскрывается Дараут-Курган. Он расположен у выхода ущелья Тенгизбай в Алайскую долину. На высоком берегу Кзылсу, на большой ровной площадке, стоит несколько зимних кибиток. Каждая кибитка напоминает маленькую крепость. Высокие глиняные стены окружают двор и закрытое помещение в одном из его углов.

По стене самой большой кибитки расхаживает киргиз в халате с винтовкой за спиной. У ворот стоят заседланные лошади. Это помещение добротряда.

Дараут-Курган прислонен к голым, красноватого камня склонам Алайского хребта. Правее — разлив красных русел Кзылсу, низкорослый лесок, Алайская долина, и за ней — снежная цепь Заалая с широко раскинувшимся матово-белым шатром пика Ленина. Пейзаж грандиозен и покоен. Легкое марево бежит над снежными шапками далеких гор.

От кибиток Дараута веет далекой древностью. Такими должны были быть укрепления, выдвинутые в степи и пустыне для обороны от набегов кочевников. И действительно, в нескольких стах метрах видны развалины старой кокандской крепости: такой же квадрат глиняных стен, но только больше размером и с башнями по углам.

Козыбай встречает нас у входа в помещение добротряда и приглашает в свою кибитку. В ней образцовый, педантичный порядок. На стенах по коврам развешано оружие, добытое в операциях против басмачей; английская и японская винтовки, ручные гранаты, шашки, ножи, На подоконнике — маленькая походная канцелярия.

Козыбай угощает нас холодным кумысом. После трехчасового перехода по долине пьем его с наслаждением.

К вечеру Козыбай устраивает в нашу честь угощение. Стол накрыт белоснежной скатертью. Кушанья подают на чеканных блюдах. Сначала подают котлому, круглый слоеный пирог, потом плов с мясом молодого барашка. Мы уплетаем за обе щеки — последнее время с продуктами было туговато.

К концу трапезы в комнату входит джигит: он привез из Уч-Кургана большую дыню. Джигит вынимает из-за пояса красивый, с узорной рукояткой нож, разрезает ее на тонкие изящные ломтики и художественно — не хуже заправского метрдотеля — раскладывает их на круглом блюде.

Обед окончен. Ложимся спать. Это первая ночь в закрытом помещении после восьмидесяти дней похода. Восемьдесят дней над нами было звездное небо или полотнище палатки. Мы предвкушаем сон в тепле и уюте. Восемьдесят дней мы не видели над собой потолка. Расстилаем на полу спальные мешки и ложимся, но заснуть не можем. Нам душно, потолок нас давит. Не сговариваясь, понимая друг друга с полуслова, мы с Гущиным берем спальные мешки и выходим на волю. За кибитками мы находим ровную площадку и располагаемся на ней.

В свете звезд мерцают вдали фирны Заалайского хребта. Четким силуэтом выделяется на стене кибитки фигура часового.

На другой день Козыбай собирает бойцов на площадке перед помещением добротряда. Колхозники, взявшиеся за оружие для защиты своих стад и посевов от кулацких банд, заслуженные воины бедняцкой самообороны от манапов и баев рассаживаются в кружок возле турника, на котором они занимаются гимнастикой. К турнику мы прикрепляем карту Таджикистана, и я делаю доклад о Таджикско-Памирской экспедиции и о восхождении на пик Коммунизма. Я говорю медленно, отдельными фразами, и Козыбай тотчас же переводит мои слова на киргизский язык.