Я болею за «Спартак» - Страница 68

Абалаков накладывает повязку, туго ее затягивает. Кровь не унимается, повязка промокает.

Надо скорее спускаться вниз, в ледниковый лагерь, к доктору.

Спускаться? А что будет дальше? Спускаться можно только вдвоем с Абалаковым, так же, как и идти вверх Абалаков может только вдвоем с Гущиным.

Спускаться — это значит не выполнить ни одной из возложенных на первую связку задач, даже не установить лагерь «6400». Но без первой связки не пройдет и вторая. Спускаться — значит сорвать восхождение. И Гущин с перевязанной рукой, с промокшей от крови повязкой идет дальше.

Преодолен кулуар. Подошли к шестому «жандарму». Труднейший траверс над снежным кулуаром. Узкий карниз с крутым наклоном: камни покрыты тонким слоем льда. Не держат кошки, нельзя рубить ступени. Сорваться — километровая пропасть. Страховка бесполезна: веревку не за что закрепить. Сорвется один — потянет за собою другого. Связаны на жизнь и на смерть.

Дошли до середины карниза. Вбили в стену крюк, привязали веревку. Второй группе идти будет легче.

Карниз привел к небольшой скалистой площадке. До верха шестого «жандарма», до фирна осталось несколько десятков метров. Но Гущин изнемог. Он не в состоянии идти дальше. Да и темно. Надо ночевать.

Палатку поставить нельзя — нет места для закрепления растяжек. Можно только лечь рядом, тесно прижавшись друг к другу.

Абалаков вбивает в скалу два крюка. Привязывает к ним себя и Гущина, чтобы ночью не скатиться вниз. Расстилает на площадке палатку. Альпинисты залезают в нее.

Абалаков засыпает. Гущин не может спать — слишком сильно болит рука.

Утром 25 августа альпинисты преодолевают последние метры шестого «жандарма» и выходят на его вершину Узкий фирновый гребень образует переход с ребра на гигантские фирновые поля вершинного массива.

У начала гребня — маленькая площадка. На ней Абалаков и Гущин устанавливают две палатки — лагерь «6400».

Ребро форсировано. Они — на его верхней грани. С одной стороны — обрыв в цирк пика Коммунизма, в мульду, откуда идут лавины. С другой стороны — отвесный склон к ледопаду Орджоникидзе.

Они уже выше почти всех окружающих вершин. Они смотрят сверху вниз на сахарную голову пика Орджоникидзе, у подножия которого разбит ледниковый лагерь. Лавины, всегда шедшие сверху, рождаются где-то внизу под ними.

Весь мир — ниже их. И только вершина пика Коммунизма возвышается над ними больше чем на километр. Огромный ее массив, закрывая половину горизонта, подымается вверх мягкими уступами фирновых полей.

Миллионы лет стояла она, недоступная, недосягаемая, сверкая на солнце ледяным холодом своих граней.

И теперь два пигмея, два ничтожно маленьких существа копошатся на скалистой площадке у самых подступов к ней, собираясь нарушить ее покой.

На узкой площадке начинается будничный обиход человеческой жизни.

Абалаков набирает в кастрюлю снег для чая, ставит ее на маленькую кухоньку, зажигая под ней белые кирпичики сухого спирта. Они горят едва видимым голубоватым пламенем.

Снег тает, на дне кастрюльки остается немного воды. Кастрюлю приходится вторично набивать снегом. Больше часа уходит на то, чтобы добыть две кружки горячего чаю.

Лежа в спальных мешках, прислушиваясь к мертвой тишине ледяной пустыни, альпинисты отдыхали после тяжелых напряжений вчерашнего дня. Но тревожные мысли не давали им покоя. Если и Горбунову не удастся заставить носильщиков подняться с грузом по ребру — и не один, а три раза, — восхождение сорвется, задание правительства не будет выполнено, придется с позором возвращаться в Москву...

Неожиданно внизу в скалах шестого «жандарма» слышатся чьи-то голоса. Все ближе и ближе, и вот на узком гребне над шестым «жандармом» показываются фигуры Зекира, Нишана и Ураима Керима. Они преодолели ребро! Они идут медленно и осторожно, эти природные скалолазы.

Останавливаются на каждом шагу: тяжелые рюкзаки оттягивают им плечи.

Абалаков радостно приветствует их, спускается им навстречу и сквозь брезент спинных мешков прощупывает гладкий алюминий радиостанции.

Ура! Станция миновала ребро, восхождение не сорвано, восхождение продолжается!

Абалаков приготовляет носильщикам пищу. Носильщики наспех закусывают. Они спешат: «большой начальник» приказал им сегодня же вернуться в лагерь «5900». Они берут от Абалакова записку и быстро спускаются вниз, исчезая в скалах шестого «жандарма». Где-то внизу теряются последние отзвуки их голосов. Тишина снова окутывает лагерь...

...На другой день, 26 августа, вторая веревка с Нишаном и Ураимом Керимом пошла вверх. Нишан и Ураим Керим вторично форсировали ребро. Уже стемнело, когда группа поднялась к лагерю «6400». Абалаков дважды спускался до половины шестого «жандарма», помогая сначала Цаку и Шиянову, затем — Горбунову и Гетье. Не доходя нескольких десятков метров до лагеря, Горбунов оставил на скалах свой рюкзак. Абалаков в полной темноте спустился в третий раз и принес его в лагерь.

Итак, самая трудная часть пути — скалистое ребро — осталась позади. Все альпинисты, станция, оборудование для последнего лагеря и продукты были наверху. Но продуктов мало. Их могло хватить только в том случае, если бы удалось закончить восхождение без всяких непредвиденных задержек. На это, однако, нельзя было рассчитывать. Стрелка анероида беспокойно металась по шкале, предсказывая неустойчивую погоду. Можно было опасаться тумана и шторма.

Николай Петрович взял на учет все продовольствие и ограничил порции. Альпинисты были переведены на голодный паек.

Начался «великий пост» штурмовой группы, едва не сорвавший восхождения.

На другой день утром Нишан и Ураим Керим, страдавшие горной болезнью, пошли вниз. Последние носильщики выбыли из строя.

Абалаков и Гущин взвалили на себя двухпудовую радиостанцию и понесли ее дальше к вершине. На высоте 6400 метров, где каждый килограмм кажется пудом, это было настоящим подвигом выносливости. Связанные веревкой, они осторожно шли по узкому фирновому гребню.

Миновав его, поднялись по фирновым полям до высоты 6900 метров, оставили там радиостанцию, наметили место для последнего лагеря и вернулись на «6400».

28 августа Гетье и Цак спустились к пятому «жандарму» за продуктами, оставленными там носильщиками, и снова поднялись на «6400». Горбунов и Шиянов сделали попытку пройти туда, где Абалаков и Гущин оставили станцию, и установить последний лагерь. Но Шиянов, все еще не оправившийся от отравления, почувствовал себя плохо, и им пришлось вернуться.

29 августа, в тот самый день, когда по плану альпинисты должны были, совершив восхождение, вернуться в ледниковый лагерь, они покинули, наконец, лагерь «6400» и продолжили свой путь к вершине. Связавшись попарно, они начали подъем по фирновым полям. Местами снег был рыхлым, и они проваливались по колено. Стрелка анероида медленно ползла по шкале, приближаясь к 7000 метров. Каждый шаг стоил неимоверных усилий.

...К вечеру альпинисты достигли места последнего лагеря. Две маленькие палатки возникли в белой фирновой пустыне.

Как спускались Цак, Гущин и Шиянов. — Дудин поднимается в лагерь «5600». — Победа: «Вершина взята, станция поставлена». — Спуск штурмовиков в лагерь «4600».

Вершина была близка. Всего на шестьсот метров надо было подняться по перекатам фирновых полей, чтобы ступить на высочайшую точку СССР, чтобы вписать славную страницу в историю советской науки и советского альпинизма.

И все же трое из шести вынуждены были отступить. Уже шесть дней прошло с тех пор, как Гущину разбило камнем руку. Она распухла и сильно болела. Гущин почти не спал. Шиянов так и не оправился от отравления консервами. У Цака шекельтоны[21] оказались слишком тесными: ноги зябли, их легко можно было отморозить.

Гущин, Шиянов и Цак решили спускаться.

Маленькая подробность. Шиянов пришел к этому решению ночью. И утром, незаметно для товарищей, он не принял участия в трапезе, чтобы сэкономить продукты для тех, кто продолжал восхождение.