Я без ума от французов (СИ) - Страница 138

– Да ты издеваешься, – у Тиерсена даже резко заканчиваются аргументы. – Да, это все из-за нее, но… это ты начал! Ты заставил меня постоянно думать о ней, поверить в нее, увидеть ее. Это из-за твоей веры вся моя жизнь стала такой. И вот не смей сейчас меня ни в чем обвинять.

– Стала, стала и перестала! – Цицеро не перестает кричать. – Она лгала Цицеро всю его жизнь! И Тиерсен думает, что Цицеро продолжит верить в нее и любить ее?!

– Ну нет, только не говори, что ты теперь решил сменить… вероисповедание, – Тиерсен даже не хочет начинать все это.

– А если бы и так?! – Цицеро почти шипит.

– Так, хорошо, давай я сразу поясню, – Тиерсен очень глубоко вдыхает. – Если ты мне сейчас скажешь, что вдруг решил бросить все, решил перестать верить, даже ни разу ее не увидев, решил начать какую-то новую жизнь – у нас будут большие проблемы.

– Так у нас большие проблемы, Тиер-рсен, – ядовито, запальчиво говорит Цицеро, и Тиерсен в очередной раз неразборчиво ругается про себя. – И Цицеро не останется на одной стороне с ней! Не будет с Тиерсеном, если тот будет таскаться со своей новой госпожой!

– Цицеро, – тон Тиерсена становится успокаивающим, но жестким: он еще хочет подавить все в самом начале, хотя смутно догадывается, что так просто это не кончится, – послушай меня. Ты уже однажды заставил меня выбирать. Между тобой с ней и всем миром. И я бросил все ради вас. Но не заставляй меня делать это еще раз. Я… уже не могу, – он сжимает губы. – Тогда у меня не было ничего… настоящего. А теперь у меня есть люди, люди, которые зависят от меня. Люди, которым я показал все это. И я не могу взять и бросить их только потому, что ты так захотел. Или что я им должен сказать? “Знаете, я дал вам надежду, взял под свою защиту, показал дверь в потусторонний мир и этим заставил отказаться от всего, во что вы могли верить, а теперь мы с Цицеро передумали и сваливаем”? Так?

– Цицеро не твой человек! – маленький итальянец весь румяный от холода и гнева. – И ты ему ничего не должен! И Цицеро ничего не должен тебе! Никому не должен! Цицеро принадлежит только себе и может уйти один, если захочет!

– Прямо сейчас уйти? – резко спрашивает Тиерсен, но не дает Цицеро ответить, шагает вперед, хватая его за плечи. – Не сейчас, – прижимает его, молча упирающегося кулаками в грудь, к себе коротко. – Только не сейчас. Давай сначала спустимся вниз, прошу тебя. Может быть… – “…мы все-таки найдем что-нибудь”, – он не договаривает, отпустив Цицеро, который тут же начинает брезгливо отряхиваться.

“Мария, хоть бы от тебя какая помощь была”, – почти бессильно думает Тиерсен, когда его Цицеро разворачивается на пятках и быстро уходит с крыши. Но никакой помощи нет, видимо, Тиерсен опять должен сделать все сам.

Они спускаются на лифте – будет легче смешаться в холле с постояльцами, чем на закрытой территории с персоналом – и оба молчат.

– Но нам все равно придется об этом нормально поговорить. И нельзя просто сбегать от этого, – начинает Тиерсен, хотя Цицеро, хмуро скрестивший руки на груди, и не выглядит настроенным на диалог. – И не… – Тиерсен меняет тон как раз тогда, когда лифт с невозможным грохотом дергается и останавливается где-то в районе шестого этажа. Лампочки мигают и живо гаснут, видимо, решив, что если никто никуда больше не едет, то и свет никому не нужен. – Вот черт! – Тиерсен на ощупь касается стенки кабины и несколько раз моргает, пытаясь привыкнуть к темноте. – Да что же за хрень все время со мной происходит? – Цицеро он находит тоже на ощупь, быстро убеждаясь по резкому тычку под ребра, что с ним ничего не случилось.

– Месье, мадам! – голос снаружи раздается быстро, быстрее, чем Тиерсен вслепую нащупывает кнопку вызова диспетчера на панели. – Вы в порядке?

– Трос же не оборвался, конечно, в порядке, – Тиерсен задирает голову на звук.

– Только не волнуйтесь, – в голосе чувствуется явное облегчение. – Это маленькая неприятность, наш мастер за пару минут все починит. Расслабьтесь и подождите. Буквально несколько минут, – голос уже отдаляется, но Тиерсен вздыхает совсем не с легкостью.

– Знаю я этих мастеров и эти лифты. Мы как-то застряли с мамой и Селом в одном отеле… В общем, минут двадцать у нас точно есть. Вот и время поговорить, – Тиерсен вздыхает еще раз. – Надеюсь, ты не хочешь в туалет. А то с Селом тогда неловко вышло… – он замолкает, чувствуя пальцы Цицеро на своей щеке.

– Заткнись, – тот резко шепчет ему на ухо, прижимаясь к груди, обнимая одной рукой за шею. – Цицеро не будет обсуждать с тобой свой уход, глупый Тиерсен! Но ты можешь уйти с Цицеро. Ты ведь уйдешь с Цицеро? – и в этом тоне столько тщательно скрываемой надежды, что у Тиерсена неприятно щекочет под ребрами.

– Цицеро, пожалуйста, – он аккуратно берет маленького итальянца за запястье, но тот рывком высвобождает руку, хватает Тиерсена за подбородок, покрывает смазанными поцелуями его щеки.

– Уйди-уйди-уйди с Цицеро, Тиер-рсен, Тиер! Брось их всех! У тебя есть Цицеро, зачем тебе они?! И Цицеро всегда будет с тобой, не будет тебя обманывать, не будет лгать, будет делать все, что ты хочешь… – грубые пальцы скользят по пуговицам, расстегивая их, Тиерсен чувствует мокрые поцелуи по шее и между ключиц. – Мы будем убивать, будем убивать за просто так, весь мир зальем кровью, Тиерсен и Цицеро, Цицеро и Тиерсен! И никто не нужен, не нужна вера, – сколько тоски в этом, – Цицеро будет верить Тиерсену, и ничего не нужно, не нужно больше, – сколько боли.

– Цицеро, – Тиерсен берет его за плечи, отстраняя, и сглатывает тяжело. – Пожалуйста, не заставляй меня выбирать.

– Тебе и не нужно выбирать, мой милый Тиерсен, – голос мягкий, нежный, ласковый, и Тиерсен резко оборачивается на него. – Здесь слишком темно, ты не находишь? Но теперь мне хватит сил на небольшой… фокус, – пара мелких лампочек на зеркале загорается, но Тиерсен видит легкую тяжесть на лице Марии, на долю секунды.

– Что?.. – Цицеро следит за взглядом Тиерсена. – Что она здесь делает?! – сразу отталкивает его от себя, так сильно, что Тиерсен от неожиданности чуть не теряет равновесие, легко ударяясь спиной о противоположную стенку. Но Цицеро выхватывает свою беретту моментально, и Тиерсен сразу поднимает руку:

– Не смей здесь стрелять!

– Он и не будет, Тиерсен, – мягко отвечает Мария. Ее сочные красные глаза чуть поблескивают в совсем слабом свете. – Он не может, – она легко шагает вперед, и замерший Тиерсен понимает, что Цицеро и в самом деле не спускает курок, только сжимает пистолет почти отчаянно, только напряжен весь, стискивает зубы, и запястье у него начинает чуть дрожать. – Когда матери огорчают своих детей, – Мария протягивает руку, касаясь пальцев Цицеро, и Тиерсен слышит сорвавшийся болезненный вздох, видит, как дрожь идет выше, к плечу, – те очень сердятся, очень злятся, – Мария скользит ладонью по запястью, под рукав пальто, и Цицеро, кажется, начинает дрожать весь, – даже могут желать матери смерти, но никогда, никогда не убьют ее, – она проводит пальцами по руке Цицеро, и тот, всхлипнув, опускает ее медленно.

– Мне что-нибудь?.. – Тиерсен говорит негромко, но Цицеро его явно не слышит.

– Нет, – Мария за него качает головой. – Здесь он не может убежать. И не будет сопротивляться: он растратил много ненависти с первого дня. Остались только вопросы.

– Я отвечал на них, – Тиерсен хмурится, пока Мария невесомо гладит Цицеро по плечу, и тот дрожит уже крупно, хрипло вдыхая. Конечно, не ей же приходилось все это выслушивать.

– Что эти ответы, когда видишь подтверждение своими глазами, – Мария говорит отстраненно. – Ему не нужны слова. Ему нужно… увидеть.

– Действительно, а я о чем говорил весь месяц… – Тиерсен отвечает грубо, его довольно сильно раздражает, что он оказывается крайним.

– Ему нужно было пережить это и пережить одному, – холодно говорит Мария, быстро теряя к Тиерсену интерес.

– Одному? – Тиерсен возмущенно поднимает брови.

– Скажи ему, что я его прощаю, – но Мария тоже перестает слушать Тиерсена, проводя пальцами по шее Цицеро, сдвинув воротник.