Я без ума от французов (СИ) - Страница 135

– В ванную? – Лодмунд опускает ящик на табурет. – Я тебе еще нужен, Тир?

– Вообще еще… нет, – Тиерсен улыбается, понимая. За орехами и прочими мелочами он потом сходит сам, а пока пусть хоть у кого-то из них будет по-настоящему рождественское настроение.

Когда Лодмунд и Альвдис уходят, он все-таки ставит гуся в духовку и помешивает соус. А потом достает из холодильника свежее фуа-гра, за которым только вчера съездил на ферму. Нарезая его, Тиерсен прикидывает, как бы успеть сделать все закуски ровно к подаче на стол и еще тоже вымыться и переодеться: до вечера, конечно, достаточно времени, но… Гулкий звук дверного молотка опять отвлекает его от мыслей, и Тиерсен снова вытирает руки о передник, отправляясь к дверям. Открывать сейчас все равно больше некому.

– Детка! – Приска не дает ему даже сказать что-то, сразу обхватывая за шею, окутывая запахом сладких духов, тонкого табака и мехом на воротнике манто.

– Да-да, сестренка, хватит меня душить, – Тиерсен кашляет, когда мех забивается ему в нос, и Приска размыкает руки, улыбаясь.

Селестин тоже улыбается, но молча, и протягивает Тиерсену руку, стянув перчатку, и тот с готовностью пожимает ее. С большей радостью, чем только что обнимал Приску, но они все привыкли к этому.

– Так, оставьте пока вещи в холле, – Тиерсен замечает чемодан и сумки у ног Селестина, – я чуть позже вас устрою, и идите на кухню, я сейчас там… творю, – он направляется обратно, пока Селестин распутывает шарф, а Приска стягивает перчатки и начинает расстегивать манто.

– Творец, тоже мне, – Приска снимает платок с головы и тут же начинает ужасаться малость помятой прическе, и Селестин смеется над ней, совершенно по-детски дергая за пряди и растрепывая их еще больше. Наедине друг с другом братья и сестры всегда немного остаются детьми. Даже когда вырастают, даже если трахаются по ночам, даже если решили попробовать жить вместе.

– Ты отлично выглядишь, сестренка, – Тиерсен окидывает Приску взглядом, когда та заходит на кухню. – Великолепно.

– Не подлизывайся, с укладкой у меня черти что, – Приска капризничает, но она явно довольна: платье, украшения, туфли – все подобрано идеально, даже на скромной семейной вечеринке она собирается выглядеть так, как на дорогом приеме.

– И ты тоже, братец, – Тиерсен улыбается, переводя взгляд на Селестина, который держит в руках какие-то свертки. Тот тоже одет невозможно аккуратно и презентабельно, костюм сидит так, будто его шил Бог, а надевали ангелы: так говорила их мать, когда они были маленькими, и Тиерсен сейчас смутно понимает, что она имела в виду. Его Селестин все детство был худым черноволосым ангелочком, а Тиерсен тянул разве что на чумазого и страшненького чертенка. И сейчас, по сути, ничего особенно не изменилось.

– Спасибо, – Селестин вежливо улыбается. – Мы можем чем-то помочь?

– В такой одежде? – Тиерсен смеется. – Нет уж, вы можете только если отдыхать и приводить себя в порядок. Хотя я сейчас немного занят, но… если ты, Сел, сходишь на улицу и найдешь Джохара, он быстро освободит вам какую-нибудь комнату. Господи, что бы я без него делал…

– Да ладно, мы можем пока посидеть с тобой, – Приска берет одну из бутылок и одобрительно прикусывает губу, читая этикетку.

– Да, мы теперь никуда не торопимся, – Селестин кивает. – Но перед тем, как отдыхать… Ты говорил, что с Цицеро опять проблемы. И мы привезли ему кое-что, не знаю, насколько это поможет, но, надеюсь, хоть немного скрасит этот вечер, – он кладет свертки на край стола, а Приска не дожидается ответа Тиерсена и подходит к окну, распахивая его.

– Эй, Лиз и горячая детка! Приехали Мотьеры и привезли подарки! – она высовывается почти наполовину и кричит громко, задорно. – И если поторопитесь, получите их сейчас, а не ночью!

Элизабет радостно вскрикивает, оборачиваясь, и сразу оставляет стрельбу, бегом направляясь к дому. Цицеро фыркает и опускает пистолет, почти степенно шагая вслед за ней. Он не собирается торопиться, по крайней мере, не в нынешнем настроении.

Объятия с малышкой выходят сумбурными, холодными, как только она распахивает дверь на кухню. Приска легко ворчит, что Элизабет все ее платье извозит снегом, но все-таки обнимает кузину, целуя в обе щеки. А Селестин легко становится на одно колено, позволяя Элизабет обхватить его за шею и зарыться носом в апаш пиджака.

Тиерсен бросает на Цицеро осторожный взгляд, проверяя настроение, но тот только расстегивает легкий полушубок и трет замерзший и покрасневший нос. Маленький итальянец никак не привыкнет к холоду и раскраснелся от него весь, и Тиерсен знает, что у него даже на груди и спине будут пятна румянца, если его раздеть. Вот только… у Цицеро в последнее время почти нет настроения раздеваться, у него вообще редко когда есть настроение на что-нибудь, кроме криков и истерик, и Тиерсен не может забыть об этом даже в рождественский день.

– Ну что, Лиз, начнем с тебя, – Приска принимает серьезный вид и берет со стола один из свертков. – Как ты знаешь, – она переглядывается с Селестином, – каждый Мотьер имеет свое оружие. И мы с Селом, тщательно посовещавшись, решили выбрать одно для тебя, так как ты – Мотьер и законная наследница Серафена. Но раз Серафен теперь мертв, как и Лефруа, и Сел становится главой нашей семьи, то он и должен теперь вкладывать оружие в руки детей, – она передает сверток Селестину, и тот не может сдержать улыбки от нарочной серьезности ситуации. Хотя они с Тиерсеном и получали свое оружие еще в более торжественной обстановке, Селестин не хочет лишнего пафоса сейчас, это же Элизабет, их Элизабет, и здесь должно быть куда больше детской радости, чем вымученных речей.

– Только одно условие, – он останавливает Элизабет, когда та уже протягивает руку, тоже вся такая серьезная. – Ты не будешь его использовать, когда переедешь к нам с Прис. Только на выходных и каникулах, когда будешь отдыхать здесь, – Элизабет бросает взгляд через плечо на Тиерсена, и тот тоже серьезно кивает.

– Хорошо, Сел, – голос у Элизабет чуть подрагивает, когда она принимает сверток из рук Селестина и торопливо распутывает ленты и бумагу. И кричит высоко и громко, доставая из вороха обертки блестящий карманный браунинг. Она оглядывает его с таким восхищением, что ее кузены и кузина не могут сдержать улыбок, и только Цицеро флегматично очищает взятый из миски мандарин и отламывает дольки, отправляя в рот.

– Это лучший подарок на свете! – Элизабет снова обнимает Селестина крепко, и тот смеется, растрепывая ее волосы. – Спасибо-спасибо-спасибо! Мне нужно сейчас же его опробовать! – она резко отстраняется, но Тиерсен останавливает ее:

– Ну нет, мадемуазель. Во-первых, надеюсь, он все-таки не заряжен, – он смотрит на Селестина с сомнением, но тот улыбается, касаясь второго свертка, явно с патронами. – А во-вторых, стреляем мы только со взрослыми, а Цицеро ты и так довольно сегодня помучила, он мне нужен на кухне, – и Элизабет смотрит на Тиерсена обиженно, но счастливая улыбка тут же возвращается на ее лицо.

– Тогда я покажу его всем, и кто-нибудь точно пойдет со мной пострелять! – Тиерсен вздыхает, но разрешающе кивает, и Элизабет моментально срывается с места, схватив второй сверток, вглубь дома.

– Я так и знала, что ей понравится, – удовлетворенно говорит Приска. – Она еще оценит всю изысканность, когда вырастет. Но. У нас есть еще один неодаренный.

– Цицеро не нужно… – морщится маленький итальянец, но Приска легко перебивает его:

– Не порть мне заготовленную речь. Получишь свой подарок – и вали на все четыре стороны. Итак, кхм… – она делает короткую паузу, убеждаясь, что Цицеро больше не возражает. Но тот только машет рукой и снова вгрызается в мандарин, мол, делайте, что хотите, все равно хуже не будет. – Цицеро, моя горячая итальянская детка. Я знаю, мы не слишком хорошо начали, но… – Приска выдыхает. – Как я только что сказала, каждый Мотьер имеет свое фамильное оружие. А ты теперь, в какой-то степени, член нашей семьи, – она усмехается. – Как бы то ни было.