Я без ума от французов (СИ) - Страница 132

– Вы драли меня в зад почти без смазки, ты издеваешься?! – грубо спрашивает Приска, изгибаясь вся. – Давай уже! – и Селестин ухмыляется согласно.

Он берет ее быстро, прижав к себе, и она утыкается лицом ему в плечо, вцепившись в него зубами, вскрикивая с каждым толчком. От смазки и крови слишком скользко, и Селестин прерывается пару раз, вытирая член рукой и снова опираясь на диван – и плевать на окровавленную обивку. И Приска кричит каждый раз, когда снова становится так тесно. Она не любит боль, но ей хорошо. Не так больно, чтобы не перетерпеть.

– Я не могу так долго, – Селестин стонет Приске в волосы, торопливо двигая бедрами.

– Не нужно, не рекорды ставим, – Приска запрокидывает голову, упираясь затылком в диван. Она знает свое тело и знает, что не сможет кончить сейчас. И не хочет.

Селестин трахает сестру быстро, вбивая в диван, и ее платье сбивается на талии совсем, черной полосой между белым и белым.

– Я хочу, чтобы ты… – у него едва хватает дыхания это сказать, но он не может остановиться, в паху почти больно от возбуждения.

– Не сейчас. Не хочешь, – выстанывает ему в ухо Приска и прижимается плотнее, поддавая бедрами. И шепчет ему много сладких, льстивых слов, от которых идут возбужденные импульсы по телу и по самолюбию. И Селестин не выдерживает этого, выходит из Приски, отстраняясь, хватая свой член, с глубоким стоном дергая по нему ладонью.

– Лучший глава семьи, – Приска улыбается, удовлетворенно откинувшись на диване и поглаживая холодными ступнями его бедра. И Селестин закусывает губу крепко, спуская белоснежное семя ей на живот. Струйки выплескиваются одна за другой, и Приска растирает их пальцами по коже, придерживая платье.

Селестин никак не может отдышаться, и Приска тянет его к себе, хотя на диване и мало места.

– Нужно в душ, – устало выдыхает Селестин, натягивая трусы и застегивая брюки.

– Потом, – Приска перекидывает руку ему через грудь и прижимается к плечу носом.

Они лежат молча немного, и Селестин думает, придется менять обивку или найдется какое-нибудь средство, чтобы вывести кровь. С ковром, на котором еще остались следы после той разборки, он уже попрощался, но этот диван ему по-своему дорог. Это еще если не считать денег, которых он стоил.

– О чем ты думаешь? – негромко спрашивает Приска, водя пальцами по голой груди Селестина под рубашкой, и он даже вздрагивает от неожиданности.

– Ни о чем, – отвечает быстро, и Приска смеется.

– Ты думаешь о нем?

– Нет, если честно.

– Хорошо, – Приска приподнимается немного и упирается подбородком в грудь Селестина, смотря на него внимательно. – Но ты ведь думаешь о нем все равно? Не сейчас. Вообще.

– Иногда, – Селестин дергает плечом, смотря в потолок. – Зачем ты вообще это спрашиваешь, Прис?

– Потому что… – Приска задумывается. – Знаешь, если внимательно посмотреть, нас ведь никогда не было без него. Я имею в виду – нас с тобой. Это всегда было “вы двое и я, маленькая глупая Прис”. Не спорь, – она кладет пальцы на губы Селестина, хотя тот вовсе и не собирался спорить. – Так всегда было. И есть. Я люблю тебя, ты любишь его, а он любит своего итальянца.

– Да уж, осталось только выяснить, кого любит Цицеро, – Селестин не хочет говорить об этом, но просто прикрывает глаза, усмехаясь тихо.

– Ну, точно не меня, – Приска громко смеется. – Так что круг не замкнется, не надейся.

– А это было бы забавно.

– Да уж, – Приска перестает смеяться и снова прижимается к нему. – Хотя, знаешь, это все даже хорошо.

– И что же здесь хорошего? – Селестин спрашивает почти сонно.

– Счастье делает людей слабыми, – замечает Приска. – Ты добьешься куда большего, пока ты не счастлив, – и Селестин даже не отвечает сразу, он никогда не задумывался о такой стороне вопроса. – Твой отец был счастлив, и что? Он всегда был никем. А Лефруа никогда не был счастлив…

– И он мертв, – Селестин коротко смеется.

– Пока он был жив, вся семья держалась на нем, – возражает Приска. – А теперь этим всем придется заняться тебе. Не Лии же и не Стефану. И у тебя это отлично получится, если ты не будешь счастлив. Так что, как видишь, мы прекрасно подходим друг другу. И вместе справимся со всем, – шепчет на ухо искушающе, о, Приска никогда своего не упустит. Не может получить Селестина – так получит место при нем, место при главе семьи, будет его женщиной, его помощником, его секретарем… Но она как будто чувствует, что Селестин тоже начинает думать об этом, и резковато приподнимается: – Но хватит, я тебя уже заболтала. Пойдем и вправду в душ, пока ты не уснул прямо здесь, – она живо поднимается и стягивает платье через голову.

– Прис, – Селестин останавливает ее, садясь на диване.

– Да, детка? – она оборачивается, вся тонкая, белоснежная, с пятнами от помады вокруг рта.

– Никогда больше не заговаривай об этом.

– О чем именно? – она щурится, но Селестин перебивает ее игривое настроение, отрезая жестко:

– Ни о чем из этого.

– Как ты скажешь, – Приска тоже мгновенно меняет тон на послушный и улыбается. Она хорошо знает, чего хочет и как этого добиться.

Они принимают душ вместе, и Селестин берет Приску еще раз. И думает, что они действительно идеально подходят друг другу. Достаточно умны, достаточно практичны, достаточно амбициозны, достаточно… несчастны. Селестин понимает, что теперь всегда будет об этом думать, и зажимает Приске рот. Он берет ее со спины, закрыв глаза, и не хочет слышать звуков, которые она издает. Когда не слышишь и не видишь, можно дать волю фантазии, так ведь? И Селестина это вполне устраивает.

Приска улыбается, прижавшись лбом и ладонями к кафельной стенке. Грубые толчки и тяжелое дыхание брата тоже наводят ее на мысли. О том, что он с таким же упорством строит карьеру, так же безжалостно, горячо, жестко, и это очень хорошая черта для того, кому Приска может доверить свою семью. Но ее мысли путаются, когда он начинает двигать бедрами быстрее, почти вколачивая ее в стену, и она кончает, кусая его ладонь и царапая крашеными ногтями гладкую плитку.

Их обоих все устраивает. И разница только в том, что пока Селестин редкий раз был честным, Приска солгала, как и обычно. Сейчас она абсолютно и безоговорочно счастлива.

* Амидон – синтетический анельгетик, он же метадон.

** Почти дословная цитата слов Шерлока Холмса из повести “Знак четырех” Артура Конана Дойля.

========== XVIII. ==========

Тиерсен живо нарезает яблоки и апельсины, поглядывая в окно. Снаружи Цицеро и Элизабет возятся по уши в снегу, выпавшему под Рождество. Они слепили снеговика уже который раз, и теперь Элизабет снова стреляет по нему под шумным руководством маленького итальянца.

– У нее получается все лучше, – замечает Альвдис, вливая портвейн в размороженный и нагретый бульон.

– Да, с каждым выстрелом я чувствую, как мы отнимаем у нее детство, – Тиерсен скидывает нарезанные фрукты в глубокую миску и берет пару картофелин.

– Не мы, – Альвдис доливает в кастрюльку апельсиновый сок и вздыхает – об истории маленькой Элизабет ей уже успели рассказать. – И, мне кажется, сейчас она счастлива.

– Ха, я бы тоже был счастлив на ее месте: в девять лет стрелять из настоящего пистолета, – нож быстро, скользяще двигается в руках Тиерсена, и картофель живо сменяет россыпь каштанов. – Но все-таки она девочка, и…

– Я тоже девочка, если так посмотреть, – Альвдис глядит на Тиерсена искоса, усмехаясь и потягиваясь за бутылкой винного уксуса. – Или ты забыл?

– Я… – Тиерсен останавливает нож, но через секунду продолжает рубить каштаны. – Нет, я не могу не согласиться, но… – он тоже вздыхает. – Ладно. Ей же действительно хорошо. Тогда дай мне какую-нибудь тарелку.

Альвдис смотрит заинтересованно, но молча снимает одну из тарелок с сушилки и протягивает ему. И Тиерсен усмехается, открывая окно.

– Эй, стрелки! – он облокачивается на подоконник, дожидаясь, пока Цицеро и Элизабет, запыхавшиеся и раскрасневшиеся, обратят на него внимание. – Справитесь с новой мишенью? – примеривается и размахивается хорошенько, отправляя раскрученную тарелку в воздух.