Я - твое поражение (СИ) - Страница 8

О чёрная Геката и её три воплощения!

Она стояла не шелохнувшись, не касаясь острия, до которого оставалось расстояния не больше одного пальца! Я-то надеялся, что, усталая, она не выдержит и рухнет, пронзённая насквозь, я уже видел, как слуги уносят её окровавленное тело.

— Великолепное представление! - воскликнул ты и выплеснул немного вина из кратера на пол.

— Мой Гефестион, а ты мастер по организации пиршеств! Прошу, не забрасывай это дело!

На моём лице рдела горделивая улыбка, и никто не знал, насколько темны и жестоки были на самом деле мысли.

— Я желал, чтобы она тебе понравилась, заметь, поразительно гибкая девушка.

— Позови её, хочу наградить плясунью.

О нет! Неужели я должен сам подвести эту наглую девку?!

Скрывая негодование, поднялся, сопровождаемый подленьким взглядом Филоты, поправив золотую с сапфиром фибулу на плече. Помогая девушке разогнуться, излишне любезно и громко передал ей твои слова. Она смутилась, но не посмела отказаться. Через полчаса, Клея уже бесстыже пила из общей чаши, которую держал Никанор и заедала вино принесёнными со льда устрицами.

Я заметил, что ты не приемлешь, если «твоего» кто-то касается, и потому с радостью наблюдал, как прежний интерес перерастает в брезгливое презрение.

— Пусть веселятся, — выбрав момент шепнул тебе на ухо, — пошли в спальню, у меня есть для тебя подарок.

«Анабасис Кира». Сочинение Ксенофонта, в котором он описал отступление десяти тысяч греческих наёмников-гоплитов из Месопотамии на север к Трапезу после злополучной для них битвы при Кунаксе.

Отстав кубок с пивом, ты схватил привезённый из Пеллы свиток и принялся жадно читать его. Я незаметно пристроился сзади и, положив ладони на плечи, стал неторопливо массировать затёкшие от долгого возлежания мышцы, и я делал это неплохо, потому что вскоре ты устало откинулся и с нежностью посмотрел на меня.

— Филэ, ты приносишь мне много радости, я боюсь зависти богов.

— Тебе не стоит опасаться, Александр, поверь, богам не до нас.

— Откуда тебе знать? — ты враз нахмурился, и я проклял свою оплошность. — Сегодня ты подверг невинную девушку опасности! Гефестион, почему? Ты не веришь мне? Считаешь, я могу предать нашу любовь?

Вот тут я испугался по-настоящему, растерявшись, схватив твою руку и стал покрывать её поцелуями.

— Прости, прости меня, Александр! Я с ума сошёл, когда увидел, как ты смотрел на неё!

— Я созерцал красоту движений, Гефестион! О мой неистовый возлюбленный!

Поняв по смягчившемуся тону, что полностью прощён, с благодарностью вздохнул и закрыл глаза.

— Я умру, Александр, если ты разлюбишь меня!

Ты же, протянув меня на ложе, крепко обнял, и горячо прошептал на ухо:

— Готовься жить вечно, филэ.

Какая ирония, моя «вечность» продлилась всего шестнадцать лет.

========== 3.Полидевк ==========

Потом я долго учился не бояться змей. После нашей первой ссоры велел Летицию каждое утро приносить корзину с рогатой гадюкой-офис. Памятуя, как больно тебя ранил мой детский страх, оставшись в одиночестве, выпускал ядовитую гадину из плетёной тюрьмы. Покачивая над её клинообразной головкой свернутым плащом, пытался незаметно схватить сзади. Трижды меня кусали, трижды мой Летиций со всех ног бегал в Асклепион за противоядием, а я с распухшей до локтя рукой сидел с видом победителя, не отвечая на многочисленные расспросы.

Жестокая наука сокрытия физической боли под маской полного равнодушия очень пригодилась мне впоследствии.

Вскоре пронёсся слух о новом походе Филиппа на юг Пелопоннеса, под стены независимых городов-государств. Как и раньше, в такие дни, ты просто не находил себе места, забросив лекции, часами пропадал на охоте. Уходя высоко в горы, мы выбирали крупную добычу: в основном это были серые горные козлы, иногда, если повезет, поднимали выводок кабанов. Лошади, привычные к каменистым дорогам, невысокие и лохматые, сноровисто перебирали коротенькими ножками, доставляя нас в самые непроходимые лесные чащи или на пологие пустынные склоны.

— Гефестион, — говорил ты мне, отъехав на безопасное расстояние от прочих охотников, — разве это справедливо, что мой земной отец захватывает одно государство за другим? А я сижу у ног Аристотеля и выслушиваю его скучнейшие метафизические умозаключения. Глядишь, к тому времени, когда я взойду на трон, мне не придётся даже взяться за меч!

— Не волнуйся, Александр, — мой успокаивающий тон и нежный взгляд действовали на тебя как глоток родниковой воды в жару, — мир не так мал, как нам объясняет Никандор. Есть ещё Персия, Индия, есть великая Аравия, Скифия, Истоки Нила. Одно дело сражаться с заранее известным противником, и совсем другое — отправиться в неизвестность и покрыть себя доблестью победы.

— Ты же поедешь со мной туда?

Я потупился и тихо прошептал:

— Зачем спрашивать, если ответ известен?

Подъехав совсем близко, так, что бока наших лошадок соприкоснулись, ты притянул меня и, целуя в щеку, пообещал:

— Мы обязательно прославимся, филэ, а после смерти, как Ахиллес и Патрокл, отправимся на острова блаженных.

— Неплохо звучит, Александр, но перед этим ты пообещал мне весь мир, я жду своей доли!

Наконец ты рассмеялся, и думы о победах отца немного отступили. И всё же, по многим признакам, мы догадывались, что учение подходит к концу. В последнее время все жили в предвкушении перемен. Сыновья Пармениона, лучше остальных осведомлённые о планах царя на наш счёт, многозначительно хранили молчание, они только усмехались на наши тревожные вопросы. В один из вечеров, призвав меня к себе, ты спросил:

— Скучаешь по Пелле?

— Немного. Там моя семья, хотя мы и переписывается, всё же, я бы хотел увидеть сестёр и мать.

— Скоро твоя мечта исполнится.

Не веря ушам, я впился в твоё лицо ищущим взглядом.

— Всё когда-нибудь заканчивается, мой филэ, как и наше идеалистическое существование в Миезе. Сегодня я получил приказ отца. Он стоит под Перинфом, что на фракийском побережье Эгейского моря, и призывает меня к себе.

Заметив мой встревоженный вид быстро добавил.

— Разумеется со свитой.

В Пеллу мы въехали затемно, громким гиканьем растревожив улегшихся на ночной покой мирных жителей. Как маленькие смерчи пронеслись по узким улочками, пугая сторожей и топча бездомных псов.

— Всем быть во дворце завтра пополудни! — кричал ты, предвкушая встречу с матерью. — И не опаздывать! Брать с собой только оружие и немного одежды, пропитание добудем по дороге.

Повернув свою лошадь мордой к дому, я грустно взглянул на тебя.

— Мы ведь встретимся завтра?

— Да, Гефестион. А теперь скачи, обрадуй родных, но умоляю, возвращайся как можно скорее, я уже скучаю по тебе, филе.

Вслушиваясь в стук копыт по каменистой мостовой, моё сердце непонятно почему замирало от дурных предчувствий. И только я вошёл под сень высокого портика, как навстречу выбежала одна из служанок матери, коринфянка Меланта. С отчаянным плачем она бросилась передо мною на колени и, заголосив, уткнулась лицом в ноги.

— Молодой хозяин! — рыдала смуглолицая Меланта, захлёбываясь от слёз. — Ваша матушка в великом горе! Она сегодня получила весть о смерти старшего сына Филандера! Идите скорее к ней, она который час не может успокоиться.

Отодвинув плачущую рабыню, я бросился в гинекей, откуда слышались громкие завывания остальных женщин. Мать в разорванных одеждах лежала на низком ложе, а две прислужницы пытались привести её в чувство: тёрли ноги, хлопали по щекам, подносили в носу пахучую соль с розмарином. Увидев меня, рабыни взвыли ещё громче, призывая Асклепия стать свидетелем нашего семейного горя. Не зная как себя вести, я излишне грозно прикрикнул на добровольных плакальщиц, велев им убираться, а сам присел на краешек ложа и стал поглаживать мать по спине. Она затихла и некоторое время лежала не шевелясь, потом резко оторвалась от резного изголовья и схватила меня за плечи.

— Поклянись мне, Гефестион, что не будешь воином! Не ввяжешься, как твои глупые братья, в авантюры проклятого Филиппа! Я не могу больше терять сыновей!