Я - твое поражение (СИ) - Страница 35

— К чему такие ухищрения? — недоумевал обречённый на смерть македонец моему желанию встретиться с ним наедине. — Я же не трахнуть тебя хочу! Неужели нельзя продать мне вещицу меда в лагере?

— Видишь ли, — я притворно вздохнул, встретившись с ним накануне, — если кто-то узнает, что я продаю трофеи, мне не принадлежащие, то подвернусь порке. А мне бы не хотелось обнажаться перед всеми.

— Ну да! — тотчас подхватил простодушный Каран, — ты же предпочитаешь это делать в палатке Александра, я понимаю! Зайдем к Иллании и решим всё там за полотняными стенами.

Дружески болтая, мы быстро сговорились, и когда совсем стемнело, и ты, по обычаю, направился к отцу на вечернюю трапезу, я пошёл совсем в иную сторону. В сопровождении пяти заговорщиков, среди которых был Феликс, скрываясь в ночных тенях, поспешил уладить одну из наших проблем. К моему ужасу, Каран и не думал скрываться, он был уже навеселе и, дурачась, приплясывал у входа в шатёр девушки. Заметив меня, громко закричал, приветствуя:

— О, вот идёт и красавчик Гефестион! Ха-ха-ха, извини, я забыл о секретности, — веселился довольным скорым приобретением кинжалом. — Сегодня у отца была отличная попойка, эх и нагрузились мы фракийским с союзниками! Даже твой Александр выпил три чаши, сейчас небось блюет за палатками.

— Иллария здесь?

— Да где же ей быть?! Вона сидит в уголке, ждёт, когда ты уберёшься. Не тяни мерина за яйца! У меня уже член дрожит в ожидании её лона!

— Пусть на время выйдет, не могу при ней!

— Неженка! — пьяно фыркнул Каран, отсылая девушку взмахом головы. — Ну, теперь-то ты наконец отелишься и расстанешься с клинком?

Наступал самый ответственный момент - конечно, Каран был бы не первым, кто умер от моей руки, но! Он был македонцем, сыном царя, и, несомненно, не ждал предательства от меня. Кроме того, намного превосходил мои силы и потому, отойдя к одной из стенок шатра, я вынул кинжал Крисида и сказал заранее обговорённую фразу, после которой мои заговорщики должны были ворваться во внутрь и заколоть Карана.

— Отличный кинжал, бронза прочная!

И отступил, ожидая. Тишина была мне ответом! Неужели Феликс не слышал или испугался?! Где мои наёмники?!

Меж тем, теряя всякое терпение, Каран протянул руки к моему поясу, пытаясь выдернуть вожделенную вещицу, я перехватил его запястье.

— Не смей!

— А то что?!

И с размаха заехал мне по нижней челюсти. От неожиданности я совсем растерялся и не устоял на ногах, шлёпнувшись на спину. Каран прыгнул сверху, громко сопя, попытался добраться до кинжала. Вес взрослого мужчины давал своему хозяину неоспоримое преимущество, я мог лишь тщетно извиваться, пытаясь сбросить его с себя. Не произнеся ни слова, мы катались по палатке, как два бешеных зверя, вцепившись в один клинок. Кулаки Карана то и дело достигали своей цели, он разбил мне скулы и повредил ухо, несколько раз чувствительно пнул в живот. Я не сдавался, понимая, что битва проиграна и с кинжалом всё равно предстоит расстаться, но до последнего цеплялся за свою вещь. И отпустил его только после того, как Каран, окончательно сломив моё сопротивление, вмазал от души в грудь. В разорванном хитоне, с кровью на лице, я грохнулся в угол и пролежал там довольно долго.

Как показаться тебе на глаза? Как объяснить, что я пытался, но не смог?! Как сказать, что я хотел убить царского брата?!

Терзаемый сомнением и злостью на себя, кое-как добрёл до нашей палатки. К счастью, ты был не один, не смотря на ранний час, принимал у себя гетайров, вы громко спорили, обсуждая будущий поход. Стараясь незаметно проскользнуть за их спинами, крадучись я нырнул за занавеску, которая делила палатку надвое, отгораживая место для сна от рабочей комнаты. Там, найдя несколько сосудов с водой, принялся спешно отмываться и не успел! Ты вбежал буквально через минуту, в тревоге спрашивая, что со мной приключилось. Не мог же я, в самом деле, сказать правду и потому придумал ложь о падении с лошади. Ты был так взволнован и даже не спросил, куда я ездил ночью, а только помог перевязать и смазать раны заживляющей мазью.

Заговорил о главном:

— Отец ждёт подхода фессаланикийской конницы, говорят, её всадники настолько умелы, что разрубают птицу на взлёте, я в это не верю.

— У нас ещё будет возможность убедиться в их ловкости.

— Пожалуй. Да, кстати, у тебя появились от меня секреты? Эти удары не от падения! Они нанесены кулаком, филэ, и Рыжий твой всю ночь простоял в стойле! Признавайся, ты дрался и проиграл, я прав?!

Пришлось в общих деталях рассказать об утрате кинжала.

— Всего-то? — рассмеялся ты, хотя в глазах не было и намёка на весёлость, напротив они сверкнули нескрываемой ненавистью. — И ради какого-то варварского оружия ты поднял руку на Карана? Отец не одобрит этого! Впрочем, он и так тебя недолюбливает. Успокойся, я подарю тебе настоящий клинок! Иди ко мне!

После я нашёл Феликса и, как не удерживался, при всех залепил ему пару горячих оплеух.

— Ты подвёл меня!

— Нет, я тебя спас! Слишком много народа видело, как вы вошли вдвоём в палатку, если бы наутро там обнаружился труп царского сына, тебе не сносить головы Знаешь ведь, что полагается за смерть македонца?

— Выходит, ты считаешь себя вправе не выполнять моих поручений?

— Я считаю, тебе незачем так рисковать! Будет ещё много шансов убить нужного нам человека.

Феликс был прав, и всё же меня грызла обида. Как стратег, я оказался бездарен. И в дальнейшем всегда отказывался принимать участие в обсуждении будущих сражений, тебе это даже нравилось — моё молчаливое присутствие на советах.

Мы простояли в Элатии половину лета и всю зиму, время от времени наезжая на соседние области, с целью устрашить подтягивающихся к греческому войску местных добровольцев. Ничего не значившие стычки, проходящие с переменным успехом, утомляли многих, и в войске зрело недовольство слишком мирной политикой Филиппа. Поговаривали, будто бы он стал слишком стар и труслив, а кое-кто уже подбивал клинья к тебе и Карану, как к его основным наследникам. Поток македонцев, набивающихся в друзья, рос с каждым днём, захваченный новыми людьми, их речами и советами, ты медленно отдалялся от меня. Я частенько злился на это, понимая всю несостоятельность подозрений, ревновал бешено, если ты с кем-то задерживался более положенного времени. Пользуясь своим особым статусом царского телохранителя, присутствовал даже на тайных совещаниях, на пару с Павсанием, ставшим к тому времени начальником телохранителей Филиппа, стоял у дверей. Заметив однажды моё напряжение, Павсаний толкнул локтем в бок.

— Похоже, ты зря потратил десять талантов.

— Не твоё дело, — огрызнулся я и сразу же сменил тон на бессильный. — Кто я такой, чтобы идти против воли нашего царя Филиппа.

Глупец победоносно ухмыльнулся.

— Приходи сегодня ко мне, дело есть!

— Я и так погряз в долгах через твои «дела»!

— На этот раз бесплатно! Впрочем, ты можешь и отказаться!

Павсаний, бывший в те годы главным телохранителем Филиппа, но при этом утративший права на постель царя, казалось, совсем не расстраивался. У него не было друзей. Многих отпугивала непомерная гордыня и острый язычок. Другие считали его лживым ублюдком и довольно опасным врагом, потому держались на расстоянии. Не замечать Павсания стало негласным правилом для очень многих царедворцев, и потому наш неожиданно вспыхнувший интерес друг к другу многие восприняли как игру двух лис, таивших истинные мотивы и выпячивавших лживые чувства. Снявшись с караула, Павсаний частенько заходил ко мне в палатку, принося мясо и вино со стола Филиппа. Я, в свою очередь, добывал фрукты бывшие в лагере в большом недоставке и дарил ему благовония. Со стороны мы могли показаться любовной парой. В те времена я ещё не имел привычки пить неразбавленное вино, двух-трех киликов вполне хватало, чтобы слегка опьянеть и начать молоть всякую чепуху. Говорили обо всём, например, о семье: у Павсания были жена и ребёнок, о службе - всё-таки мы выполняли одинаковые обязанности, о любви. И вот здесь наши мнения расходились. Павсаний называл меня идеалистом.