Я - твое поражение (СИ) - Страница 33

— Надо поговорить!

Я выдернул локоть из его липких от сладостей пальчиков.

— У нас нет общих интересов!

Чёрные глаза Павсания сверкнули грязной насмешкой.

— Есть, правда о них не говорят вслух, но каждый из нас зависит от любви своего господина, и если она прекратится, или господин, не приведи Гермес, спустится в Тартар, это ли не означает наш полный крах?

Задумавшись, я постарался не выдать беспокойства, недавно поселившегося в сердце. Павсаний, будучи наложником Филиппа, действительно мог знать некие тайны, о которых я и не догадывался, но почему-то решил продать некоторые из них. Вздохнув про себя и отложив нашу встречу, я отвел царедворца в один из редкопосещаемых закутков дворца и, развернув к себе лицом, спросил:

— Сколько?

Запрашивалась сумма в десяток талантов, тогда показавшаяся мне чудовищной. Что же такое узнал хитрый любовник и стоит ли платить за возможно откровенную ложь? Я попытался выиграть время.

— Мне нужные доказательства и отсрочка платежа, ты же понимаешь, я не смогу сразу заплатить тебе.

— Ждать не в твоих интересах, Гефестион, и всё же я пойду навстречу. Поторопись! Иначе будет поздно!

Через час я держал совет с Феликсом. Он, будучи поверенным во все дела, стал со временем незаменимым помощником и мудрым другом.

— Словам Павсания можно верить. Филипп разговаривает во сне и в пьяном угаре тоже может проболтаться. Я бы не стал заноситься перед его любовником и даже постарался бы стать его доверенным приятелем.

Слушая Феликса, я лениво щипал виноградную гроздь, раздумывая, как дорого обойдётся мне подобная «дружба».

— Сколько у нас денег, Феликс?

— Около двух талантов, есть ещё драгоценности и дорогие ткани.

— Если продать всё, много выручим?

— Ещё таланта три, ну, может, четыре.

— Итого шесть. — Я подвёл неутешительный итог. — Где возьмём оставшиеся четыре? Павсаний вечером должен принести доказательства, а у меня на руках только половина суммы!

Феликс рассказал о неких людях из иудейских племён, дающих деньги в долг. Закрыв лица, мы тайком выскользнули из дворца. В длинных хламидах, плащах, с накинутыми на головы широкими полами, протолкались в гомонящих рядах базара и вскоре оказались возле низких грубо сколоченных дверей лавки менялы. Феликс громко постучал принесённой с собой суковатой палкой. На шум вылез седой старик в чужеземной длинной одежде. Я ещё никогда не был в подобном заведении, всё-таки жизнь молодого аристократа не предполагала посещение таких мест. Спросив о цели визита и услышав запрашивающую сумму, старик даже не изменился в лице, только протянул руку украшенную кольцами и браслетами к принесённому ларцу с придворными драгоценностями. Перебрав твои подарки, без всякого почтения кинул их на чашки весов.

— Два таланта за всё!

— Два?!

Я едва не закричал от возмущения, когда гадкий ростовщик огласил своё решение. Привыкший к реакции просителей, тот даже ухом не повёл, собрал драгоценности. Бросил обратно в ларец и отодвинул от себя.

— Больше твои побрякушки не стоят! Я и так дал за них самую высокую цену! Слишком рискованно покупать золото из царского дворца!

— Оно не краденое! — взвился Феликс, возмущённый ложным предположением. — Открой глаза, несчастный, перед тобой сам высоко благородный Гефестион Аминтотид!

— Я видел здесь лиц и поважнее, впрочем, что за нужда привела вас ко мне? Расскажите, и, возможно, старой Эсхак сможет что-то сделать и при столь малом залоге?!

Борясь с гордостью, я попросил десять талантов, заранее рассчитывая на отказ иудея, а он, пожевав бескровными губами и почесав подбородок, заросший редкими волосёнками вместо бороды, вдруг согласился.

Мы сговорились, что деньги будут доставлены во дворец уже сегодня. Уходя, я, не выдержав спросил, почему ростовщик доверился мне, он же ничего не ответил, ушёл от откровенности, только дал подписать долговую бумагу.

— Десять талантов!

Сундук с серебром стоял у моих ног, когда запыхавшийся Павсаний вбежал в заранее обговоренное убежище, в одном из подвалов дворца. Ожидая его между амфор с ликийским вином, я время от времени приподнимал крышку и любовался на лежащее под ней богатство. Заслышав шаги, щёлкнул замком и выпрямился, нагнув вежливую улыбку.

— Принёс?

— А ты?

— Как и обещал, покажи деньги.

— Сначала ты, и укрой тебя Зевс облаком, если я обманусь в своих ожиданиях!

— Какие мы грозные! Сегодня, так и быть, поверю. Смотри.

Павсаний протянул мне свиток с государственной печатью. Предчувствуя нехорошее, я с замиранием сердца раскатал его на колене.

Даже по происшествии двух десятков лет, для меня оставалось загадкой, как пронырливый любовник мог узнать, а главное, незаметно стащить самый главный правительственный документ, заверенный печатями всех подвластных Македонии царей.

— Каран? Не Александр?! Это…

— Это стоит десяти талантов, так ведь?

— Думаю, да. И они здесь в сундуке.

Голос мог меня выдать, впрочем Павсаний не обратил внимания на мою реакцию, ведь его интересовали только деньги. И правильно, наблюдая, как он потащил по полу скрипящий от тяжести сундук, я был даже благодарен неприкрытой жадности Павсания, которая помешала ему разглядеть гримасу мрачной решительности на моём лице.

— Каран!

Согласно последней воле Филиппа, в случае его гибели в предстоящей войне, его наследником объявлялся не ты, а сын от греческой рабыни, его любимец Каран! Отец обманывал тебя! Даже дочерей своих не забывал, даже слабоумного Филиппа Арридея упомянул в завещании! Все его клятвы, обещания — всё ложь, но царь заставляет верить в неё буквально всех! Лицемерно обнимает тебя за плечи и советуется, как с наследником! А сам, тем временем, готов выделить тебе лишь родовые земли матери! Нет, прав Феликс, Павсаний — не тот человек, перед которым я могу драть нос, напротив, отныне он станет мне другом, ровно до тех пор, пока сможет поставлять нужные сведения.

Выйдя из полумрака погреба, я провёл ладонью по враз повлажневшему лбу, отгоняя невидимых эринний.

У парадного входа, прямо на крыльце, разглядел несколько рослых греков с суровыми, словно выбитыми из гранита, лицами.

— Фиванцы. — Сообщил мне пробегавший мимо слуга.

Из окна слышался зычный бас Филиппа. Царь покрикивал на личных прислужников, завершивших его придворный наряд.

— Где эта проклятая шапчонка?! — ругался твой отец, имея в виду корону македонских царей, толстый золотой обод, надвигаемый низко на лоб. Тяжёлый, неудобный венец. Во времена твоего регентства, мы, балуясь на ложе, по очереди примеряли его, называя друг друга царём македонским.

Весьма опасное озорство, хотя… мы были молоды и отчаянно пьяны.

Заметив меня, проходящего мимо, Филипп закричал, приказывая отправляться в зал приёмов. Зачем и почему именно меня он выбрал в качестве свидетеля? Возможно, ему стало известно о предательстве Павсания, и царь только и ждёт, чтобы арестовать меня, как шпиона, на глазах всех придворных. Едва дыша, я запахнул на груди алый гиматий и почтительно нагнул голову.

Фиванцы просили помощи, впервые я видел, чтобы могущественные соседи так унижались, предлагая твоему отцу стать, по меньшей мере, спасителем Эллады. На лице Филиппа играла обезоруживающая улыбка, он так и лучился доброжелательством, внимательно выслушивал просьбы, кивал в знак согласия. Речь шла о племени фокидянов, якобы захвативших священный Дельфы и оскорбивших храм самого Аполлона. Возмущению гостей не было предела, они обвиняли людей маленького племени в святотатстве. Филипп, казалось, тоже был до крайности возмущён, он даже вскочил с трона, потрясая поднятыми к небу руками, громогласно заявляя, что освободит попранные святыни и сурово накажет врагов. Фиванцы были впечатлены столь скорым решением македонского царя и воздавая хвалу его благочестию, поспешили удалиться. В зале для переговоров мы остались одни: я и царь. Филипп поманил меня пальцем к подножью трона, там схватил за подбородок, приближая лицо к своему. Несколько мгновений мы неподвижно смотрели друг на друга, каждый старался спрятать от оппонента нежелательные мысли. Усмехаясь, царь внимательно изучал мои черты, а затем, толкнув в плечо, расхохотался.