Я - твое поражение (СИ) - Страница 32

Олимпиада молча смотрела на него, не сходя со своего ложа, не говоря ни слова, ожидая моих действий. Молниеносный бросок, и змея беспомощно забилась в крепком захвате пальцев. Я выбрал молодой экземпляр, от силы имевший полгода жизни, со взрослой коброй боялся не справиться, но даже эта гадина с такой силой обвивалась вокруг руки, что кровь бросилась мне в лицо. Не показывая вида, приблизился к царице и склонил голову, продолжая удерживать ядовитую дрянь.

— Это мой подарок тебе, о достойная из цариц.

Олимпиада не отстранилась, но и руки не протянула, лишь её губы тронула насмешливая улыбка. Я уже не знал, что делать с коброй: посадить в корзину или продолжать угрожать женщине, которая хочет разлучить нас, как вдруг Олимпиада заговорила:

— Подарок — дрянь, впрочем, как и даритель. Ты не сумел впечатлить меня, мальчик, своим дешёвым фокусом, и твоя дерзость заслуживает сурового наказания. Хватит одного моего крика, чтобы сюда ворвались царские телохранители и пронзили тебя мечами!

— Я предвидел такой исход, моя госпожа.

— Тогда ты ещё и глуп?!

— Я влюблён.

Олимпиада, тяжело вздохнув, велела мне отпустить змею обратно в корзину.

— И чего ты хочешь от меня?!

— Чести служить вам и вашему божественному сыну.

Мне по зарез надо было добиться благосклонности твоей матери, и я был готов давать любые обещания, но многоопытная в придворных интригах царица держала меня на расстоянии, и какие бы я не приготовил льстивые фразы, все они вызывали только кислую усмешку. Возможно, драгоценности исправили бы дело, и в последующие дни я выскреб все свои сундуки, но и тогда Олимпиада оставалась неприступной. Отчаявшись, я не находил себе места, мой отлично разработанный план трещал по швам, пока на одном из пиров я не встретился с Караном.

Ты помнишь Карана? Твоего старшего, незаконнорожденного брата от рабыни-гречанки?

Сколько ему было лет?! Двадцать пять или двадцать шесть?! Чернобородый, удивительно похожий на Филиппа, с густыми вечно насупленными бровями. Каран, много времени проводивший в походах, отчего его кожа стала подобна дублённой шкуре старого мула, а обкусанные губы вечно изрыгали солдатские непристойности ничуть не меньшие, чем мог измыслить сам Филипп. Твой старший брат уже тогда считался любимчиком отца - поговаривали, будто бы в приступе пьяного откровения, царь высказал желание сделать наследником именно его!

— Александр больше эпирец, нежели македонец! У него слишком нежное седалище для македонского трона! — временами добавлял Филипп в разгар пьяных разговоров о будущем царского дома.

Парменион также склонялся к кандидатуре Карана, даже тайно выдал за него свою единственную дочь. В истории Македонии уже не раз случались подобные прецеденты, когда на престол всходили отнюдь не законные наследники. Взять хотя бы твоего отца, бывший регентом при малолетнем законном царе Аминте, своём племяннике, он железной рукой отодвинул его от трона и сам надел корону македонских правителей. Только глупый мог не догадываться о существовавшей тогда для тебя угрозе.

— Доблестный Каран, — подошёл к нему на пиру, держа в руке наполненный вином кубок, — я слышал целые легенды о твоей храбрости в сражении против дикарей, позволь же выпить с тобой и восславить богов за победы македонского войска!

Лежащий в объятиях обольстительных танцовщиц, твой брат смерил меня насмешливым взглядом, не торопясь расцеловал одну из них, смуглокожую Эвину, и велел плеснуть себе в килик немного вина.

— Гефестион! Я тоже наслышан о тебе. Обозный офицер, предводитель ослов и бродячих шлюх!

Я проглотил оскорбление так, словно это был самый восторженный комплимент, широко улыбаясь, склонился перед Караном. Так, чтобы стал заметен кинжал вождя медов, до времени прикрытый плащом.

— А это у тебя откуда?

— Подарок Крисида, моего нового друга.

— Отличный клинок, сколько хочешь за него?

— Извини. Вещица не продаётся!

Вынув внушительной длины клинок из грубой бронзы в кожаных ножнах, передал Карану. Тот даже присвистнул, разглядывая обоюдоострое, тонко отточенное лезвие. В чёрных глазах появился завистливый огонёк. К своему несчастью, твой брат не обладал хитростью отца, и если ему нравился конь, меч или женщина, он тотчас громогласно об этом заявлял, не желая таить мысли. Солдаты любили подобную прямолинейность, едва ли не на щитах носили Карана, но то, что хорошо на поле боя, может стать губительным во дворце. Заметив его неподдельное желание обладать вещицей пленного меда, я сделал вид, будто не понял его желания, и,равнодушно запахнув плащ, отошёл к группке придворных, окружавших тебя. Занятый разговорами с Птолемеем, ещё одним бастардом Филиппа, ты не заметил моего отсутствия и только улыбнулся, принимая вино.

С того дня Каран начал искать возможность завладеть понравившимся кинжалом. Предупредив Феликса и Гестию, я как ни в чём не бывало продолжал участвовать в придворной жизни.

Мы вновь готовились к войне. Греческие города заключили между собой союз, направленный против Македонии. И активно подзуживали остальные независимые полисы последовать их примеру, призывая сплотиться против македонской угрозы. Особенно доставал царя Демосфен речами полными дерзости, точно брызгал ядовитой слюной в нашу сторону. К чести твоего отца, тот не поддавался на провокации хитрого грека, напротив, даже пригласил его ко двору вместе с делегацией сообщников и, рассыпаясь в униженной лести, настолько расположил послов, что они даже на время отказались от прежних планов. Но все знали, это только временная передышка. Прижавшись к тебе на широком ложе, я часто с тревогой вглядывался в любимые черты. Ты спал, по-детски слегка приоткрыв рот, как спят мирные жители в своих укрепленных жилищах, и был в эти мгновения так уязвим, что моё сердце замирало от тревоги и одновременно — нежности. Тогда, повинуясь порыву, я набрасывался с поцелуями, так, словно прикосновения моих губ могли облечь тебя в непробиваемую броню. Будь я просто любовником, возможно, ограничился подобным изъявлением чувств, но, помня слова Филиппа, постарался стать незаменимым, нужным, помня, как важны для ведения боя метательные механизмы, принялся рьяно изучать труды известных геометров. Каждую деталь каждой катапульты я разобрал, рассмотрел и определил принцип действия. Даже завёл у себя небольшую библиотеку. Меня интересовало всё, что могло пригодиться в дальнейшем. «Предводитель ослов и шлюх». Я, один из немногих, серьёзно изучал градостроение, земледелие, строительство каналов, дамбы и дороги, содержание и снабжение войска в мирное время и на марше. Отдав тебе славу будущего завоевателя, как и обещал, готовился прикрывать спину. Отработав весь день на плацу, употреблял данную мне передышку не на сон — на чтение. Аристотель нашёл мне неплохого чертежника. Вечерами на пару мы создавали пока несуществующие проекты, пока несуществующих укреплений и городов. Узнав о моих вечерних занятиях, ты серьёзно сказал, приласкав мою щеку:

— Думаю, ты на правильном пути, мой филэ, я не ошибся в выборе!

— Ты меня выбирал? А я думал, это была любовь с первого взгляда, как в моём случае!

Обняв меня, ты нежно прошёлся короткими поцелуями по шее, взлохматил волосы, и прошептал на ухо:

— Не всё ли равно, главное, что мы вместе!

— Вместе. — Подтвердил я, привычно замирая от счастья твоего присутствия.

И все-таки червячок сомнения твоего участия в неком расчёте неприятно уязвил меня. В последующие дни, раздумывая над этими словами, я уяснил для себя одно из твоих правил: даже в сердечных делах ты не терял головы, и успокоился. Эту уверенность в незыблемости твоего чувства, пронёс через все годы, и именно она уничтожила меня!

Весной все были готовы выступить по первому зову нашего царя Филиппа. В войсках, тем временем, шло активное перевооружение. Гоплиты, тяжёловооружённая пехота, получили новые сариссы с древками из молодого кизила, фригийские шлемы, увенчанные жёстким гребнем, намного лучше защищающие от прямых ударов меча. Собранные в ряды гетайров, друзей наследника, мы день и ночь не слазили с потных лошадиных спин, по сотни раз отрабатывая один манёвр, рубили деревянные чурбаны и пронзали пиками соломенные чучела. В то же время, в составе войск появились пращники, набранные из пастухов, быстроногие рослые юноши, в мирное время забиравшиеся со своими стадами высоко на горные кручи. Они могли бежать так быстро, что почти не отставали от скачущих во весь опор всадников, и когда по резкому сигналу трубы мы резко осаживали коней, раздвигая строй, они вырывались вперёд произведя несколько залпов. В кожаных сумках, перекинутых через плечо, каждый пращник нёс до трёх десятков гладких увесистых камешков, каждый из них мог стать смертельным снарядом, если попадал в тело не защищённое доспехами. Филипп, жаждущий победы, не жалел никого. На привалах, а нам часто приходилось ночевать под открытым небом, знатные и простолюдины перемешивались и без церемоний садились к одному костру, ели с одного котла. У нас с тобой на двоих была одна обеденная чашка, оттого мы ели одновременно, по очереди, опуская ложки в густое варево из чечевицы, кусая разрезанный ножом каравай хлеба. Частенько наши изматывающие тренировки навещал царь. В последнее время он как-то притих, возможно, тяжёлая рана на бедре, полученная в последнем походе, сделала его нрав более покладистым. Однажды, отозвав меня в сторонку, спросил о тебе. Я отвечал уклончиво, стараясь понять, чем вызвал подобный интерес. Из-за плеча Филиппа, всё время разговора, на меня смотрел Павсаний, его телохранитель и любовник. Почему-то именно этот смуглый македонец с быстрым взглядом чёрных глаз, уже не раз оказывал мне недвусмысленные знаки внимания. Как мог, я сторонится Павсания, мне были неприятны его женственные ужимки и лживый, острый язычок. Поговаривали, что он оболгал даже собственного брата. Зная Павсания, я бы не очень удивился, если бы это была бы правда. Так вот, этот самый мерзкий тип, гримасничал и делал мне знаки руками, пока Филипп задавал кучу бессмысленных вопросов. Кое-как отвязавшись от них обоих, я отправился искать тебя, предполагая, что, возможно, найду на плацу или возле купален, как вдруг, всё тот же Павсаний перехватил меня у самых ворот.