Я - твое поражение (СИ) - Страница 17
Отдыхая, ты доверчиво ткнулся носом мне в плечо. Мы не разговаривали — зачем? Итак всё предельно ясно: секс не разрушил связь наших душ, того, что мы оба боялись потерять - напротив, он возвёл нас на новою высоту, подарив ранее не испытанные переживания. Обнажённые, лежа в любовных объятиях, даже не подумали вымыться. Усталая нега завладела взмыленными телами. Любуясь друг другом, мы только и делали, что улыбались.
— Пшёл вон! Зашибу, щенок! Царя не узнал?!
Слишком поздно мы отреагировали на крики у входа в палатку. Твой телохранитель, верный приказу, попытался задержать царя Филиппа, хотя бы на несколько мгновений. Но это нас не спасло. Полог взлетел, отброшенный могучей фигурой входящего, и красное лицо Филиппа расплылось в довольной ухмылке!
— Вот так дела! Придётся Аминтору выставить мне проигранное вино! Завалил-таки, сыночка, своего дружка!
Чувствуя, как покрываюсь мурашками, я схватил покрывало и быстро в него закутался.
— Не прячься, Гефестион, это нормально! Только теперь брысь отсюда, мне надо обсудить с Александром кое-какие планы.
Кусая губы, я принялся искать хоть какую-то одежду, вспоминая, что мой окровавленный хитон рабы унесли в стирку. Неужели мне придётся идти через весь лагерь в одеяле, к тому же перепачканном в крови и сперме. Филиппа нисколько не занимало данное обстоятельство, он уже собирался собственноручно вышвырнуть меня наружу, как ты заговорил, и твой голос остановил отца.
— Гефестион никуда не пойдёт, его место здесь, со мной. Говори, отец, о чём ты хотел меня известить?
Филипп презрительно хмыкнул, отойдя к столу, нашёл недопитую чашу вина, опрокинул в рот, одним глотком осушив до дна.
— Даже так?! Шлюхи в твоём совете? Ты ничего не достигнешь, Александр, если будешь слушаться своего члена! Запомни, сын, таких как он, — и Филипп ткнул в меня пальцем, — ты найдёшь по дюжине в каждом селении, а с годами они будут становиться только моложе и свежее. Как будущий царь, ты должен чётко разделять интересы государства и хотения члена! Гефестион, пошёл вон!
— Гефестион, останься!
Ваши взгляды столкнулись, и я заметил, как ты быстро провёл рукой под подушкой.
— Прости, Александр, я действительно должен идти, отец беспокоится. Мы встретимся завтра?
Ты вздохнул и убрал ладонь с рукоятки кинжала, всегда лежащего в изголовье.
— Не покидай меня надолго, Гефестион, я пришлю за тобой.
Бросив мне свой плащ, повернулся к отцу.
— Слушаю.
Я вышел в начинающиеся сумерки, немного постояв у палатки, попытался привыкнуть к новому ощущению. Колени дрожали и разъезжались, во всём теле чувствовалась болезненная слабость. Мне понадобилось не менее получаса, чтобы добраться до родной палатки. Предчувствуя палки и ругань отца, подготовил покаянную речь, но необычайное спокойствие Аминтора напугало сильнее, нежели его гнев. Полидевк сидел у дальней стенки, ловко орудуя иглой, подшивал рваные сандалии, занимался делом, слишком унизительным для македонского аристократа. Видимо, был наказан.
— Отец, брат, я вернулся.
Не замечая меня, Аминтор двинулся к алтарю и принялся, не торопясь, воскуривать кедровую смолу и лавр, как делали только в одном случае — в случае смерти ближайшего родственника.
— Что-то случилось? Кто погиб?
Глубоко вздохнув, отец развернулся ко мне.
— О добрый чужеземец, ты пришёл в тяжелый час! Мой младший сын, Гефестион, сегодня умер. Пойди к рабам, дома тебя накормят в его честь!
Полидевк даже не поднял головы, продолжая позорную работу, боясь даже участившимся дыханием оскорбить решение отца. Всё правильно. Меня объявили покойником и, как мертвецу, мне терять было нечего.
— Значит, ты выгоняешь меня из семьи, да?
— Ты оскорбил покровителя нашего рода! Променял бога на человека!
Не понимая всей серьезности проступка, я попытался оправдаться:
— Я же не отрекался от него! Мы умилостивим Асклепия, принесём щедрые жертвы!
— Мы — да, ты — нет! Уходи и больше здесь не появляйся! Гефестион умер!
Не желая продолжать разговор, отец опустился перед треножником на колени и стал молиться. Полидевк сопел, прокалывая себе пальцы до крови.
— Я могу взять хотя бы свои вещи? И немного средств на первое время?
— Мертвым золото не нужно, — ответил отец после того, как закончил ритуал, и, подойдя к столу, поднял с него каравай чёрного хлеба, разломив пополам, бросил, как псу, горбушку. Я поднял, забрал последнюю милость отца, понимая бессмысленность остальных просьб, вышел наружу.
Аминтор и не мог поступить иначе. Он спасал семью, ведь гнев Асклепия мог обрушиться и на мою мать, и сестёр, и Полидевка, конечно. Отец пожертвовал одним ребёнком ради спасения остальных, и я бы на его месте поступил так же. Поэтому никогда не обвинял отца в жестокости.
Кутаясь в плащ, нашёл себе место у солдатского костра, там, где грели бока самые обычные солдаты: сыновья пастухов и земледельцев. Они не спросили, отчего на мне только один предмет гардероба, и почему мой ужин состоит только из хлеба. Один из воинов принёс миску распаренного ячменя, политого оливковым маслом, другой отдал свою ложку, третий рассмешил грубой шуткой. Я, гордившийся своим происхождением, всю ночь пил с ними перебродившую брагу и хохотал сквозь слёзы. Утром меня нашёл Протей, спящего на земле головой на чьей-то голени. Осторожно растормошил, повёл к себе. В лагере уже все знали о доблести сына царя и позоре сына Аминтора. Я, пока шёл, слышал сдержанные перешёптывания за спиной.
Отодвинув тяжёлый полог, Протей указал мне на ложе и стол около него.
— Располагайся, мой раб принесёт тебе одежду, а воду ты можешь найти за палаткой.
— Почему ты? — я перехватил Протея, когда тот уже развернулся чтобы уйти. — Именно ты приютил счастливого соперника? Разве ты не должен злиться на меня? Ведь я украл у тебя любовь Александра!
— Глупец. — Только и ответил Протей, затем вырвал из моих рук краешек одеяния и скрылся.
Твой ровесник, родившийся только на один день раньше, мне показался стариком. Я одновременно и ненавидел, и восхищался им. Оставшись один, и, не желая обнажаться перед незнакомым слугой, быстро вымылся, вновь обвивая торс плащом. На столе нашёл половину курицы, зажаренной на вертеле, пряные травы и вино. Боясь отравления, не прикоснулся к завтраку. Всё в палатке Протея было мне враждебно. Повешенные на шесте меч и щит недобро отсвечивали на солнце, проникающим в прорези полотна. Желая проверить заточку, я коснулся лезвия и услышал шорох, мгновенно, как воин, отпрыгнул, резко поворачиваясь к вошедшему лицом. Это был мужчина с седой бородой и лысиной во всю голову, увидев, как я напрягся, склонился, бормоча извинения. Протянул свёрнутые одежды.
— Можешь идти. - Я отмахнулся от помощи. Наконец у меня было нормальное облачение, и я мог не стесняться собственного вида. Повеселев и вновь обретя надежду, отдохнул, направил стопы к тебе. У высоких бело-полотняных палаток царило оживление, я разглядел нескольких опытных полководцев Филиппа и своих сверстников из Миезы.
Все говорили одновременно, обсуждали поход на Византий. Найдя Гектора, юношу, относившемуся ко мне доброжелательно, поинтересовался возникшей суматохой.
— Вчера наш царь Филипп поручил Александру возглавить осаду Византия. Через час выдвигаемся в поход. Катапульты, разобранные по частям, отправились в путь ещё на рассвете.
— Вы все уходите? А как же я? Почему меня не известили?
— Разве Александр не присылал за тобой? Странно!
Теперь мне стал ясен смысл подселения к Протею. Ты решил оставить меня с раненым братом в безопасности, в лагере, хорошо защищённом от всяческих нападений! Несомненно, это ты подослал молочного брата, веля оказать мне гостеприимство: дескать, вдвоём, нам будет не скучно! Неужели ты, нарушив клятвы верности, поспешил отослать меня после первой ночи? Неужели я разочаровал тебя, и ты не хочешь больше меня видеть?!
Наверное, все эмоции так живо проявились на моём лице, что Гектор испугался и спросил, не болен ли я? Бросив ему нечто неразборчивое, я ворвался в шатёр. Ты стоял в окружении полководцев и что-то чертил на карте, видимо, прокладывал наикратчайший путь для марша. Пылая от обиды, я приблизился, готовясь излить все свои претензии. Поняв мои намерения, ты сделал знак подождать и улыбнулся мне. Только мне, тем самым полностью обезоружив. Едва дыша от возмущения, с трудом дождался окончания совета, и когда последний стратег покинул палатку, вторично ворвался в неё, готовый орать, но… ты поцеловал меня прежде, чем я успел сказать одно слово, сдавив в объятиях, лишил воли и разума. Неистово лаская, потащил к ложу и не успел я охнуть, как оказался на спине с раздвинутыми бёдрами.