Я - твое поражение (СИ) - Страница 137

Для постройки грандиозного похоронного сооружения даже снесли одну из городских стен: первоначальная площадка оказалась слишком мала, вырубили все леса в округе, обнажив многовековые горные уступы. И даже они подверглись опустошению, когда вооружённые зубилами камнетёсы вырубили тысячи блоков для удержания гигантского костра. Высотой в тридцать локтей, статуи богов, отлитые из чистого золота и полые внутри, установленные на одном из верхних этажей, сияли на солнце так сильно, что невозможно было разглядеть пышное ложе, укрытое, согласно египетским традициям, крыльями огромных соколов. По совету персидских жрецов, в нагромождениях богатств заложили широкие медные трубы различных диаметров. При нагревании, воздух, проходящий с них, должен был имитировать вопли и плачь. Со всей империи было свезено одного драгоценного металла на двенадцать тысяч талантов. Цифру настолько невероятную, что даже сам великий Дарий за всю семью предлагал не более десяти. Александр превзошёл его в щедрости. Из портов нескончаемой вереницей на слонах тащили ливанские благоуханные кедры, смолы, готовые вспыхнуть от искры, ткани, — и не было скончания потоку драгоценных материй, коими обивался каждый этаж, ни разу не повторившись.

— Мало, мало! — стонал Александр, — слишком мало! О, если бы я мог отдать ему все сокровища мира!

В столицу свезли сотни и тысячи животных. Многие прибыли из отдалённых уголков империи ради печальной участи быть возложенными на костёр хилиарха. Львы, гепарды, полосатые тигры Индии, горные кошки Иллирии, павианы, павлины и павы визжали и гоготали в ночи, пугая громогласными воплями жителей. Огромные жирафы Египта поражали воображение грациозностью движений, зловещие носороги Понта — острейшим рогами. Все животные, заблаговременно собирающиеся за городской стеной, испускали страшное зловоние. Ждали слонов из Индии. И когда Пор, в сопровождении длинной вереницы несчастных жертв, прибыл на церемонию, подготовка приближалась к концу.

— Мой друг, — Александр с балкона осматривал пятьдесят слонов, разукрашенных сандуром и охрой, — никто не мог бы более почтить филэ, нежели ты.

Смуглолицый индус почтительно склонился перед великим царём, отдавая ему положенные почести.

— Теперь я могу проводить Гефестиона, зная, что выполнил все его капризы.

Александр вдруг резко обернулся и посмотрел на Пора так, словно тот был их давним приятелем. Горько улыбнулся, пряча исстрадавшиеся глаза, похлопал того по плечу.

— За это надо выпить, идём, обезьяна, я напою тебя ионийским. Гефестион был большой до него охотник.

Последнее время царь пил неумеренно. Как только заканчивались дневные заботы по сооружению костра, он брал первого попавшегося сотрапезника и предавался радостям Диониса до самого утра. Роксана, взволнованная его поведением, несколько раз пыталась образумить, на что царь раздражённо отсылал её, называя по-гречески нехорошим словом. Пьянки Александра, поначалу одинокие и горькие, с каждой ночью становились всё более многолюдными. Он словно выплёскивал на каждого своё горе, заставляя невинных людей соучаствовать и переживать.

Куражился.

Надевая львиную шкуру, представлял себя в роли Геракла, то, напротив, обнажившись до набедренной повязки, бегал, преследуя воображаемую легконогую лань, называя себя Актеоном. Приняв за охотничьих псов двух молодых евнухов, надел им ошейники и таскал за собой, заставляя лаять.

Чудил.

В одну из ночей, желая освежиться, оставил пиршественные залы. В окружении придворных, полез в храмовый священный пруд купаться. В это время один странный человек, пройдя незамеченным через усиленные ряды телохранителей, залез с ногами на трон царя царей и надел сброшенную Александром царственную шапку. Видя подобное святотатство, охранявшие трон евнухи вопили, раздирая одежды и царапали лица. Александр, напротив, развеселился шутке несчастного дурня и принялся ему кланяться, именуя никак не ниже, чем царь Азии. Позже тому отрубили голову, так и не добившись ответа — зачем? Александр вдруг помрачнел, внезапно прекратил попойки и однажды серьёзно сказал на совете.

— Мой конец близок. Множество примет говорят об этом. Пифагор, вынув печень козла, не нашёл на ней верхушки, точно так же, как и когда гадал на жизнь Гефестиона. Я не боюсь и не жалею. Хочу лишь одного — встретиться с филэ. Сына своего я передаю вам и назначаю его опекуном Пердикку. Надеясь на вашу порядочность, впрочем, не отметаю и иного исхода, тогда каждый за себя, и смотрите, не прогадайте.

Спустя восемь месяцев погребальный костёр был готов. Выше зиккурата, знаменитого под прозвищем вавилонской башни, шире святилищ Энлиля — бога луны, высилась печальная скала, в тридцать уступов, в тысячу ступеней.

— Гефестион, пора.

Только и смог произнести Александр, когда, вынув тело из гроба, нежно обнял и на руках понёс в расступающейся толпе празднично одетых гостей. Не плакал, уже не плакал. Царь выплакал весь запас слёз за эти месяцы и потому был строг и крайне сосредоточен. Без усилий поднялся по тысяче печальных ступеней. Как пёрышко, неся супруга на самый верх роскошного, погребального ложа. На груди Гефестиона лежал золотой венок из дубовых листьев и янтарных желудей.

— Всё, всё как видел во сне. Филэ, ты с улыбкой покоишься под золотым дубом, осыпанный его листвой. Прости, любимый, не уберёг я тебя, не смог, любя, оградить от жестокости мира. Зачем мне жизнь? Если бы я мог исчезнуть с дымом этого костра.

Царь стоял не в силах сдвинуться с места, в последний раз любуясь чертами дорогого человека, снова и снова прощаясь с ним.

— Александр? Может отложим?

Пердикка, единственный, кому дозволялось обращаться к царю так запросто, держал зажжённый факел; царь оглянулся, и грек вскрикнул, сколько было муки в синих глазах повелителя.

— Нет, мой друг. Гефестион и так заждался заупокойных жертв, пусть жрецы начинают.

Приняв у Пердикки факел, поднёс к тончайшему покрывалу, свешивающемуся с ложа.

— Пройдёт не одна тысяча лет, но, клянусь тобой, Гефестион, умирая и перерождаясь, я буду существовать предвкушением нашей встречи. Однажды ты придёшь в место, священное для нас обоих, и я буду там, филэ, я всегда буду там, я тебя дождусь.

Пламя перекинулось на воздушную кисею, побежало, потрескивая, вмиг охватывая погребальное ложе. Черты покойника исказились в пляшущем горячем воздухе. На миг Александру показалось, что Гефестион шевельнулся, пытаясь протянуть ему руку. Царь, не помня себя, бросился к покойнику, прямо в самую пучину пламени. И только благодаря медвежьей хватке Пердикки не сгорел заживо. Читая нараспев строфы бессмертной Илиады, в которых Гомер описывал похороны Патрокла, сходя вниз, по очереди поджигал каждый ряд, следя, чтобы пламя равномерно охватывало всё сооружение. У подножья остановился, здесь нельзя было пройти даже по настланным широким доскам, столько туш убитых животных лежало на алтарях всех богов, истекая горячей кровью. Столько жрецов одновременно приносили жертвы. Лошади и буйволы, слоны, львы, козы и не только… Александр мрачно шёл, перешагивал через трупы многочисленных пленных воинов, слуг и рабынь. Увидев стоящего на коленях Багоя, обнажённого по пояс, велел принести себе меч. Евнух не сопротивлялся.

— Если это хоть немного усмирит твоё страдание, Аль-Скандир…

Царь самолично отсёк ему голову, после чего, взяв в руки, крепко поцеловал в дёргающиеся в конвульсиях губы и коротко приказал.

— Отдать свиньям!

Александр умер спустя два месяца, страшно мучаясь перед смертью, шептал до последнего имя своего филэ и протягивал руки к его изображению.

Наши дни.

— … и завершая нашу экскурсию по величественному Акрополю, я хочу предложить вам посетить сувенирные лавочки, расположенные ниже по холму. Автобус будет ждать до половины третьего, на стоянке. Просьба не опаздывать.

Молодой гид, в короткой футболке и тёмных солнцезащитных очках, обратился к группе туристов, увлечённо фотографирующихся на фоне развалин, и уже хотел незаметно улизнуть в тень, как вдруг к нему подошёл один из чужестранцев, показывая на едва виднеющуюся крышу небольшого храма, утопающего в зарослях олив, спросил туда дорогу.