Я - твое поражение (СИ) - Страница 136

— Кольцо! Кольцо Гефестиона. Золотой алмаз вечности!

Стоя посреди горы обезглавленных трупов, он кричал в небо слова проклятий, мазал лицо грязью, перемешанной с кровью, и плакал. Никто ранее не видел, как плачет царь от великой радости.

— Гефестион?! Смотри, что я тебе принёс!

С трудом разогнув набальзамированную холодную кисть, попытался натянуть обручальное кольцо.

— Смотри, оно опять с тобой! Как и обещал, я принёс его! А теперь оживи, хватит меня мучить! Открой глаза! Не хочешь? Что же тебе ещё надо?! Вот возьми!

В запале, вскочив, царь принялся кромсать свои волосы, более выдирая, чем отрезая пряди коротким боевым мечом.

— Возьми, возьми всего меня, только оживи!

Огромный клок, некогда золотистых, а теперь седых волос, попытался засунуть в неподвижную руку.

— Прими мою жертву, Гефестион, и прости! Прости, прости!

Прекрасный друг продолжал загадочно улыбаться, оставаясь неподвижным. С звериным воем, Александр резко согнул его руку в локте так, чтобы прядь волос оказалась у сердца и долго держал, пока не обессилел. Тогда он упал на тело и замер, потеряв сознание. С тех пор провалы в памяти стали у него часты. Удовлетворив себя кровью косеев, немного успокоился. Милостиво принял дары, преподнесённые мёртвому супругу. Эвмен, а за ним и остальные, по традиции пожертвовал умершему свои парадные доспехи и оружие; царские жены прислали благовония и цветы; сатрапы, правители областей, почтили хилиарха золотом. Много редкого розового и красного дерева было из далёкой Индии, сандал и корица. Куркума, перец, душистые масла в запечатанных глиняных бочонках. Некоторые пытались намекнуть царю, что пора предать тело хилирха сожжению. Александр лишь качал головой.

— Нет, я не готов, да и Гефестион не хочет.

Увидев, как придворный скульптор Лисипп вытесал бюст Гефестиона, придав ему черты юного Диониса, едва сдерживая эмоции, порывисто обнял смущённого камнереза и крепко притиснул к груди.

— Сделай мне сто его изображений! В полный рост, пусть все, если хотят угодить царю, отныне прославляют Гефестиона, кто как может!

Это было удивительное время. Царь, как ребёнок, забавлялся с бронзовым филэ, одевая его каждый раз в новые одежды и увенчивая золотым венком. Ставил перед ним яства, уподобляясь рабу, омывал металлические члены и натирал маслом. В делах государства наблюдался полнейший разброд: царь решительно не занимался политикой, забыл про стяжание воинской славы, оставил заботы огромной державы, и только одна мысль не давала ему покоя.

— Почему так долго жрец Амона не даёт ответ?

Ночами бродя по дворцу, пугая заспанных слуг, царь смотрел, не покажутся ли огни каравана, идущего из Египта. И только непроглядная южная мгла была ему ответом.

И всё же боги оказались благосклонны к царю. В редкую минуту душевного просветления он согласился, что тело Гефестиона надо перевезти в Вавилон и там, с наибольшей пышностью, придать сожжению. Тотчас были предприняты все нужные меры — золотая колесница для драгоценного филе, с длинными занавесями, на высоких колёсах. Четыре чёрных, без единой отметины, лошади, покрытые траурными коврами, в масках подземных демонов. Тело, с величайшим бережением, отнесли и возложили в густую тень. Все ждали знака царя к началу грандиозной процессии. Александр стоял, не в силах двинуться, его глаза казались неиссякаемым источником слёз, кои он проливал во множестве, и никто не мог прервать тягостного ожидания. Наконец он решился, сорвав с себя корону, выставив всем на обозрение криво обрезанные пряди, сам взялся за уздцы ближайшего коня, везущего траурную повозку, и шёл, долго, часами, останавливаясь только ради краткого отдыха на сон. Бегущие впереди глашатаи собирали народ на поклонение телу хилиарха, заставляя мужчин выкрикивать славословия умершему, женщинам же предписывалось изображая скорбь: бить себя в грудь и громко рыдать. Особые слуги усыпали печальную дорогу цветами на всем протяжении пути. Траурный кортеж несколько раз останавливался возле особо значимых храмов, и в них царь предавался неподдельной скорби, принося щедрые жертвы. Подойдя к Вавилону с западной стороны, Александр навестил храм Бела, одного из особо чтимых богов ассирийского пантеона. Увидев его разрушенным, и узнав, что средства на восстановление разворованы, пришёл в неописуемый гнев и казнил виновных, пообещав жрецам прислать дворцовых каменотёсов и серебро для священных сосудов.

— Царь, не входи в Вавилон с запада, — сказали ему жрецы, — ибо кто входит в город западными вратами, долго не проживёт.

— Сколько мне осталось? — будто бы спросил Александр и, услышав, горько усмехнулся, — так долго? Как бы я хотел лежать сейчас рядом с филэ и, клянусь Афиной, так бы и поступил, но кто тогда почтит его душу похоронными церемониями? Я должен жить, только ради того, чтобы никто и никогда не смог превзойти моего супруга в богатстве погребального костра, в числе жертв и длине молений. Что ж, так и быть, обойдя Вавилон, войду с востока.

Так бы всё и произошло, и царь, удалившись с малой долей свиты, действительно направился в обход городской стены, но… Уже была отмерена суровой мойрой нить его жизни. Потому он вернулся к оставленному Гефестиону и, презрев все дурные приметы, вступил в Вавилон с запада. Поместив тело в храме Мардука, в гигантском зиккурате, ненадолго присмирел, даже предпринял несколько походов, большей частью речных, с верным другом Неархом. Сам управлял личным кораблём, стоя у руля, и всё же то, на что рассчитывали придворные, не увенчалось успехом. Александр был по-прежнему душой с умершим и, возвращаясь в город, первым делом спешил к нему, чтобы насладиться зрелищем мертвого филэ. В одну из царских отлучек в Вавилон вернулись послы из Египта, Леонат с Птолемеем. Узнав события последних месяцев, огорчённо воскликнули.

— Невозможно так любить! Даже боги не в силах сокрушить великого Александра, кто же тогда Гефестион, что он за титан?!

Недолго пришлось восхищаться Леонату с другом. Узнав об их возвращении, Александр, загнав трёх коней, вернулся в столицу. Влетев на узкие гулкие улочки, подобный разрушительному смерчу, на ходу спрашивал только одно:

— Какой ответ дали жрецы?!

Сумасшедший взгляд, краснота, не проходящими пятнами на нездоровом цвета лице, прерывистое дыхание, сказали полководцам всё без обиняков.

— Главный жрец Амона отказался признать Гефестиона божеством, но… — казалось, Александра подняли из горной стремнины, куда он секунду назад рухнул, — разрешил воздавать ему почести как божественному герою.

— Патрокл, — облегчённо вздохнул Александр, — он будет как Патрокл! Это хорошо, я доволен. С сего дня пусть во всех городах империи будут заложены храмы его имени, гиппархию хилиарха возьмёт на себя Пердикка, его друг, без смены имени отряда. Что ж, видно пришло время проводить Гефестиона.

Все проекты, которые предоставили придворные архитекторы были отметены с ходу.

— Не достойны.

Отчаявшись, Александр, схватив пергамент, принялся чертить на нем сложнейшее сооружение, имевшее тридцать ступеней в высоту, оставляя многочисленные пятна и кляксы, лихорадочно прописывал особое устройство каждого этажа.

— Внизу тяжёлые грузовые галеры, числом две сотни, все с золочёнными боками, вёслами из ясеня, над ними колесницы — боевые, персидские! Такие, чтобы сам Дарий одобрил. Осадные машины, которые филэ очень ценил, и многие разработал сам. Всё, всё в огонь, пусть он ни в чём не знает недостатка. Укройте этажи тончайшим шёлковыми коврами из Индии. И золота, золота не жалейте, пусть его будет столько, что опустеют все казнохранилища империи.

— Мой государь, — острожный Эвмен пытался уточнить царские безумства. — Вы собираетесь в одночасье уничтожить все богатства страны?

— А зачем нужны богатства, если я не могу возложить их на костёр дорогого супруга? Я готов есть из глиняного черепка и пить родниковую воду, только бы мой Гефестион ни в чём не нуждался на том свете, поэтому всё в костёр. И если я узнаю, что ты, или кто иной, украл хоть одну монетку, участь ваша запомнится потомкам как самая позорная и мучительная.