Я - твое поражение (СИ) - Страница 130
- Никак. Я не входил к ней, а на второй день отправил в Вавилон, в дворец, что ты мне подарил.
- Выходит, ждать племянников мне ещё долго?
- Может через год. Может раньше. Не знаю, пока не могу.
- Понимаю, любовь ко мне не даёт тебе свободы. Ты, как и прежде, все тот же прелестный мальчик, худенький, с длинными прядями, волнами ниспадающими на плечи, задумчивый, таинственный. Ты сидишь у ног Аристотеля и аккуратно чиркаешь стилусом по восковой дощечке, философ изредка гладит тебя по голове и мудро улыбается. Помнишь, как он умел выразить глазами своё отношение к каждому из нас? На меня он всегда смотрел с тревогой, ты же, вызывал у него радость. Ваши внеклассные занятия, когда мы гурьбой неслись во дворик играть, побросав абаки и свитки, ты, единственный, кто остался с учителем и задавал ему кучу вопросов. Огонь в твоей комнате гас самым последним, ты мог часами выполнять сложнейшие задания по астрономии, учить стансы, ты мог все… Мог даже то, что не удавалось мне. И поначалу я сильно на тебя злился. Тот золотой свиток, это я выкрал его, сжёг в печи, желая посмотреть, как ты опозоришься и будешь искать себе оправдания. А ты даже и не подумал на меня, ты уже тогда доверял мне, мой нежный, мой прекрасный друг. Ты даже лёг под палки моего отца, не подозревая царевича в низменности желаний.
- Ты страдал за меня.
- Да, и это был первый мой правильный поступок. Второй, это когда я залез к тебе в окно, дунул на огонёк масляной лампы и приподняв одеяло, прижался к самому лучшему другу. Это ещё была не любовь, но нечто большее дружбы. Я притворялся неучем, желая задержаться с тобой подольше в палестре, ты не возражал; не знаю когда ты полюбил меня, возможно в тот вечер, когда, затащив тебя под платан, по легенде выросший из жёлудя оброненным орлом Зевса, я осмелился и открыто предложил стать моим эроменом.
- Ты был честен и правдив, открыто сказав о своём желании.
- Как честен был и ты, жестокий, ты целую вечность раздумывал, повергая меня в волны отчаянья. Не знаю, чтобы я сделал, услышав отказ, наверное, свихнулся. Ты же, лукаво улыбнувшись, вдруг взял в ладони моё лицо, приблизил к своему и поцеловал. Первый! В губы! Меня! И твой ответ, и твой взгляд, и твоё дыхание… Я ошалел от счастья, хотел скакать как сатир, петь как Аполлон, взлететь на Олимп и более с него не возвращаться. Филэ, мой нежный, мой самый лучший, моя жизнь и моя смерть, ты…
Здесь наше воркование оборвалось, потому что раздался шорох. Кто-то невидимый, наступив на сухой сучок, обнаружил своё незримое присутствие. Пошарив рукой в изголовье, похолодел, секира осталась с лошадью внизу, похоже ты подумал о том же – дротик лежал в тридцати шагах, рядом с разрезанной тушей козы. Напрягшись, не производя шума, мы попытались уйти с опасного места, ища убежища среди толстых стволов деревьев.
Косеи. Дикое племя, единственное не подчинившееся твоей мощи, и открыто воевавшее с законными властями. Выждав, пока мы станем слабы как дети, напали все сразу, высыпали из кустов, в грязных лохмотьях, с лицами землистого цвета. Числом взяли. На каждого из нас приходилось не менее десятка горцев, злобных, охочих до грабежа. Ты сражался как лев, выхватив головню из костра, некоторое время отбивался ею. Я больше преуспел в рукопашной схватке, трое нападавших рухнули с переломанными костями под ноги. Бесполезный бой, противника оказалось слишком много, и хотя мы боролись до последнего все же его исход был предрешён. Связанный сыромятными ремнями, поваленный на землю, ты хрипел от ярости, пытаясь перегрызть удерживающие путы; меня пригвоздили к стволу широкого дуба, прижав рукояткой топора шею, приказав не дёргаться. Подошёл их предводитель, некоторое время смотрел, затем погладил по щеке.
- Холеный, видать не последний человек у нынешнего царя.
Дрянная смесь мидийского с местным наречием резанула слух, плохо разбираясь в его словах, я попытался хотя бы понять смысл, внимательно прислушиваясь к лающей речи косея.
- Неудачно закончилась для тебя прогулка. А это кто? Твой слуга? Бешеный!
- Отпусти нас и будешь вознаграждён!
С трудом дыша, захрипел я, раскрывать наши личности - означало подвергнуться смертельной опасности.
- Золото мне не нужно, зачем оно вольному сыну гор? В котле не сваришь, драгоценные ткани не заменят тёплую куртку из козлиной шкуры, а красивая женщина умрёт в моей хижине, так к чему беспокойство?
- Скажи свои условия.
Косей задумчиво продолжил гладить меня по щеке, обрисовал большим пальцем губы. Спустился к подбородку вниз, приласкав шею, коснулся груди.
- Не сметь, - зарычал ты, будучи прижат к земле, сидящими на спине тремя здоровыми дикарями. От бессильной ярости, кусающий крепкий ремень.
- Чего он так злится? Мы же пока разговариваем. Ты красив, даже очень. Царь тебя отличает? Говорят, он любит мальчиков, впрочем, ты для него старик, вряд ли этот сластолюбец допустит до ложа кого-то, кроме своего евнуха.
Слушая болтовню врага, я изо всех сил старался сдерживаться, боясь за тебя более, нежели за собственную жизнь, приказывал выбирать слова.
- Ты прав, уважаемый, я всего лишь один из телохранителей, великого царя. А этот, недавно приехал с Македонии, он торговец кожами, не знает наших обычаев.
- Для торговца он слишком силен, плохо врёшь.
Вынув длинный тесак, замахнулся на меня. Говорят, в такие мгновения люди видят прошлое, или, напротив, заглядывают в события будущей жизни. Не знаю. Я ничего не ощутил, только заворожённо смотрел на блеснувшее на солнце лезвие и ждал. С нечеловеческим криком, ты сумел сбросить с себя удерживающих косеев и как был, связанный, плечом ударил их предводителя, направляя удар предназначенный мне вбок. Возникло замешательство, изловчившись, я не стал раздумывать, ударив стоящего напротив разбойника ногой в живот. Освобождая шею от жёсткого нажима, более того умудрился вытащить из-за пояса последнего кинжал, и тотчас по рукоятку погрузил в грудь своего обидчика.
Атака захлебнулась, косеи, струхнув, рассыпались по поляне, пользуясь передышкой, я разрезал твои путы.
- Нам не победить! Их слишком много!
- Тогда умрём с честью! Вместе!
Прижавшись к твоему разгорячённому плечу, быстро поцеловав ходящие под кожей упругие мышцы.
- Умереть мы всегда успеем, я попробую договориться.
- Как? Ты слышал, им ничего не нужно!
Многозначительно улыбнувшись, я немного отошёл от тебя, приблизившись к подползающим косеям. Заговорил на мидийском.
- Вы сейчас видели, что меня невозможно убить, а почему? Потому, что у меня есть одна вещь, может она и не важна вождю, но кому-то из вас она точно пригодится. Это перстень вечности, носящий его, никогда не умрёт от старости, его дни будут столь многочисленны, что он увидит не только своих внуков, но и идущих за ними потомков.
Знал, суеверные дикие косеи поверят. Будучи примитивными людьми, они ценили лишь жизнь, увы, слишком короткую по их понятиям, и когда я предложил бессмертие, каждый посчитал себя достойным подарка. На этом и строился расчёт. Вздохнув, полюбовался знаменитым перстнем, поднеся к губам, поцеловал, затем быстро снял и бросил в толпу. Эффект был как от камня, швырнутого Ясоном в гущу воинов Колхиды. Поверив, косеи затеяли отчаянную драку за подарок, оставив нас без внимания. Только благодаря этому нехитрому способу, проверенному веками, нам удалось бежать.
Понял ли ты тогда, что я спас тебе жизнь, пожертвовав своим бессмертием?
Конечно понял, но, увы, по своему. Ты, по возвращению, отказал мне в ночных утехах, закрыв двери покоев, оставил стоять перед ними, точно последнюю продажную девку. Твои телохранители скрестили копья, когда я подошёл ближе, в длинном персидском кафтане, обшитом золотыми кипарисами и розами. С лицом, подправленным умелым косметом, пропахшим мускусом и амброй. Все видели мой позор, словно специально царедворцы высыпали на широкий двор, откуда открывался отличный вид, и, не стесняясь, принялись обсуждать очередное охлаждение царя. Я даже расслышал злобный смех Роксаны, видимо, её первую известили о нашем разногласии. Сжав зубы, медленно пошёл прочь, не хотел показывать боли перед сворой злобных ублюдков Из-за поворота на меня вылетел Эвмен, кардиец, ставший твоим доверенным лицом в последние годы. Его уничижительная ухмылка сказала все без слов.