Я - твое поражение (СИ) - Страница 124

Теперь, весь обратившись в вслух, я был невидим, скрыт для неосторожных разговоров.

— Благородная дочь, — напыщенно обратился Оксиарт к Роксане, — ради какого известия ты тайно собрала нас, скажи, ради чего мы рискуем головами? Хилиарх в последнее время крайне подозрителен, не удивлюсь, если за пределами твоих покоев у него есть уши и глаза.

— Да имей он сотни глаз и тысячи ушей, случилось то, чему он не в силах помешать! Я беременна!

На некоторое время установилось молчание, мужчины, сидящие рядом, видимо раздумывали, как воспринять открывшуюся тайну, я, так же ошеломлённый признанием, застыл, не веря услышанному.

— Его отец… надеюсь, Александр?

Наконец выдавил из себя Оксиарт, видимо, было что-то, о чём я даже не догадывался.

— У меня третий месяц!

Шлюха!

Ахнул я, едва сдерживаясь, чтобы не выскочить из-за ширмы и не пронзить неверную мечом.

— Я вызвала из Вавилона сведущих женщин и врачей. Они смогут убедить царя, что ребёнок родился до срока. Его самомнение и гордость доделают остальное: Аль-Скандир так желает наследника, что примет за него любого, кого родит его любимая жена.

— Так уж и любимая, не забывайся, сестра, — подал голос один из братьев, кажется младший, — чувства царя, увы, непостоянны. Что, если он догадается? Мне бы не хотелось сидеть на пике на перепутье дорог.

— Замолчи, несчастный! Каждый из вас, придя сюда, уже согласился на сговор. А потому слушай: ребёнок — не только наше спасение, он путь к могуществу. После того, как я подарю царю долгожданного законного сына, рухнет гегемония хилиарха, Гефестиона, он станет никем. Его надежды на трон разлетятся как пыль, поднятая с дороги копытом верблюда. Он будет уничтожен!

Слушая речь женщины, персы не перебивали, соглашались или нет, мне было не видно, но судя по тому, как заговорил её отец, тихим, испуганным тоном, не все оказались на стороне Роксаны.

— Дочь моя, ты сошла с ума? Единственное, в чём постоянен царь, так это в привязанности к своему греку, даже тебе не удалось завладеть им полностью.

— Всё когда-нибудь меняется, и на смену зимы, как бы она не ярилась, всё равно приходит весенняя оттепель, я думаю время пришло сбросить хилиарха с занимаемого трона.

— Я не с вами, — встал старший из братьев, — прости, Рокшенек, но то, о чём ты мечтаешь — безумно!

Ему вторил и другой, и все начали уговаривать Роксану отказаться от надежды выдать прижитого непонятно с кем ублюдка за твоего сына. Решительно я допустил ошибку, выбрав её в качестве царицы, в этой женщине, кроме злобы, не было даже здравого смысла.

Роксана не сдавалась.

— Жалкие трусы! Не я ли выпросила у мужа для вас должности, не я ли была вашей защитой, и теперь, когда мне нужна всего лишь поддержка, вы отказываетесь! Если дело раскроется, что скажут о вас? Не удивлюсь, если хилиарх заживо обдерёт шкуру каждого, заливая при этом чёрной смолой, чтобы лучше горели! Нет, вы — мои родичи и вы уже повязаны, и мы идём в одной упряжке.

Она ещё долго убеждала сомневающихся, перечисляла, какие их ждут богатства и почести. В этом твоя жена большая мастерица, уж поверь, и возможно я бы не стал торопиться, распутывая все нити заговора, если бы не одна фраза, которая изменила первоначальное решение.

— Клянусь, я смогу убедить Аль-Скандира принять этого ребёнка, а если нет, то есть и иные способы. В последнее время царь неважно себя чувствует.

Всё!

Моё терпение взорвалось, шлюха открыто угрожала убить тебя! Прав был Нияз, что дал возможность услышать это своими ушами, кто бы сказал — не поверил! Ругаясь сквозь зубы, я тем не менее старался не обнаружить себя, всё-таки численный перевес был не моей стране, а потому, дождавшись, когда последний заговорщик покинет шатёр, вышел из-за ширмы бесшумной походкой леопарда и увидь Роксана самого Ахунамазду, она бы так не остолбенела. Один в один — соляной столб.

— Так значит царственный ребёнок? Угу. Ребёнок, которого Александр даже не смог заделать, потому что мы вышли из Гидрозии всего два месяца назад, ребёнок, который свергнет меня? Молчи! Тебе никто не поможет, все слуги куплены мной!

Схватив за плечо Роксану, я круто развернул её к себе, сжав пальцами, впечатал в спинку кресла.

— Не дрожи, я не собираюсь убивать тебя, хотя стоило бы. Я лишь хочу помочь, всем вам. Избавить родовитого Оксиарта от тревог, твоих братьев — от предательства, Александра — от последствий измены, тебя… от ребёнка. Видишь, как я всё прекрасно придумал.

Мне некогда было искать средство, которое пили гетеры для скидывания плода, да и огласка могла повредить твоей репутации, всё необходимо было закончить как можно скорее и на месте. Может поэтому, более не раздумывая, я ударил Роксану в живот, сильно, ногой. Ударил так, что даже на губах царицы показалась кровь, чем вызвала мою насмешку.

— Что, прикусила язычок змея, смотри, не траванись собственным ядом.

По-прежнему, сидя в кресле, она, вдруг резко наклонившись, застонала низким грубым голосом, запричитала, что-то по-бактрийски, а потом вскочила с намерением вцепится мне в лицо острыми ногтями. Жалкие потуги отчаявшейся бабы, её стремление защитить нерождённого бастарда! Страх за собственную жизнь, слепая ярость против меня? Здесь было и то, и другое, и третье, и не покажись кровяные пятна на подоле я, возможно, пошёл и дальше, вырезал бы этого ублюдка из её чрева мечом, но Роксана покачнулась, ощупывая воздух, а потом упала с душераздирающим криком, и плод был извержен. Я положил его в маленькую чашу, оставленную кем-то из гостей, полную вина. И крикнув слуг, велел оставить в её шатре так, чтобы царица могла все дни до твоего приезда видеть долгожданное дитя, которому не суждено было родиться.

В ту ночь я сломал Роксану, с тех пор началось её головокружительное падение с Олимпа твоей благосклонности.

Уже в Сузах произошла наша встреча, которой я ждал и которой опасался, сразу по приезду найдя тебя во дворце местного сатрапа, немного усталого с дороги, перебирающего какие-то документы, остановился в дверях.

— А, это ты? Проходи. — Голос прозвучал устало, равнодушно и неудивительно, ведь в моё отсутствие ты вынужден был сам вершись суд и только-только казнил вроде бы отличных людей, на деле оказавшихся предателями: Абулита и его сына Оксиафра, сатрапов паретакенов, Геракона-Грабителя храмов, сластолюбивого Антикея.

— Рассказывай, как так получилось, что Роксана потеряла ребёнка? Моего сына, твоего будущего царя?

— Обычное дело, нежная женская натура не справилась с величием задачи.

— Считаешь, Роксана не способна произвести на свет дитя? Или были какие-то иные обстоятельства, о которых я не знаю? Скажи, Гефестион, ничего не скрывай, ты ведь провёл ту ночь в её шатре!

— Я опоздал и мог лишь утешать царицу, горе её было безмерно.

К чему эти общие фразы? За которыми ничего не стояло, лицемеры, мы, даже оставшись наедине, врали друг другу: ты — будто бы ничего не подозреваешь, я — будто бы не догадываюсь о твоих подозрениях.

— Роксана очень изменилась, молчит. Я думаю, её кто-то напугал, может повитухи или врачи виноваты? Ты допросил их?

— Одними из первых, и двое признались, что тайно подсыпали царице в питье настой для травления плода.

— Ты наказал их?

— Спрашиваешь, их я вздёрнул первыми, рядом с врачом и пятью служанками, охраной покоев и поваром.

— Ты поторопился, не дав мне лично допросить изменников, отрубленных голов назад не приставишь, ладно, было и прошло, надо думать о будущем.

Я перевёл дыхание, пусть многое останется за маской вежливых улыбок: наш немой диалог, твой встревоженный ищущий взгляд и мой твёрдый успокаивающий, они сказали сами за себя, о чём мы боялись говорить вслух.

— Понял и не сержусь.

— Знаю и не боюсь.

Встав, ты приблизился, обнимая сильными руками, как в юности, притиснул к себе, зарываясь носом в отросшие пряди золотисто-медного цвета, не выгоревшие, в отличие от твоих — под солнцем Гидросии.