Я — посланник - Страница 23

— В общем, нам поручено отдать тебе это. Встань, пожалуйста.

Я встаю.

— Извини, парень, — обосновывает Дэрил свои грядущие действия, — но мне дали четкие инструкции. Значит, так. Я должен передать тебе, что ты неплохо справляешься с заданиями. — Тут он понижает голос: — И строго между нами — хотя меня прибьют, если узнают, что я тебе сказал, — мы в курсе, ты не убил того мужика.

Тут он снова извиняется и бьет меня под дых.

Меня скрючивает от удара.

Пол на кухне, оказывается, очень грязный.

Кругом валяется собачья шерсть.

Потом я получаю кулаком по шее.

И падаю лицом вниз.

Зубы мои с клацаньем встречаются с грязным линолеумом.

Затем на спину осторожно ложится конверт.

Откуда-то издалека доносится голос Дэрила:

— Извини, Эд, что так вышло. Удачи тебе.

В пустом доме гулко отдаются их шаги, я слышу, как Кейт говорит:

— Ну что, а сейчас-то можно маску снять или нет?

— Да, но не здесь, — грозно отвечает Дэрил.

В глазах темнеет, и я снова проваливаюсь в забытье.

Не хочу жаловаться, но, увы, не могу скрыть от вас печальную правду: толку от Швейцара никакого. Пес отказался протянуть лапу помощи. Нет, конечно, он пару раз подошел и вылизал мне лицо. Но поднимался я на ноги самостоятельно.

В общем, я встал. В глаза немедленно ударил яркий свет. А вверх по телу стрельнула боль.

Меня тут же зашатало. Я стою и смотрю, как Швейцар кренится туда-сюда вместе с кухней.

— На помощь, дружище! — прошу я.

А он стоит и смотрит, совершенно ничего не предпринимая.

Что-то лежит на полу, и я присматриваюсь внимательнее.

Ах да, помню-помню.

Конверт.

Он съехал с моей спины под стулья. И теперь лежит на полу среди собачьей шерсти.

Наклонившись, я поднимаю конверт, но держу двумя пальцами, как ребенок, брезгливо несущий в мусор использованный бумажный платок.

Я перебираюсь в гостиную, — Швейцар, естественно, плетется следом, — и со вздохом облегчения падаю на диван. Конверт покачивается в моих пальцах, словно насмехаясь над собственной аурой опасности: «Да брось, Эд, я только бумажка. Листочек, на котором нацарапаны всякие слова». Конверт заговаривает мне зубы, забывая сказать, что в нем вполне могут быть новые задания, одно страшнее и кровавее другого. Убийства. Изнасилования. Бог знает что еще.

«А может, Софи или Милла», — справедливости ради напоминаю я себе.

Так или иначе, но мы сидим.

Швейцар и я.

«Ну? Будешь открывать или нет?» — спрашивает пес, положив морду на лапы.

«Угу».

Делать нечего. Надо посмотреть внутрь чертова конверта.

Я вскрываю его, оттуда вываливаются трефовый туз и записка.

Отлично.

Просто замечательно.

Меня всего трясет от страха: какие ужасы готовит трефовый туз? Разум строго предупреждает: ни в коем случае не бери эту карту! С перепугу мне в голову приходит бредовая идея скормить туз Швейцару.

Но проблема в том, что я физически ощущаю присутствие карты. Она лежит на полу, и большой палец ноги ее чувствует. Меня пригибает вниз. К полу. К карте. Словно на спине тяжеленный крест.

Я поднимаю этот прямоугольный кусок картона.

Все, я уже держу его в руках.

И смотрю на него.

И читаю то, что на нем написано.

С вами бывает так: вы что-то сделали и лишь через некоторое время поняли: «Блин, что я наделал-то?» Вот именно это со мной и произошло. В результате я прочел написанное на трефовом тузе. Думал, что увижу новый список адресов.

И ошибся.

Разбежался, однако. Решил, все будет так же легко. Как же. В этот раз — никаких адресов! С чего я взял, что послания будут всегда одинаковыми. Предсказуемость — не наш девиз. Испытание должно следовать за испытанием, и при этом сопровождаться сюрпризами — вот наш девиз.

Так что в этот раз на карте записаны не адреса, а фраза.

Одна только строчка.

Вот такая:

И вот теперь у меня к вам вопрос. Кто-нибудь может мне объяснить, что все это значит?! С адресами, по крайней мере, было понятно. А что такое «камни дома твоего»?! Это может быть что угодно, где угодно и даже кто угодно. И как мне идти туда, не знаю куда, и принести то, не знаю что?

Однако фраза что-то шепчет.

Карта мягко говорит на ухо: стоит сделать усилие, и нужное воспоминание тут же всплывет.

Время идет, но ничего так и не всплыло.

И вот я сижу, смотрю на карту, а у моих ног мирно похрапывает глупый старый пес.

Я просыпаюсь на диване скрюченный, все затекло. Затылок, похоже, кровоточил. На подушках — следы крови, ржавого цвета короста покрывает шею. Плюс все тело болит, хотя боль уже не острая, атакующая приступами, а тупая и ноющая. Постоянная.

Карта лежит на журнальном столике. На поверхности много пыли, но трефовый туз смотрится вполне естественно, словно всегда там лежал.

Снаружи темно.

Из кухни льется оглушающе яркий свет.

Шея и спина — все в подсохшей крови — чешутся. Я говорю себе, что надо выпить. Выключаю свет и на ощупь пробираюсь к холодильнику. На нижней полке нахожу пиво и иду с ним обратно в гостиную, приговаривая: «Так давайте же пить и веселиться!» То есть, в моем случае, все, что угодно, только не смотреть в сторону карты. Я поглаживаю Швейцара ногой и думаю: «Который, интересно, час? И какое число? И вообще, что показывают по телевизору?» Хотя, чтобы включить телик, нужно же встать… На полу лежат и смотрят на меня книги. Не буду я их читать.

Что-то теплое стекает по шее.

Похоже, затылок опять кровоточит.

— Еще одну прислали?

— Да.

— Какая масть?

— Трефы.

— А ты так и не выяснил, кто их посылает?

Тут Одри замечает подтеки пива у меня на куртке и подсыхающую кровь на шее.

— О боже правый, что случилось?

— Все в порядке, не волнуйся.

По правде говоря, я чувствую себя жалким придурком. Ибо с первым лучом солнца выскочил из дома и побежал — куда? Правильно, к Одри. За помощью. И только обменявшись с ней парой реплик, я понимаю, что весь дрожу. Солнышко пригревает, но кожа отчаянно пытается оторваться от плоти.

«А почему она держит меня на пороге?» — вяло удивляюсь я, и ответ вырисовывается сам, после нескольких мгновений неловкого молчания: это парень с работы.

— Кто там? — спрашивает он.

— А, это… — начинает мяться Одри.

Она неловко себя чувствует, это видно.