Я - Божество (СИ) - Страница 3

Когда мы двинулись вниз, смеркалось. Вечер подкрадывается в горах совсем иначе, не так как в средней полосе — долго и постепенно — и не так как в Крыму, где едва севшее за горизонт солнце даёт полный карт-бланш темноте.

В горах сумерки исподтишка выползают из долин, куда лучи солнца порой даже в полдень не могут дотянуться. Но даже, когда всё вокруг тронуто ночной тенью, и солнце, казалось бы, навсегда кануло за край земли, всё равно верхушки гор, зигзаги перевалов и снежные сопки превращаются в многочисленные луны, как будто это не Земля, а другая планета.

По мере спуска от дороги отходили заброшенные ответвления.

— Что это? — спросил Олег, указав на одно из таких.

— Ловушки, — ответил шофёр, — только представь себе, парень, тормоза не работают, а дорога постоянно идёт под уклон, что остаётся?

— В ловушку, — Виктор лаконично завершил тираду водителя, а тот недовольно покосился на Виктора.

— Он у нас самый умный, — объяснил я.

— А ты самый большой остряк? — водитель пытался иронизировать.

Я просто пожал плечами, а он продолжил, кивая в сторону кузова:

— А не по твоей ли вине все те взрослые бегали, как ошпаренные, упустив автобус?

— По нашей, — ответил вместо меня Олег, и атмосферу непринужденности, как ветром сдуло, потому что Олег и я встретились взглядами и вспомнили тот ужас, накрывший нас на крыше.

— А мы нагоним автобус? — ярко горя глазами, спросила Саша.

— Вот-вот, — был ответ, — он и тяжелее, и дольше стоит на перевале.

Наш транспорт заложил очередной вираж, и мы все увидели над обрывом проломленный бортик безопасности.

— Здесь часто происходят аварии? — поинтересовался Виктор.

— Случается, — озабоченно выговорил шофёр, останавливаясь и глуша двигатель, — но вчера здесь всё было в норме.

Мы выскочили из кабины и заглянули вниз.

Скорее это был не обрыв, а очень крутой склон, по которому можно было бы спуститься пешком, хватаясь за кусты и крупные камни. Вероятно, сюда сгружали мусор, и сбрасывали всякий хлам. Только для мальчишек вроде нас было бы интересным погулять там с пару часов.

Я уже собрался вернуться в кабину, но напоролся на бледное, ошарашенное лицо нашего водителя.

— Вон ваш автобус, — ещё пребывая в шоке, дрожащим голосом ответил тот, вяло указывая на груду метала внизу.

Всеобщий шок длился меньше минуты, кто-то скатывался вниз по склону, желая оказать первую помощь живым пострадавшим, кто-то ловил редкие легковушки на шоссе, чтобы вызвать милицию и скорую помощь, а про нас пока все забыли. Уверен, никто бы не пустил нас вниз, но момент был не тот, чтобы думать о том, чего не следует видеть детям.

В памяти осталось всё как в тумане.

Помню, что живых так и не нашли, а сразу катастрофу не заметили, потому что ничто не горело, просто жестянка до отказу набитая человеческой массой вылетела с трассы, и как кусок пластилина прокатилась по камням. Ведь мы даже, глядя сверху, не сразу поняли, что именно корпус автобуса мог принять такую форму.

Ком железа, поролона, белых костей, красных кусков…

Ближе никто просто не мог подойти.

А ярче всего я запомнил умные и холодные глаза Виктора, которые как бы утверждали, что именно наша выходка с Олегом не дала превратиться никому из нас в этот ком.

Они не только утверждали, но и спрашивали: "Почему?"

И это было первое "почему" в ряду прочих грядущих.

* * *

… Я шагал по парку, любуясь голыми чёрными ветвями, ошпаренными осенним холодом и ветрами, и знал, что весной всё повторится, они снова облачатся в изумруд. Я размышлял на тему, что такое ад. Ад — это когда ты один, совсем один — не даром отражение ада на земле — это камера-одиночка…

Александра была девушкой хрупкого телосложения, со светлыми волосами, голубыми глазами. Сами глаза её не содержали никакого подвоха, но подвох был. Брови, пряди волос, вечно спадающие на лоб, улыбка, курносый нос — это, всё вместе складываясь, выдавало затаённую хитрость. Нет, не тёмную, а именно светлую, но хитрость.

Александра могла это позволить, будучи самой старшей из нас. А начитанность и хорошая память на цитаты давали ей дополнительное преимущество.

Мы почти никогда не спорили: знали, бесполезно.

Саша так и не смогла смириться с потерей прежних позиций, когда с годами причины её превосходства над нами, как и разница в возрасте, начали компенсироваться накопленным остальными жизненным опытом.

В споре Александра могла довести противника до исступления, даже не фактами, а тем, что её невозможно было переубедить. Очень редко удавалось вызвать в ней сомнение или неуверенность.

Был один такой спор.

Лет через пять после аварии автобуса мы поехали летом на восток в Саяны, тем же составом, мне тогда было двенадцать, ей, следовательно, четырнадцать.

Сперва тем летом я и Саша страшно ссорились и спорили. Её последним аргументом была победоносная улыбка старшей сестры. А моим — физическое воздействие. Один раз дело зашло так далеко, что вместо шишек стали бросаться ржавыми консервными банками, и, как назло, при свидетелях, поэтому конфликт не удалось замять и забыть, как бывало часто.

Наступал вечер, как обычно, в горах холодало. И Сашин, и мой пыл давно поостыл, но мы не могли оказаться рядом друг с другом, потому что ВСЕ знали о размолвке, и не получалось сделать вид, будто ничего не произошло.

Небо было чистым и золотым. Дневной переход уже закончился. Одни взрослые дежурили у костра, занятые приготовлением ужина, другие ставили палатки.

Виктор, как самый примерный, ссутулился у костра, помогая дежурным.

Олег ругался с отцом. Их ссоры не были серьёзными, но всегда очень шумными. Оба орали, как ополоумевшие, но их крик больше походил на базарную ругань, чем на крик: так орать умеют только эмоциональные выходцы с Юга страны, коими и был Олег со своими родителями.

Ругались они, потому что Олег с Витей поставили палатку не в том месте, где было ровнее всего. Не сделали они этого, потому что я устроил там раньше склад дров. Олег ринулся бы перетаскивать дрова в пику мне, но Виктор отвлёк его чем-то.

Но становиться между Олегом и его отцом было бессмысленно, покричат и сами успокоятся.

Маша бродила в одиночестве, много позже я понял, что уже тогда началось то, что оторвало её первой от нашей группы.

Всё было как обычно, кроме того, что я сидел у костра, листая песенник Окуджавы, по инерции прикидывая, какую песню спеть, периодически вспоминая, что мы с Сашей поссорились и никакого дуэта не будет.

Виктор никогда не пел, до сих пор не знаю, почему: либо не умел, поэтому и не пытался, а может наоборот, обладал настолько хорошим голосом, что спой он хоть раз, никто из нас больше не осмелился бы и рта раскрыть. Способен ли был Витя скрывать свои достоинства, ради сплочённости нашей группы, рискуя показаться окружающим закомплексованным? Да. Я уже упоминал, что Виктор был самым смышлёным, я даже не берусь сравнивать свои слабые умственные способности с его мозгом-компьютером. Могу повторить точно, что Виктор, казавшийся абсолютным материалистом, первый осознал, чем мы все связаны. Когда он рассказал мне обо всём, я сам был так далёк от разгадки, что решил: у парня бред, тем более что вскоре он и правду впал в забытье. Но об этом позже.

Да, добавлю: Виктор никогда не пил спиртного, не курил, ложился спать раньше всех и вёл себя дисциплинированней остальных. Это с самого детства! То есть он делал всё возможное, чтобы не дать ни единого шанса окружающему миру уничтожить нашу группу.

Как бы то ни было, но он отменно играл на гитаре, давая возможность мне, вечно не помнившему слов песен, смотреть в текст. В нашем хоре мы с Александрой делили первую партию между собой. Маша тихонько подпевала, стараясь точно попасть в ноту, и ей это мешало: она слегка фальшивила, но очень тихо, получая удовольствие от самого процесса. Проблемой был Олег: то ли песни ему были не по душе, то ли хотелось принимать большее участие, то ли он ревновал Сашу.