Хранитель понятий - Страница 8

– Я и сейчас к тебе не пришел, Вензель, – напомнил Шрам. – Ты ко мне. Я лишь вышел к тебе навстречу. Согласен с тобой, Вензель, друзья верные нужны, без них никуда. О пользе дружбы я никогда и не забывал и по сторонам, думая о том, посматривал.

Это Шрам намекнул, что, дескать, обзаведись он списочками, то в одиночку такую махину все равно по уму не освоить, поэтому так и так обращаться пришлось бы к авторитетным людям, а лучше Вензеля приятеля не найти.

– Кажись, на лад пошло, – Вензель сделал вид, что его устроили заверения молодого вора. – Вот что значит по душам потрендеть.

В одном истинно прав старикан: ополчи на Шрама весь город, что и было явлено последними днями – не победить в той схватке, задавят. А со списками к Шраму придет сила. Если вообще в природе существуют Эрмитажные списки.

– На лад, говоришь? – Шрам откинулся на спинку автодиванчика. Мягкий слишком диванчик, Сергей вообще предпочитал жесткие спинки и седалища. – Пожалуй, так. Лад и покой еще никому не вредили.

Вензель полез в карман. Если он чего подлого и задумал, то следовало напрягаться не сейчас, когда он вынет руку. Вензель вытащил сморкательный платок, облегчил шнобель. Напрягаться следовало, когда Вензель сунет платок обратно. Запросто после этой операции его рука может оказаться вооруженной.

Нет, Вензель всего лишь просто убрал платок и вынул руку пустой:

– Будет тебе покой, добрые люди озаботятся. Но доброта людская не безгранична. Потому что без конца выручать по одной лишь доброте тебя никто не станет.

Вензель повторился. Да и Сергею вроде бы нечего ему больше сказать кроме «покедова». Пора разбегаться. Типа обсудили и добазарились. Нет, ясен дуб, каждый продолжит играть по своим правилам, но до поры они станут друг другу подыгрывать.

– Ну, а теперь, коль мы сошлись, открой тайну, Вензель. Все-таки, как ты меня вычислил?

– Чего проще? Кто тебе из тюряги телеконференцию с паханами летом обеспечивал? Мальчишечка один по имени Антон.[3] Я знаю, ты людьми не кидаешься, вот и взял с той поры мальчишечку на карандаш. Гляжу, мальчишечка вдруг свою фирму открывает. На какие шиши, спрашивается? Знать, без твоих озеленений не обошлось. А когда наши кинулись ради тебя Питер расчесывать, я забил болт на изолятор и нефтекомбинат, про них все рюхают...

В это время «вольвешник» с авторитетными ворами обошел грязный «Камаз». Возьми пьяненький большегрузовский водила Егорыч чуть левее и долбанул бы иномарку. Ее бы мотыльнуло на встречную полосу как раз под набегающую «шаланду» с контейнерами. И знания об Эрмитажных списках, а также воровской уговор были бы похоронены под грудой крашенного металла.

Короче, перекрываются выходы на парадную и пожарную лестницы. Вот там и должна торчать охрана, держа хваталки на поясах возле ребристых рукоятей. И ждать, когда папы нашепчутся под водяру с закусем и начнут расползаться по машинам. Ну еще лифт, возле которого вполне достаточно нарисовать двоих пацанов. Пусть даже сидят на стульях с журналами в руках. Лишь бы вовремя отрывали задницы и становились в охранные стойки. И, разумеется, на балконах соседних с занятым папами номеров пусть дежурит по человечку против лихих спусков на стальных тросах.

Балконные караульщики жуют жвачку, просматривают подходы и сплевывают вниз обильной густой слюной, красиво расстягивающейся белой змейкой в долгом-долгом полете к земле.

А гостиничный бар молотил сегодня вечерочком выручку на соках, лимонадах и калорийной жратве. На пластмассовые столики были выложены мобилы, издали похожие среди тарелок и стаканов на шоколадные батончики. Когда одна труба начинала пищать, телефоны моментально расхватывались всеми. И за другими столами неизменно напрягались от чужих звонков.

Кто-то, с железными нервами, разгадывал кроссворд:

– Деталь интерьера?

– Вертухай.

– Не катит, нужно из семи букв.

– Тогда – конвоир.

Была в баре группа кавказцев, отсвечивающая под цветной иллюминацией черными кожанками – надо понимать, национальной кавказской одеждой. Кавказцы по привычке горланили меж собой, но горланили вполголоса. И недобро косилсь по сторонам.

Люксовый этаж «Карелии» был арендован от двадцати двух ноль пяти и до тех пор, пока арендаторы не скажут «Хватит, берите его обратно, заселяйте». Предположительно на трендеж должно уйти не более двух часов, а уж как покатится на самом деле – бог весть.

– ...И вдобавок ведешь двойную игру, используя нас втемную. Используя для своих делишек.

– Сильно ты, Карбид, сказал. Поднялся, поднялся. Еще годика два назад в бригадиришках ходил, а теперь... Эхе-хе, – Вензель достал красный батистовый платок и тщательно – сперва одну ноздрю, потом другую – высморкался. Самое смешное, что насморк начал досаждать Вензелю после встречи со Шрамом. Или двери «вольвы» тот слишком широко распахивал, или у старика уже сложилась аллергия на Шрама? Пострадал он от Шрама, нечего сказать, и продолжает страдать. Вон Карбид какую обидную речь двинул. Правильно покойничек Клим Сибирский скороспелов не переносил, какими бы те удальцами не казались.

Пихнув платок в карман, Вензель одной пятерней накрыл круглый набалдашник трости, другую запустил в успокаивающую мохнатость белого персидского кота. Привыкли ладони к сочетанию твердого дерева и податливой шерсти, без того нет ощущения полного комфорта в разговорах, как не было намедни в «вольво» при базаре со Шрамом.

– И что дальше, Карбид? – Вензель спецом давал предъяве напитаться гнилым соком, будто чирю. Чтоб потом смачнее гной чвыркнул. Между прочим подглядывал, как засемафорили рожи остальных. Кто за, кто против, кто воздержался?

– Дальше мы тебя будем слушать. – Карбид нервно ходил вдоль окон по кромке ковролина, позвякивая ключами или мелочью в карманах брюк. Остальные семеро сидели за столом, на диванах, Харчо устроился на тумбе трюмо. Они в опасный базар влезать пока не торопились.

– Значит, Карбидушка, ты у нас решил, что старичок засиделся за столом, молодым дорогу надо уступить. Может и так. Только ты, соколик, ничего толкового пока не прогнал. Гниль одну вывалил, обвинил в каких-то пакостях, а где же разъяснения? Так любой любому может забубенить – мол, ты, Такой Такойтович, нехороший человек. Ты сперва обвинения свои размажь, как масло по булке, чтобы и я, и люди уловили затейливый ход твоих мыслей, – вообще-то рожи остальных пока не ласкали взгляд Вензеля, проросло волчьей ягодой посеянное Карбидом зерно. И еще выше вымахает.

– Чего там ловить? Люди также думают. – Карбид остановился, зачем-то провел ладонью по планкам жалюзи, словно собирался исполнить на них мелодию. – Во-первых, Вензель, ты нас настропалил, чтобы сход без присутствия Шрама вынес ему предъявы. Затем ты настоял, чтобы мы спеленали его и спросили с него ответ. Во-вторых, ты сам встретился со Шрамом, перебазарил без нас и позволил ему свалить. В-третьих, ты теперь подписываешься за Шрама, убалтываешь нас забрать предъявы, оставить его в покое и считать, с понтом ничего не было. Он славный братан, а мы жестоко ошибались. И ты будешь гнать, что в этом нет темной игры за нашими спинами? В-четвертых, о самой темной игре. Ты охотишься за Эрмитажными списками, хочешь захапать их сам, ни с кем не поделиться, а мы на тебя должны шестерить как полные дурики. Ну, чего, Вензель, не так?

Когда Карбид сложил из звуков слова «Эрмитажные списки», в номере сломалась тишина: кто-то скрипнул стулом, кто-то бухикнул, кто-то хмыкнул, кто-то закоцал пальцами по столешнице. Карбид нарушил труднообъяснимое, но всеми признаваемое табу – никто, до кого доходили слухи о списках, вслух до Карбида на людях о них не заговаривал. Как у иных народов не произносят из суеверного страха имя дьявола, так в Питерее всегда избегали слов «Эрмитажные списки».