Храмовый раб (СИ) - Страница 7

Макс торопливо закивал головой, всеми силами показывая, что первичный инструктаж пройден.

— Слушай сюда. Идешь к воротам, поможешь писцу считать мешки с ячменем, которые привезут сегодня. Он стоит у западных ворот и его зовут эну Хутран. Ошибешься, заплатишь битой шкурой. Все понял, недоносок?

Макс снова закивал, изо всех сил стараясь понравиться новому начальству. После этого с видом крайнего усердия рысцой побежал к воротам.

— А жизнь-то налаживается, — думал Макс. Кормят лучше, работа умственная, а религиозным пылом он воспылал не на шутку. Так и тянуло помолиться Великой Матери во имя будущего урожая. — Отложим на вечер, надо местных телочек изучить. А то мало ли что. Трахнешь кого, а окажется, что сегодня несчастливый день и нужно нарушителя скормить свиньям. Тут ребята без тормозов.

Эну Хутран оказался небольшого роста крепким мужичком лет тридцати пяти. Выбритый до блеска, как и все жрецы, с коротким посохом, без которого уважающие себя люди на улицу не выходили. По мнению Макса, посохи служили не столько медицинским изделием для немощных, сколько вполне эффективным оружием самообороны. По крайней мере, он несколько раз получал по хребту этой штукой и оценивал ее возможности вполне здраво. Количество украшений на посохе и качество резьбы говорили о статусе владельца не меньше, чем прическа и одежда. Увидев жреца, Макс припустил еще быстрее, на подлете сгибаясь в поклоне.

— Еще раз придешь позже меня, получишь десять палок, — сказал этот добрейший служитель бога.

— Да господин, больше не повторится, господин, — привычно сказал Макс, опуская глаза в землю.

— Ждем поставку зерна с храмовых полей. Твоя задача считать и докладывать мне. Я буду записывать. Потом зерно нужно будет под счет передать в склад. Если что-то пропадет, ты горько пожалеешь. Уяснил?

— Да, господин, — привычно ответил Макс

— Абаком пользоваться умеешь?

— Нет, господин.

— Как же ты считать собрался, тупица?

— Я не знаю, что такое абак, господин, но считаю хорошо.

— И за что мне такое наказание? Тупой самонадеянный раб, которого дали мне в помощь. Только никакой помощи не будет, придется все проверять за тобой. Слушай меня, животное. Я не доволен тобой, и тебе нужно очень постараться, чтобы к вечеру мое настроение улучшилось. Иначе я пройдусь по твоей спине посохом.

В этот момент ворота со скрипом открылись и въехали первые телеги, запряженные мулами. Макс подбежал к каравану.

— Четырнадцать, шестнадцать, четырнадцать, пятнадцать, тринадцать. Семьдесят два мешка, господин.

Жрец, который щелкал костяшками на местном подобии счёт из советского гастронома, изумленно поднял голову.

— Как ты это сделал?

— Можете проверить, господин.

Жрец, мучительно сопя, тщательно пересчитал каждый мешок, щелкая деревяшками на своем девайсе.

— Семьдесят два. Удивительно. Иди с ними в хранилище зерна и сдашь Римушу.

— Да господин. И Макс пошел рядом со скрипящими телегами, возницы которых которые дорогу к зернохранилищу знали куда лучше, чем он. У ворот они остановились и Макс спросил у крутившегося рядом пацана.

— Где найти Римуша?

— А вон он.

В сторонке стоял могучий бородатый мужик в грубой шерстяной тунике и ковырял щепкой в зубах.

— Ячмень привезли? Ну разгружайте. Нести в левый угол. Чего вылупился, раб? Тебе особое приглашение нужно?

Тут Макс понял, что сладостные мысли об умственной работе были несколько преждевременны. Крестьяне, не прекословя, начали таскать мешки, Макс не отставал. Судя по недоброму взгляду Римуша, тот только искал повод, чтобы придать ускорение заднице Макса хорошим пинком.

Вскоре мешки перекочевали в указанное место, а Римуш, пощелкав абаком пробормотал:

— Так, семьдесят мешков ячменя.

— Прошу прощения, семьдесят два, господин, — робко сказал Макс

Римуш поднял изумленный взгляд с видом человека, которому что-то послышалось.

— Ты что-то сказал, сволочь?

— Семьдесят два мешка, господин, — повторил Макс, понимая, что сейчас его будут бить. И, как обычно бывает в жизни, его скверные ожидания оправдались в полной мере. Римуш был могуч, как и положено человеку, много лет ворочающему тяжеленные мешки на свежем воздухе. Поэтому уже через минуту лицо Макса представляло собой отбивную. Нос был разбит и сочился кровью. Губы на жаре превращались в оладья с немыслимой скоростью, а левый глаз превратился в узкую щель. После особо удачного удара он упал, и наступила спасительная темнота.

Очнулся он от криков эна Хутрана. Рядом с ним стоял Римуш, согнувшийся в поклоне, и заискивающе глядел в глаза жрецу.

— Он был непочтителен, господин.

— Что он сказал?

— Эта помесь осла и собаки говорила со мной, как с равным. Я не мог такого стерпеть.

— Раб дерзил тебе? Тогда ты был в своем праве. Можешь идти.

Римуш довольно улыбнулся и ушел в хранилище. Макса подняли и пара рабов помогла ему дойти до любимой лежанки из тростника, где его напоили и оставили исцеляться живительными силами природы. Никакого врача никто ему не позвал, да и не собирался. Макс лежал в одной позе, потому что любое движение усиливало головную боль. Вскоре он провалился в забытье.

Пока Макс бездельничал, восстанавливаясь после знакомства с местным складским хозяйством, в уже известном нам кабинете происходил интересный разговор.

— Многоуважаемый господин, — начал эну Хутран, — Ваш новый раб совсем не прост. Он считает так, словно его поцеловал Вавилонский бог Набу, но абаком пользоваться не умеет. Кто он, господин?

— Тебе не нужно этого знать. Рассказывай все по порядку.

— Слушаюсь. У нас начали поступать жалобы от крестьян, что они привозят указанное количество зерна, а потом выяснялось, что поступило меньше. Некоторым пришлось привезти недостающее, как недоимку. Начался ропот. Поэтому я встал утром на воротах и пересчитал лично, сколько же зерна поступило сегодня. Потом послал раба, чтобы он проверил, сколько будет перенесено в хранилище, не пропадет ли что в дороге. После разгрузки он был жестоко избит кладовщиком Римушем. Со слов последнего — за непочтительность. Но на обратном пути я переговорил со старшиной крестьян, и он рассказал мне, что у нашего раба с Римушем возник спор. Римуш сказал про семьдесят мешков, а раб про семьдесят два, после чего был избит в кровь. Я потом проверил записи на складе, туда пришло семьдесят мешков. После этого призвал стражу, попросил помощи эну Халти, и мы пересчитали мешки на складе. Оказалось, что пятнадцать мешков-лишние. Римуш виновен, господин.

— Где он?

— В яме, господин, ждет суда.

— Не затягивайте с этим. Известите судью, пусть собирает присяжных.

— Да, господин.

Через три дня на главной площади, при большом стечении зевак, состоялся суд. На возвышении, покрытом коврами, восседал уже знакомый Максу вельможа с завитой бородой и высокой разноцветной шапкой на голове, расшитой золотыми нитями и украшенной камнями. Высокомерная морда и огромное количество золота на шее и руках в стиле «цыганский шик» подчеркивали серьезность ситуации. С точки зрения Макса, его вид был верхом безвкусицы, но по местным меркам судья был эталоном стиля и явно обдумывал свой гардероб. Даже складки длинного кафтана были разложены вокруг сидящего неподвижно судьи в каком-то хорошо продуманном порядке.

— Сколько же он бороду свою завивает, — подумал Макс. — Волосок к волоску прямо. И Макс продолжил жадно смотреть на происходящее. После довольно однобокого знакомства с местной жизнью, заключавшегося в чистке отхожих ям, сегодняшний день можно было считать праздником. Впрочем, так думала половина города, находившаяся тут же.

По бокам вельможи стояли два черных, как сажа, раба, привезенных из далекого Египта и обмахивали его опахалами. По правую и левую руку сидели уважаемые в городе люди, выполняющие роль присяжных. К собственному удивлению, Макс узнал, что организация судопроизводства в Эламе и Месопотамии была более прогрессивной, чем в родной ему федерации, где к судам присяжных и состязательности процесса все шло очень и очень медленно.