Хозяева драконов (сборник) - Страница 74

— Но почему? Почему они так делают?

Я заговорил, прислушиваясь к собственным мыслям. Я-то знал, почему так произошло.

— Из-за того, что сказало это существо.

— Разве оно что-то говорило?

— Оно говорило, но не все его слышали.

— Оно говорило с тобой?

— С некоторыми из нас. С Леусом, с теми, кто распрощался с жизнью, да и с остальными. Я выслушал его.

— Но почему я ничего не слышал? Я же там был!

Я пожал плечами. Он не слышал, вот и все.

— Ладно, что оно говорило? Расскажи, — потребовал мой ассистент.

Я повернулся, посмотрел на него. “Может это произведет на него впечатление? Нет, — решил я, — скорее всего нет. И хорошо. Хорошо для него, хорошо для других, ему подобных. А ведь без них Человечество перестало бы существовать”. Я решил рассказать.

— Лемминги, — пояснил я. — Слышал о леммингах? Без каких-либо причин, благодаря каким-то глубинным, инстинктивным побуждениям, они устремляются друг за другом и гибнут, губят себя, падая в пропасть. Друг за другом они стремятся к гибели. Видовая необходимость. То же самое с этим созданием и его народом. Они прошли через метагалактики, чтобы здесь покончить с собой. Они собрались совершить массовое самоубийство в нашей Солнечной системе. Вспыхнуть в атмосферах Марса, Венеры и Земли и умереть, вот и все. Просто умереть.

Его лицо окаменело. Я видел, он понял меня. Но какое это имело значение? Ведь не это же заставило Леуса и остальных покончить с собой, не это расстроило меня. Побуждение одного народа не соответствует побуждениям другого.

— Но… но… я не понимаю…

Я перебил его:

— Это то, что сказал Итк.

— Но почему они явились умирать сюда? — растерянно спросил он. — Почему именно сюда, а не в какую-то другую звездную систему или галактику?

Об этом Итк тоже рассказал. О том, чему мы удивлялись, проклиная себя за этот вопрос. И ответ Итка оказался самым простым.

— Потому что, — проговорил я медленно и мягко, — это — край Вселенной.

На лице моего собеседника отразилось непонимание. Я видел, что эта концепция выше его разумения. Солнечная Система, система Земли оказалась, если говорить точно, краем Света. Вроде как в плоском мире, по которому плыли моряки Колумба, плыли в ничто. Конец всего. В одну сторону лежала Вселенная со своими законами… и они — народ Итк — правили ею. Она принадлежала им, могла бы принадлежать им вовеки. Но они имели расовую память, впечатанную в каждый эмбрион, в каждое существо их народа, и потому они никогда не деградировали. Как у любой породы леммингов, появлялось новое поколение, которому предстояло просуществовать тысячелетия — и уйти намного вперед. И они отправлялись в путь, двигались до тех пор, пока не оказывались здесь, чтобы сгореть в нашей атмосфере. И еще управлять всем тем, что нужно, чтобы осуществить свое намерение.

А потому для нас, активных, ненасытных, любопытных, ищущих и странствующих землян, чья жизнь связана с поисками знаний, с жаждой знания, нам ничего не осталось. Только мусор нашей собственной звездной системы. А кроме этого — ничего.

Мы находимся на грани смерти. И не будет никаких межзвездных путешествий. Не потому что мы не можем. Мы могли бы отправиться к звездам. Но теперь выяснилось, что нас должны допустить к ним. Это была Их Вселенная, так что мы, на Земле, оказались на задворках.

Не зная, чем это обернется, Итк говорил без злых намерений, но для многих из нас его рассказ прозвучал трубным гласом. Для тех, кто мечтал, кто желал большего, чем Порта-лес.

Я отвернулся от него и поднял взгляд к небу.

Небо пылало.

Я поплотнее сжал в кармане пузырек со снотворным. Слишком уж тут светло.

Все так и случилось месяцев восемь назад, и только теперь Руди обнаружил ее. Она была тут, в этом огромном и уродливом здании на Вестерн Авеню в Лос-Анжелесе, жила со всеми, не только с Джонахом, а со всеми.

Ноябрь в Лос-Анжелесе. Незадолго перед закатом. Странная прохлада, несмотря на то, что место полностью открыто солнечным лучам. Руди спустился с тротуара и остановился. Место выглядело как-то готически. На лужайке перед домом трава была выкошена, и стог ржавого цвета возвышался посреди недокошенной половины. Казалось, трава срезана небрежными взмахами жильцов двух соседних домов, квадратными коробками возвышавшимися с обеих сторон. “Конечно, как странно… эти жилые здания так высоки, старый дом сгорбился между ними, но выглядит он могучим, странно…”

У входа лежала перевернутая детская коляска.

Окна дома были заколочены картоном.

Руди легко закинул свой туристский рюкзачок на плечо. Он боялся этого дома. Он тяжело дышал; паника сжала его стальными объятиями. Посмотрев на темнеющее небо, он поискал глазами вход в дом. Ему ничего не оставалось, как идти напролом. Кристина была тут.

Из-за двери ему ответила какая-то девушка.

Она оглядела Руди, ничего не сказав. Длинные светлые волосы наполовину прикрывали ее лицо, когда она выглянула из-за грязной занавески.

Он снова объяснил, что ему нужна Крис. Девушка облизала уголки своих губ, ее щека подергивалась, словно у нее был тик. Руда, устав ждать, хлопнул о землю свой рюкзачок.

— Пожалуйста, позови Крис, — угрюмо повторил он.

Блондиночка повернулась и скрылась в тускло освещенном коридоре в глубинах этого ужасного дома. Руди замер у открытой двери и, внезапно, лишь только блондиночка скрылась, вошел. Словно пощечина, в нос ему ударил резкий запах. Марихуана.

Руди невольно выдохнул. У него закружилась голова. Он отступил. Последние лучи заходящего солнца прорывались над жилыми домами. Когда и они потухли, Руди снова вошел в дом, сжимая в руке туристский рюкзачок.

Он не помнил, закрыл ли он входную дверь, но когда обернулся, она оказалась закрытой.

Крис он нашел на третьем этаже. Она лежала у стены возле туалета, одной рукой поглаживая грязную розовую кроличью шкурку, а другую она поднесла к лицу. Согнув мизинец колечком, она обсасывала сустав. Из туалета тянуло различными запахами: резкий аромат высушенных потных носков, шерстяных сохнущих кофточек… от швабры в углу снисходительно несло окаменевшей пылью. И еще запах сена, в котором неизвестно сколько времени провалялась Крис. Запах шел от нее. Такой приятный…

— Крис?

Она медленно подняла голову и увидела его. Затем, так же медленно, она сфокусировала взгляд и закричала:

— Убирайся!

В прозрачной тишине дома, переполненного всевозможными шорохами выше и ниже, в темноте Руди услышал звук хлопающих крыльев, яростно бьющих по воздуху. Потом наступила тишина.

Руди присел на колени рядом с девушкой, его сердце отчаянно стучало. Он хотел достучаться до нее, поговорить с ней.

— Крис… пожалуйста…

Она отвернулась, и рукой, в которой все еще сжимала кроличью шкурку, принялась неуклюже шлепать его.

На мгновение… Руди мог бы поклясться, что слышит, как кто-то пересчитывает тяжелые золотые монеты где-то справа и чуть ниже, не на третьем этаже. Но когда он повернулся и заглянул через дверь в туалет, пытаясь определить, откуда идет звук, тот стих.

Крис, последовав за ним, попыталась заползти в туалет.

На ее лице играла улыбка.

— Кролик, — вяло сказала она. — Ты раздавил кролика.

Руди посмотрел вниз. Его правое колено стояло на мягкой шкурке розового кролика. Он убрал колено и зашвырнул шкурку в угол клозета. Девушка без гнева посмотрела на него:

— У тебя нет шансов, Руди. Убирайся!

— Я демобилизовался, Крис, — нежно сказал Руди. — Медики забраковали меня. Я хочу, чтобы ты вернулась. Пожалуйста, Крис.

Она не слышала его слов, просто отодвинулась, забралась подальше в туалет и закрыла глаза. Некоторое время Руди шевелил губами, повторяя то, что уже говорил. Но для нее звук пропал. Тогда он зажег сигарету, сел в открытой двери туалета, закурил в ожидании момента, когда она сможет понять его. Восемь месяцев он ждал, что она вернется. Ждал с того самого момента, как обнаружил ее записку: “Руди, я уезжаю с Джонахом в “Холм”.