Хор из одного человека. К 100-летию Энтони Бёрджесса - Страница 3
О достоинствах Бёрджесса-композитора пусть судят музыковеды. Я же непоколебимо уверен в том, что среди неисчерпаемых залежей его литературных произведений можно отобрать немало вещей, которые по своим художественным достоинствам ничуть не уступают прославленному бестселлеру.
* * *
В качестве беллетристического «паровоза» номера вашему вниманию предлагается одно из таких сочинений, роман «Право на ответ» (1960), относящийся к наиболее продуктивному периоду творчества Энтони Бёрджесса — конец пятидесятых-первая половина шестидесятых — времени, когда он создал лучшие свои произведения. Стимулом стал безжалостный приговор врачей, предсказавших ему скорую смерть от неоперабельной опухоли мозга. Вместо того чтобы впасть в ступор и предаваться отчаянию, он принялся с утроенной энергией строчить роман за романом, дабы обеспечить своей непутевой алкоголичке-жене безбедное существование.
Кстати, именно первая жена Бёрджесса, Линн, подсказала ему фабулу «Права на ответ». Во время войны она знала две супружеские пары, распавшиеся из-за того, что уставшие от семейной рутины мужья решили оживить сексуальную жизнь и на время поменялись женами. Игры с обменом супругами закончились печально: один из экспериментаторов с новой «женой» не сошелся, а к старой вернуться не смог — ее сердце занял приятель; в результате бедолага покончил с собой[10].
Адюльтерная история, пригодная для махровой мелодрамы, послужила Бёрджессу отправной точкой для создания «черной комедии», по тональности и манере повествования родственной «нигилистической дилогии» раннего Джона Барта. Так же как и в «Плавучей опере» (1956) и «Конце пути» (1958), рассказ здесь ведется от лица разочарованного в жизни аутсайдера — средней руки бизнесмена-экспатрианта, мотающегося по миру в поисках теплого местечка и бывающего на родине лишь наездами. Глазами циничного, наблюдательного мизантропа-рассказчика, воспринимающего свою отчизну как зловонную клоаку и враждебно-отстраненно взирающего на своих сограждан, показано сытое убожество провинциального городка Средней Англии и растительный образ жизни его обитателей, загипнотизированных телевидением и одурманенных алкоголем:
«Выпивка, выпивка, выпивка, телевизор, кино. О боже, какая скука. Дай мне изменить место действия, дай мне добраться до Лондона. А что в Лондоне? Выпивка, ланч, выпивка, обед…»[11]
(В общем, картина в духе «Шангри-Ла», бессмертного шедевра «Кинкс». Любители рок-музыки поймут аналогию. Ну-ка, подпевайте, друзья!
…Life ain’t so happy in your little Shangri-la
Shangri-la, Shangri-la la-la-la-la-la-la-la-la…)
Выдержанный в традициях социально-бытовой сатиры, этот, пожалуй, самый английский роман Бёрджесса, интересен не только тем, что в запечатлел Британию начала шестидесятых, эпохи зарождающегося «общества потребления» и воцарения массовой культуры, но и тем, что затрагивает ныне сверхактуальную тему непростых взаимоотношений европейцев с иммигрантами, «понаехавших» в метрополию из бывших колоний и протекторатов. В неспешном, почти бессюжетном повествовании постепенно намечается и вызревает конфликт, в котором переплетаются культурные, межэтнические, мировоззренческие противоречия. К концу романа атмосфера сгущается, нагнетается и, наконец, разражается катастрофа, заставляющая вспомнить о кровавых финалах шекспировских трагедий. (Неслучайно в рассказ вплетается шекспировская тема, позволяющая ярче высветить пошлость современности: один из персонажей, скуповатый и невежественный бармен Тед Арден, считается дальним родственником Барда по материнской линии.)
Под влиянием трагических событий переосмысляет свою жизнь и герой-повествователь: маска циничного и самодовольного брюзги спадает, обнажая лицо беспросветно одинокого человека, не чуждого состраданию и лелеющего хрупкую мечту о счастье взаимной любви.
Впрочем, воздержусь от детального анализа и подробного пересказа — это напрочь убьет удовольствие от чтения. Наберитесь терпения, дождитесь мартовского номера с окончанием романа — тогда сами все увидите и поймете. Уверен, что и «Право на ответ», равно как и более поздний рассказ «Встреча в Вальядолиде», в котором описана вымышленная встреча двух литературных гигантов, Сервантеса и Шекспира, не уронят в ваших глазах репутацию Бёрджесса-прозаика.
* * *
Составляя тематический номер, которым редакция «Иностранки» решила отметить столетний юбилей писателя, я придерживался принципа: как можно меньше уделяя внимание его скандальному шедевру, как можно более полно представить те аспекты его творчества, которые до сих пор незаслуженно находятся в тени «Заводного апельсина». Ведь Бёрджесс — этот человек-оркестр, хор из одного человека, литературный перпетуум-мобиле, в течение тридцати лет вырабатывавший ежедневную норму в две тысячи слов, — способен заполнить практически все рубрики журнала. И как критик и эссеист герой нашего фестшрифта не менее интересен, чем романист. Пусть он считал себя исключительно романистом и о своей критической деятельности отзывался пренебрежительно — «Критикой или рецензированием занимаешься, чтобы провести время и платить за газ. Для меня это не профессия»[12], — его лучшим критическим статьям не откажешь в остроумии и проницательности. Недаром же в апреле 1979 года писатель получил «из изящных, но могущественных рук самой миссис Тэтчер» чек в 200 фунтов и диплом «Критик года»!
Вот почему добрая половина номера отдана различным жанрам документальной литературы, где явственно запечатлелись житейские воззрения юбиляра, его литературные пристрастия и взгляды на искусство: во-первых, эссе, в которых он рассуждает на темы, видимо, волновавшие его всю жизнь (национальный характер британцев и феномен успеха) и со знанием дела анализирует творчество своего любимого автора, Джойса (ему он посвятил в общей сложности шесть книг); во-вторых, критические статьи об именитых современниках — Владимире Набокове, Джоне Барте, Уильяме Берроузе; в-третьих, интервью, в котором наряду с откровенно эпатажными «твердыми суждениями» в духе монтрейского небожителя — «Хемингуэй — великий романист, по-моему, но он так и не написал ни одного великого романа…»; «Я презираю все, что явно эфемерно, но подается, словно непреходящая ценность. Например, ‘Битлз’…»; «Я искренне считаю, что Америке следует сделаться монархией…» — рассыпан бисер тонких замечаний о собратьях по перу, а также даются ценные сведения о творческих планах, нереализованных замыслах, рабочем графике и прочих особенностях писательской кухни.
Особое место в подборке бёрджессовской нон-фикшн занимает фрагмент автобиографии, точнее, «исповеди» — именно так обозначил жанр своего двухтомного сочинения сам автор. Характерно, что из всех литературных произведений корифея английской прозы только оно и удостоилось награды: в 1988 году первая часть «исповеди», «Маленький Уилсон и большой Бог», несмотря на разноречивые отклики в англоязычной прессе, получила от британского ПЕН-клуба премию имени Дж. Р. Экерли. На мой взгляд, вполне заслуженно.
Читается «исповедь» на одном дыхании, как пикарескный роман. Вместе с непоседливым и неутомимым героем-повествователем мы странствуем по миру: из Манчестера попадаем на Гибралтар, где пережидаем Вторую мировую войну; далее — преподавательская рутина в колледже Банбери (Оксфордшир), от которой сбегаем в солнечную Малайю и еще дальше — в Бруней; затем возвращаемся на брега Туманного Альбиона, где переезжаем из одного провинциального городка в другой (Хов-Этчингем-Чизик); попутно делаем вылазку в страну победившего социализма, в колыбель трех революций (думаю, что наших читателей особенно заинтересует рассказ о развеселой туристической поездке Бёрджесса в Ленинград, которая вдохновила его на создание двух романов: «Мед для медведей» и «Заводной апельсин»: как раз после общения с питерскими стилягами наш словесный ювелир и придумал «странный говор» nadsat, на котором изъясняется его обаятельный головорез Алекс); затем на некоторое время оседаем в Лондоне; под давлением непомерных налогов эмигрируем из Англии на Мальту; после реквизиции дома перебираемся в Италию; из-за угроз мафии бежим и оттуда; на автофургоне «Бедфор дормобиль» колесим по Европе; на два года улетаем в Соединенные Штаты и, наконец, поселяемся в Монако. Во время этих скитаний перед нашими глазами предстает пестрая человеческая фауна, представители самых разных национальностей, социальных слоев и профессий: университетские преподаватели и студенты, военные, чиновники, издатели, литературные агенты, писатели, режиссеры, продюсеры и проч., и проч.