Хочешь мира — готовься к войне (СИ) - Страница 44

Стемнело. В саду все еще слышался плеск и бамбуковый перестук. И Кацуки все еще не было. Зато вычищенный и отглаженный костюм и свежая рубашка Виктора были на месте. Как и бумажник. Переоделся он быстро. И тут свою партию начала паранойя. Это было слишком легко. Никого в коридоре, никого на галерее, и даже парень у ворот в будочке дремал. Или делал вид, что спит. Тихая аллея, спуск к магистрали и ни одной машины ни к особняку, ни назад. Что-то не так. Чувство опасности порцию за порцией впрыскивало в кровь адреналин, но остановиться он уже не мог. Он без приключений добрался до крошечной закусочной, в которой даже был телефон. Он связался с Георгием, и тот явился спустя всего-то час после звонка. Сомневаться в том, что Гоша летел по городу, не приходилось.

Кацуки его отпустил. Но перед этим Бек общался с ним. И с Милой скорее всего. И, вероятно, с Джеем. И бог его знает с кем еще. У Виктора Никифорова всего-то два больных места. Вот только понять, кто и за что его предал — никак не получалось. Не верилось. Не хотелось верить. Не могут так подставить два самых дорогих человека. Не могут. Вот только все указывало, что смогли. И предали.

Юрка и Кацуки. Бек и Бабичев. Сговорились, как по нотам разыграли сценарий. Неужели Бек решил прибрать к рукам Юрку? Из ведомого и подчиненного стать главным? А тот и повелся? Но зачем? Чего им обоим не хватало? И зачем было так долго лгать?

Он чуть не спятил прежде чем машина остановилась у парадного. Буквально пулей вылетел из салона, стремительно преодолел расстояние до двери, вломился в ярко освещенный холл. Музыка и смех доносились из гостиной. Громкая музыка. Пьяный смех. Их там трое. Бек, Юрка и Мила. Вот и действующие лица трагедии. Хотя, наверное, это все-таки комедия. Абсурд и сюр. И главным посмешищем сделали его.

Танцы-шманцы. Он видел их, всех троих. Бек развалился в кресле и пялился на то, как Мила обжималась с Юркой. Совершенно пьяным и от того — невнимательным и абсолютно расслабленным. И этот взгляд… о, ему знаком такой взгляд Бека. Вот как, значит. Не Никифоров ему нужен, ему Юрку подавай… а старика Виктора — в расход. Как же ты радовался, должно быть, когда услышал-таки признание влюбленного слепого идиота! За что же ты так, Бек, а?

Витя не выдержал, когда пальцы Милы с силой смяли юркин зад. Шагнул вперед, рывком разворачивая Бабичеву к себе лицом, отдирая ее от Юрки. Женщин он никогда не бил и не собирался начинать. Так что просто толкнул ее в глубокое кресло, подошел к подорвавшемуся с места Отабеку, встретив его мощным ударом в челюсть.

Тот отшатнулся, но не упал, ниндзя херов. Улыбнулся, слизывая кровь из разбитой губы:

— А вот и хозяин пожаловал.

А вокруг словно и не стало никого. Ни Юрки, ни Милы. Даже ее крик словно издалека донесся. Только Отабека было слышно.

— Что ж ты там не остался, где был, а? Заебал ты меня, Витенька. Заебало шавкой при тебе быть да на побегушках.

— Чего ж тогда ждал?! Столько раз грохнуть мог! — Нет, не может быть. Что же ты несешь, Бек, мое Золото? Это ложь, господи, не может такого быть! Не в этой гребанной жизни! Виктор смотрел в его глаза и не понимал.

В почерневших глазах Отабека промелькнула на мгновение сильная, почти чудовищная боль и утонула на дне зрачков.

— Надеялся, что что-то изменится? Что ты человека во мне увидишь? — он шагнул вперед, вытягиваясь перед Виктором. —  Капризы твои выполнять надоело! Истерики выслушивать достало! Ты и твоя родня мне жизнь сломала!

Виктор побелел. На секунду показалось, что покачнулся даже. У Юрки — глаза дурные. Не соображает нихера, повис на Миле, с тупой пьяной улыбкой. Пропадет ведь охламон… но Бек…за что ж ты так?

— Задорого продался? Кому? Бабичеву? Джею? Кацуки? Или полиции меня сдашь?

— Я не продаюсь! — Удар был четким, очень точным. По касательной, но с инерцией, отшвырнувшей Виктора назад. На ногах тот не удержался. Рухнул назад, от удара обо что-то в затылке перед глазами засверкали фейерверки. Тело точно парализовало, по шее потекло что-то горячее, а сознание словно погрузилось в туман. Голоса, крики, звуки он слышал, но сознание их не фиксировало. И глаза держать открытыми сил не хватало.

— Твою мать… — зло зашипел Отабек где-то прямо над ним. Зачем-то приложил пальцы к шее, но прикосновение было до странности нежным. Где-то подальше был слышен женский голос, но разобрать слова было невозможно. Кажется, о том, что он, Виктор Никифоров, все-таки умер. А потом его подняли и понесли куда-то. Свет сменился тьмой, потом еще раз светом. И окончательно воцарилась тьма. Он еще чувствовал, как его куда-то уложили, и как твердое под ним начало плавно покачиваться, словно он лежал на волнах. — Он ударился… — слова слышались урывками, — …много крови… не так страшно… я вернусь… надо обработать… чтобы ни один волос…

А потом он все-таки ускользнул в забытье.

...Хмель Юрки сошел, стоило только увидеть кровь. Крови было много. Пепельные пряди Виктора стали грязно-рыжими, слиплись сосульками и облепили бледное лицо с бескровными губами и закрытыми глазами.

На белой рубашке — яркие брызги. И резко пахнуло металлом. Сладковатый запах то ли железа, то ли меди. Руки безвольно раскинулись. И вообще сейчас Виктор был не похож… не похож на живого. Скорее напоминал сломанную куклу. Красивую фарфоровую куклу из тех магазинов, в которых мастера изготавливают коллекционный штучный товар. Виктор-кукла. Виктор сломан. И кровь…

Отабек спокойно подошел ближе, наклонился, коснулся шеи Виктора кончиками пальцев. Даже отсюда было видно, как заходили желваки на смуглом лице.

...И все же так страшно было смотреть на это. Слышать каждое слово их… разговора. Видеть какое у Виктора было лицо. Лицо человека, которого предали. Которого убили.

Давай, Юрка… надо закончить. Надо, иначе все это было зря. А так быть не должно. Нет. Они не об этом договаривались. И такого вот… конца они с Беком не планировали. Виктор должен быть жив. Должен быть в порядке. Но роль еще не сыграна до конца.

— Блядь, Бек… ты не подохуел часом?.. — какой хриплый и тихий голос получился. Не так говорят свежеиспеченные мафиозные боссы. Но он новенький… и в состоянии эффекта. Нет, как-то это по-другому называется. Аффект. Когда у тебя на глазах человека убили, крышей протечь можно. — Ты, бля, че творишь?.. Ты ебанулся, чувак!.. Ты, блядь, только что моего траханного дядюшку угробил! Ты шаришь ваще, что ты творишь, или последний мозг тебе вынесло, м?.. Нас же теперь всех заметут! Убери нахер его отсюда!

...Юрка смотрел на то, как Бек поднимает с пола Виктора. Как ТЕЛО. Как труп. И как грязно-порыжевшие волосы Виктора окончательно скрыли обескровленное лицо. Руки безвольно свесились вниз, и Бек ушел. Не обернулся даже. Бросил, что со всем сам разберется, но не обернулся. Будто боялся смотреть в лицо. Ну и хер с вами. Трясло так, что зубы за малым не стучали. И жесть как холодно. Адреналин выходил, но рано, еще рано, еще ничего не закончено.

...Что-то начала втирать Мила. Что это конец, что он теперь полноправный хозяин. Что Бек зарвался и от него надо избавиться, пока за убийство не посадили. Что самому Юре нахер руки марать не надо, он же звездочка, ему в катание надо, медали собирать, а Мила может побыть вместо Бека, она готова, а у папы есть свой банкир, который поможет Юрочке обязательно, они помогут и прикроют если что… Юрка кивал, как китайский болванчик, мычал что-то в ответ, расплываясь сознанием все больше. Виктор-Витя-Витька…

...За пятнадцать минут отсутствия Бека он успел дернуть бокал вискаря и самолично затереть кровь на полу. Вискарем же и салфетками. И успокоить внутреннюю истерику, чтобы не ошибиться, не переиграть.

А когда Бек вернулся – снова начал орать. На вконец остохреневшего казашонка, на то, что Бек теперь сам себя ебать может, потому что свою жопу Юра ему не доверит, и что зверям место в клетке, и Бек такой же больной ублюдок, как и покойный любимый дядюшка…

...Прооравшись, он налил себе еще вискаря, залпом выпил и уселся в кресле. Маленькая разбалованная сука. Мальчик, у которого было все. А стало еще больше. А все остальное — по пизде. В том числе смерть «любимого дядюшки».