Хочешь мира — готовься к войне (СИ) - Страница 28

— Юра! — Юри оказался рядом очень быстро. Словно забыл о том, что было сказано лишь минуту назад. За метр присел и к Плисецкому подъехал по льду на колене. Коснулся плеча, но провести рукой дальше не рискнул. — Как ты?

Юрка тяжело сел, пятная лед розовым.

— Я в порядке, — он покачал головой. — Бля… глава японского синдиката на льду… Витька меня теперь из дома не выпустит. Или в Питер этот гребанный отправит. А я ведь правда подумал, что мы могли бы… что ты не стал бы трястись надо мной… что ты другой, не такой как все, кто меня окружает.

Юри стиснул кулаки. Несколько долгих мгновений смотрел на его макушку, а потом медленно поднялся.

— Ты прав. Я такой же, как и все. Якудза. Убийца. Но я тебя не трону. Обещаю. Прости, что… так вышло. Больше ты меня не увидишь. Нет необходимости уезжать. Удачи, Юра, — он склонился в глубоком поклоне, а потом развернулся и покатился к другому выходу, у которого, замерев, стоял его помощник. Его высокая сильная фигура показалась вдруг неповоротливой, тяжелой, как сломанная шарнирная кукла. Очень неуклюжая кукла, которая только чудом держалась на льду. У самого выхода Юри остановился на миг, повернул голову, словно собираясь обернуться, но заканчивать движение не стал. И растворился во мраке через пару секунд.

Юрке пришлось собрать всю свою волю в кулак для того, чтобы просто подняться на ноги. И не зареветь. Слезы это вообще отстой. Слезы это то, что никому показывать нельзя. Особенно охране. Если Витька узнает, или если доложат Беку или Гошану — все, пиши пропало. Никаких выходов, здесь на каждой трибуне по охраннику торчать будет. Или его все-таки отправят в Россию. Перспектива ни к черту.

Он даже переоделся. Умылся в туалете, а когда поднял взгляд на себя в зеркале — понял, что нифига отморозиться не получится. Губы припухли, и только законченный идиот скажет что это от того, что Юрка их тупо грыз. Глаза красные, физиономия бледная, ладони стесанные. И полный раздрай прям-таки написан на лице.

Он запал на главу якудза. Он тупо запал на главу якудза. И не просто запал, а хотел с ним переспать. Надо все-таки посмотреть правде в глаза и самому себе в этом признаться. Он хотел, чтобы это был Юри. И он хотел Юри. Ему нравится общаться с Юри. Ему нравится смотреть на Юри. Юри, Юри, давай, идиот, повтори это имя еще раз сто.

Машины японца на парковке уже не было. Ну естественно… он же сказал что не побеспокоит. Вот схуле все так?

Домой добирались в молчании. Юрка смотрел в окно и на попытки разговорить не реагировал. Иногда под настроение он почти лекции о фигурном катании читал. Рассказывал всякие приколы о чемпионах, о рекордах, и это всегда было интересно. Во всяком случае среди охраны даже негласное соревнование было: кто выиграл — тот сопровождает Юрку.

Сегодня он просто молчал, переваривая все происшедшее. И это было безрадостно. Потому что друзей у него нет. Ну, кроме Бека. Но тот не друг скорее, а… черт его знает что. Но Юри — он особенный. Был особенным.

«Додж» как всегда заложил круг перед домом, и Юрка, собрав манатки, выбрался из салона и поплелся в дом. Только б рыжая на глаза не попалась. Вот только б не! И Витька. Тоже не стоит. Начнет выспрашивать что случилось, а он говорить совершенно не готов.

Сейчас бы обнять Громозеку и завалиться на кровать. И не шевелиться. И чтоб никто не лез. И забить на все на свете. Вот только обычно вечером он звонил Юри. А что ему делать теперь?

Громозека его шаги услышал еще от начала лестницы, наверное, потому что ждал под дверью и урчал как маленький трактор. И стоило Юрке переступить порог, как пушистая тушка принялась тереться о его ноги.

— Ну что ты… хороший мой… тварюшка меховая… — Юра шипел, но гладил котенка по спине, пушистым бокам, позволял вылизывать свои ладони, а потом тупо сел на пол, сгреб его в охапку и обнял. Шершавый язык до боли продрал щеку. — Что мне делать, а? Что же мне делать, Громозека…

Дверь за спиной открылась и закрылась. Несколько секунд ничего не происходило, а потом что-то зашуршало и на плечи легла теплая, пропахшая Беком, кожаная куртка, в которую его завернули и подняли с пола вместе с котенком. Отнесли на кровать и опустили, обняв и прижав к себе. На голову опустилась теплая тяжелая рука, пальцы зарылись в волосы. И ни звука. Ни вопроса. Словно Бек давал ему возможность самому решить, что делать дальше.

Он думал, что будет молчать. Стоически и мужественно. Он же мужик в конце концов. Но это вот все, эта забота — они его доконали окончательно, и Юрка разразился сухими, нервными, сдавленными рыданиями, уткнувшись Беку в грудь. Громозека протестующе уперся лапами, раздраженно мяукнул и вывернулся из его рук, и Юрка только сильнее обнял Бека.

— Схуле все так, а?.. — всхлипывал он. — Блядь, Шекспир какой-то… все по пизде, черт… прости… херня творится какая-то…

— Никто не говорил, что это легко, Юрка, — Отабек обнял его за плечи, прижался губами к макушке, терпеливо пережидая. — Это больно, если по-настоящему, а не просто на перепихнуться. Больно, Юрка, но это можно пережить. Правда.

— По-настоящему? — смешок вышел каким-то истеричным. — Мне семнадцать, и я тут о чемпионате должен думать, а не о… пипец… Ромео, блядь, зачем же ты, Ромео?.. почему мы не самая обыкновенная семейка, Бек? Почему я не могу привести никого домой и сказать — знакомьтесь, это мой папа, мама, дед, это мой дядюшка. Почему у нас все не так? Почему нельзя влюбиться в какую-нибудь куколку Барби? Почему у меня все через жопу, а? — он снова рассмеялся дурному каламбуру. — И у вас тоже все, блядь, через жопу!..

— Так получилось, Юрка, — тело Отабека напряглось, стало почти каменным. — Может, тебе стаканчик чего покрепче? Или валерианки? — Отабек приподнял его голову, снял пальцем текущие капельки со щек. — Что случилось, малыш?

— Не надо, — Юрка мотнул головой, отвел взгляд, шмыгнул носом, тяжело задышал. Вот как это объяснить, а? — Просто человек, с которым я хотел… я ему не безразличен, я знаю, но мы вообще никак. В смысле нам нифига не светит ваще. Мне семнадцать, я тут типа несовершеннолетний по законам и всяко. У него работа. Ответственность. И секретарь, который считает, что я задумал подставу и шантаж… Не то чтоб он этого хрена с горы слушал, но у них типа предубеждение. В общем, не будет нифига…

Отабек нахмурился:

— Он? Это парень? Блядь, Витька мне точно голову свернет. Что за тип, да еще и с секретарем? Где ты его встретил? И… подожди… что за хрень с подставой и шантажом?

— Не важно, Бека, просто вот забей. Нифига не будет и все. И буду я милым мальчиком-фиалочкой, встречу какую-нибудь девочку на соревнованиях и все пучком. — И никаких оябунов. Никакой японской якудзы. Никаких обвинений. И поцелуев крышесносных у бортика. И взглядов, что продирают кажется до нутра.

Отабек хотел что-то сказать, но, заглянув в горящие упрямством глаза, только поджал губы.

— Это проблема? Для тебя этот человек — проблема? Или тут есть еще что-то?

— Не он для меня, — совсем тихо ответил Юрка. — Я для него.

— Подстава или шантаж? — Бек сузил глаза. — Судя по всему, он взрослый. Ох, Юрка, в кого же ты вляпался?

— Это не Чао-Чао, — Юра растер ладонями по лицу подсыхающие слезы. — Это ничего, Бек. Все нормально. Правда. Мы просто больше не увидимся. Вот и весь Шекспир.

— Поэтому ты плачешь, — Отабек провел пальцем по его щеке, пригладил волосы. — Пообещай мне, что если станет совсем невмоготу, ты придешь ко мне. И мы поговорим. Или просто напьемся и пойдем в клуб висеть на пилоне. Или пойдем и набьем морду твоей зазнобе, раз он такой параноик и заставил тебя плакать.

— По рукам, — через силу улыбнулся Юра. Представить что они с Беком едут в логово Якудзы, чтоб «набить морду зазнобе» — оябуну, получалось с трудом. Реально странно все. И грустно. — Спасибо тебе. Ты, блин, лучший.

— При Витьке только так не скажи, а то он решит, что-либо он, либо мир рехнулся, — Отабек улыбнулся, потянулся, чмокнул Юрку в лоб и отпустил. — Ты моя семья, Юрка. Поэтому я всегда буду рядом, — он встал, вскинул бровь, глядя на устроившегося на краю его куртки котенка, и хмыкнул. — Ладно, оставлю, а то твой зверь мне глаза выцарапает. Ну и тебе будет с чем обниматься перед сном.