Хлеб наемника - Страница 57
— Вы учитель? — поинтересовался я, хотя это было очевидно.
— Конрад фон Штумпф, директор Высшей школы вольного города Ульбурга, — представился горбун, а потом с легкой гордостью добавил: — Магистр истории…
— Юджин Артакс, наемник, — не менее любезно представился я и, не удержавшись, добавил: — Бакалавр философии. Обычно просто — Артакс.
— Вот как? — с удивлением вытаращился на меня магистр истории. — Бакалавр философии — наемник? Позвольте, разве может ученый заниматься такой ерундой, как война?
— А вам, господин фон (выделил я) Штумпф, родственники не говорили, что вы занимаетесь такой ерундой, как наука?
— Ну, со мной — особый случай, — усмехнулся магистр, скосив глаза на горб: — Для меня очень трудно выковать латы. Может быть, пройдем в аудиторию? На улице разговаривать не очень удобно.
Почему нет? Решив, что добраться домой я мог бы и пешком, поинтересовался у гнедого:
— Домой не хотите?
Жеребец фыркнул: «Подождем», — а кот вообще ничего не ответил — он в это время подыскивал возвышение, чтобы оказаться на одном уровне с собеседником. Да и кто я такой, чтобы его сиятельство Китц удостоил меня ответом?
— Проходите, господин Артакс, — открыл передо мной дверь магистр, — тут у нас учебные аудитории. Лекционный зал, библиотека.
Аудитории, зал… Пышные названия, но я увидел две полутемные комнаты. В лекционном зале стояла длинная скамейка, а к стене прикреплена аспидная доска. Библиотека — она же жилая комната: два высоких шкафа, забитых книгами и свитками, отгораживали местечко, где стояли топчан, накрытый одеялом, и огромный письменный стол, заваленный пергаментами и бумагами.
— Присаживайтесь, — радушно предложил хозяин, указывая на топчан.
Для себя он принес из «лекционного» зала «кафедру» — крепкий, но очень уродливый табурет.
— Жилище не очень большое, но мне нравится. Правда, — извиняющимся тоном сказал Штумпф, — кроме воды и сыра, у меня ничего нет.
— Жилище у вас отличное, — сказал я, не кривя душой. — У меня — вообще нет никакого жилища — и ничего! Есть я не хочу.
— Кстати, ваше имя… Оно настоящее? — задумчиво спросил магистр.
— Почти.
— Я так и думал, — удовлетворенно сказал Штумпф, пытаясь откинуться на спинку, но, вспомнив, что у табурета ее нет, подобрался. — Я много лет занимался генеалогией… Особенно родословными правящих семейств. Отметить такую странность, как исчезновение одной персоны, было несложно. А не заметить сходство вашего имени с именем этой персоны было бы недостойно исследователя.
В первые две недели меня хватало только на то, чтобы добрести до казармы и плюхнуться на койку, забываясь тяжелым сном без сновидений. Но постепенно стал втягиваться. Перестали пугать ранние подъемы, обливание холодной водой и утренняя пробежка в две мили «для улучшения аппетита». Пятичасовые занятия до обеда, двухчасовой перерыв и новые занятия до самого вечера… Через месяц я не удивлялся «старичкам», которые после утомительных занятий не спешили уходить в душное помещение, а оставались поболтать и выпить легкого пива.
Кое-кто из ветеранов уже стал отвечать на мои приветствия, а некоторые не брезговали делиться «хитростями» нашего ремесла. Сержант, заметив, что я умею владеть мечом, похлопотал о нашивках капрала. Забавно, но капральством я гордился не меньше, чем степенью бакалавра философии, которая была мне присвоена по протекции родни. А глядя на двойные нашивки сержанта, понимал, что стать магистром теологии было бы проще, нежели достичь подобных высот…
Через два месяца перестали спешить в казарму и мои сопризывники. Я к тому времени уже стал помощником полкового мастера-мечника. Никто не спрашивал, почему я выигрываю две схватки из пяти у мастера, три из пяти — у сержанта и пять из пяти у любого из солдат-ветеранов. Сопризывники могли противостоять мне только вдвоем-втроем. Ну а — самое странное — никто этому не завидовал. Напротив, даже ветераны из первой роты, проиграв учебный бой, одобрительно похлопывали меня по плечу.
Несколько хуже выходило с рукопашным боем. Мне претило, что можно бить кулаком в кадык, сминая его, а двумя пальцами проникать в мозг прямо через глаз…
Брр… Но после пары сломанных ребер (моих!), разбитого носа предубеждения стали исчезать сами собой, а на площадке оставался уже не бывший бакалавр, а безжалостный наемник, способный драться и убивать всем, что подвернулось под руку.
Во время тренировок различий между ветеранами первой роты, что уже отслужили четыре года, и нами, молодыми щенками из пятой, не было. И их, и нас гоняли одинаково. Но кое-какие привилегии у ветеранов были. Например, они имели два свободных дня в неделю, а мы только один. Старослужащие могли ходить в город хоть каждую ночь (главное, чтобы по тревоге был в строю!), а мы — только раз в месяц.
В город хотелось страшно! Из-за военного лагеря в городишко съехались курвы со всего королевства! Нам же из-за тощего кошелька (новобранцы получали в десять раз меньше ветеранов) приходилось брать одну девку на двоих, а то и на троих. Кое-кто из шлюх сами забредали в казармы, не опасаясь, что их затрахают насмерть, — сами были способны «пропустить» через себя целую роту и остаться довольными!
Но в город нас отпускали только раз в месяц. В остальные выходные предполагалось отдыхать не отходя от казармы. Мои сослуживцы тратили это время на сон, на посиделки с кувшином вина, на бесконечные разговоры о том, что они будут делать после службы…
Мне в выходные было тоскливо. Спал не больше, чем в остальные дни. Бегал по утрам, хотя никто не заставлял. А пить вино или пиво я в последнее время не мог…
Библиотека в казарме была не предусмотрена, потому что его величество, создавая сказочные условия для жизни и тренировки наемников, как-то упустил ее из виду. Поэтому мне ничего не оставалось, как продолжать занятия.
Я метал ножи в многострадальное бревно, пытаясь сделать ступеньки, когда подошел дежурный сержант:
— Кисть держи свободней, — посоветовал он. — Слишком напрягаешься…
— Так? — поинтересовался я, отправляя очередной нож в цель.
— Так лучше, — кивнул сержант. — Еще немного, и будет отлично. А теперь собирайся, там за тобой какой-то хлыщ приехал.
— Что за хлыщ? — спросил я, недовольный тем, что меня отрывают от занятий.
— А хрен его знает… — пожал сержант плечами: — Хлыщ как хлыщ. Карета с гербами. Он, как приехал, сразу к командиру полка пошел… После этого наш кэп приказал, чтобы ты брал манатки, а казенное добро сдал в каптерку.
Все мои личные вещи уместились в куцый мешок, да еще и место осталось. Дежурный проследил, чтобы я отнес в оружейку деревянный щит, обитый потрескавшейся кожей, щербатый меч и неказистые доспехи — все, чем снабжает король наемника-новобранца. Каптерщик ухватил мое добро и скрылся с ним в глубине кладовой, как крыса в норе.
— Ну пошли, — тронул меня за плечо сержант.
— Подождите, господин сержант, мне бы еще расписку на оружие забрать, — почтительно, но твердо заявил я.
— Зачем тебе расписка? — удивился дежурный.
— А как я все обратно получу? Он же потом заявит, что знать ничего не знает. Будут за этот хлам из жалованья высчитывать.
Сержант пожал плечами и уселся на табурет, показывая своим видом, что долго ждать он не намерен…
— Господин каптерщик! — заорал я, пытаясь докричаться до самого дна норы. — Расписку давай!
Будь я один, оружейник послал бы подальше первогодка, пусть и с капральской нашивкой, но в присутствии сержанта-свидетеля он не осмелился заявить «что знать ничего не знает!», поэтому приковылял обратно и бросил мне кусок пергамента со своими закорючками…
Около ворот, на которых дежурили старые и увечные наемники, негодные для настоящих сражений (но связываться с этими калеками — ей-ей…), стоял ротный командир.