Хлеб наемника - Страница 56

— Ну, парень, побегал бы ты по шахтам. Побегал бы, так и сам бы уйти сумел, — прогундел второй дед, стриженный ежиком, с проваленным носом, разливая вино: — Пить будешь? За победу?

— Если только чокнуться, — хмыкнул я, принимая чарку. — За победу!

— Ну — вольному воля, — философски изрек лысый шахтер, выпивая вино.

— Имей в виду, комендант, — сказал Герхард, отбрасывая обгрызенную ножку и вытирая пальцы о рваный камзол. — Если в шахту попадешь, не путай штреки с газенками. Газенк — по нему породу вниз сбрасывают, а по штреку ты наверх выбраться сможешь.

— Да мне вроде бы в шахте делать нечего, — пожал я плечами. — Мне бы по земле как-нибудь.

— Кто знает… — вздохнул тот дед, что был лысым. — Я тоже когда-то думал — на кой черт мне эта шахта… А когда судья, паскуда, двадцать лет каторжных работ вломил, быстро узнал, почему шахтеры мышей любят.

— Всего-то двадцать! — засмеялся тот, что с ежиком. — Да по тебе уже лет сорок, как «одноногая вдова» плачет. Двадцать лет в шахте — это и всего-то половина.

— Так я и двадцати-то не пробыл, — ничуть не смутился лысый. — Два года серебришко добывал да сбежал. Не знаю, как люди могут сами под землю лезть? Чего там интересного?

— Э, что вы понимаете! — возмутился Герхард. — Я, почитай, полста лет по шахтам провел. Лучше меня никто руду не умел искать. Ты, Артакс, если будешь золото искать, запомни — в Серых горах его нет! Это пан Анджей сказал, когда трактат писал о том, где золото искать. Так и написал — мол, нет золота в Серых горах! А ему верить можно.

— Да что ты меня все в рудник-то отправляешь?! — начал я сердиться. — Век бы там не был…

— И правильно, — одобрительно хлопнул меня по плечу «ёжик». — В рудники за золотом и серебром не ходи! Ты лучше в Самоцветные горы попадай. Есть там одно местечко — Мариинская подземная долина. Ее еще Волкодавкой кличут, потому что волков надавлено вокруг видимо-невидимо. Мол, собаки там летающие, что волков давят да каторжникам помогают. Там, хоть и трудно, но уйти можно с камушками. Я, когда из подземелья убегал, десяток камней унес.

— Так уж и десяток? — не поверил лысый. — Как умудрился-то?

— Ну, свой-то у меня всего один был, — признался «ёжик». — Нас ведь каждый вечер обыскивали. Еще девять охранник одолжил.

— Сам? — удивился я.

— Конечно. Я, когда его душил, то спросил: можно, мол, у тебя в карманах пошарить? Ну а раз он не отказал — значит, согласился! Правда, собак летающих не видел! Одичавших, которые вместе с волками живут, тех много.

— Камни-то куда дел? — поинтересовался лысый. — Неужто все пропил?

— Пропил девять. А десятый, когда на покой уходил, Хозяину отдал. Он мне сказал, что за этот камушек будет меня до конца века холить и лелеять.

— И чего ж тебе, старому, на покое-то не сиделось? — поинтересовался я, прикинув, что «камушек» был действительно ценным.

— Да скучно стало, — хмыкнул старик. — Хозяин стал знатоков горного дела искать, вон, энтому слепому дураку в помощники. А мы чем не знатоки? На пяти каторгах побывали, в трех рудниках породу дробили! Мы и вызвались. А пансион свой, если бы со мной что случилось, я парням завещал, кто на осаде увечья получил. Ну, теперь Хозяин пусть сам думает — откуда деньги на их содержание брать.

— Ну ладно, мужики, — поднялся я с места. — Спасибо за службу. Жаль, нельзя вас орденом наградить. Да и медали город еще не придумал.

— Да нам бы лучше деньгами, — весело прогундел «ёжик». — Бабы в последнее время меньше чем за талер не дают.

— Скоро они тебе только за золото давать будут, — мрачно изрек лысый. — Да и то если такие дуры найдутся. Я уж и так бояться стал — не из-под тебя ли баба… Не одну бабу теперь до себя не допущу, пока не отмоется.

— А, один раз живем! — ухмыльнулся «ёжик». — А мы с тобой уже чужую жизнь проживаем!

Я вышел на крыльцо со вздохом облегчения. Три дедка, искалеченных жизнью и судьбой, хорошего настроения не добавляли. То ли домой ехать, то ли еще поболтаться по городу?

Подойдя к коновязи, куда бросил поводья (привязывать Гневко не было смысла, но приличия должны быть соблюдены!), обнаружил, что мой конь беседует со здоровенным рыжим котищем, вольготно улегшимся на перекладине.

Беседа проистекала в молчании. Гневко время от времени фыркал то правой, то левой ноздрей, а кот — поуркивал и махал лапой, то соглашаясь, то, казалось бы, отрицая. Хотя о чем могли разговаривать столь разные существа? Вряд ли гнедого интересовали особенности охоты на мышей, а кота — преимущества свежего овса над прошлогодним клевером. Но, бьюсь об заклад, оба были возмущены, что их диалог прервали. Кот вытаращил зеленые глаза и сердито зашипел, а Гневко дернул ноздрей, стриганул ушами и сказал: «И, и-го!» — выказывая недовольство.

— Да ладно тебе, — примирительно сказал я, забирая повод. — Если надо поговорить — пригласи приятеля в гости.

Гнедой посмотрел на кота, на что тот небрежно вскинул лапу — как-нибудь…

— Подожди-ка, друг усатый, — вдруг догадался я. — Ты не Китц ли случайно?

Кот лениво посмотрел на меня и стал вылизывать рыжую шкурку: «Положим, Китц. Ну а дальше-то что?»

— Значит, мы с тобой соседи, — заключил я, на что получил уничижительный взгляд: «Какие соседи? Я — хозяин! А ты — мой постоялец. Должны же меня на что-то кормить!»

— Домой поедешь? Гневко, ты не против, если нас будет двое? — поинтересовался я.

Конь кивнул, соглашаясь, а рыжий громила почти без разбега метнулся вверх и оказался за мной, умудрившись не попасть когтистыми лапами в спину копытного друга. Хорошенько обмяв местечко, Китц боднул меня лбом: «Поехали!»

Я ехал по городу и смотрел, как он постепенно оправляется от тягот осады. Конечно, за три дня (минус два, потраченные на пьянку) сложно все привести в порядок. Но все лишние камни, заваливавшие улицы, сложены в аккуратные кучи — пригодятся, когда понадобится заваливать дыру в земле, куда уходила вода. Гильдия каменщиков уже развернула работы, чтобы возвести на месте рухнувшей Речной башню новую…

Больше всего работы оказалось у гробовщиков. По общим подсчетам погибло не меньше двухсот человек. На кладбище, вынесенном за городские стены, добавилась целая аллея…

Изначально тела солдат герцога, насчитывавшие более двух тысяч, хоронить не хотели. Бургомистры, вкупе с членами Городского Совета, считали, что собаке — собачья смерть. Мне, уже сложившему свои полномочия (хотя никто пока не рискнул сообщить, что наемникам нет места на заседании…), пришлось долго уговаривать, что так делать нельзя. Не знаю, сумел бы я убедить бюргеров (хоронить за счет города разбухшие трупы!), но на мою сторону встал патер, пригрозивший гневом Божьим…

Около одного из домов суетился невысокий старик, казавшийся еще меньше из-за горба. Судя по платью — не простой ремесленник, но и не купец. Что-то я его раньше не видел?

— Здравствуйте, господин Артакс, — приветливо поздоровался горбун, пытавшийся убрать с мостовой осколки разбитого стекла.

— Последствия осады? — усмехнулся я.

— Скорее, последствия последствий! — отозвался горбун. — Наши славные горожане так радостно праздновали окончание осады, что разнесли вдребезги мои стекла. Правда, — заметил старик, — они же все и поправили. Оконное стекло, слава Богу, в Ульбурге не переводится. Плохо, что не убрали осколки. Школяров пока нет, приходится самому, — пожаловался он.

Работать одновременно метлой и совком ему было неудобно. Не удержавшись, я спешился. Что это на меня нашло, не знаю.

— Давайте вместе, — предложил я, забирая у горбуна длинный совок.

— Благодарю вас, — смущенно поблагодарил меня старик, орудуя метлой. Вдвоем мы очень скоро закончили работу, и горбун с удовлетворением сказал: — Ну вот, господин Кауфман может быть спокойным — все в порядке. Наш третий бургомистр уже был у меня, пригрозил, что, если мусор не будет убран, он закроет школу, — пояснил он. — А мы и так из-за этой войны серьезно отстали от расписания.