Хлеб наемника - Страница 10

— Сегодня супруг должен посетить мою спальню. Интересно, как оно будет?

Вышло неплохо. На охи герцога и вопли герцогини, доносившиеся из-за дверей, сбежался весь замок — решили, что кому-то из господ плохо.

На следующий день герцог настолько устал, что не сумел покинуть супружеское ложе. Герцогиня, счастливая и беззаботная, как бабочка, отправилась на охоту вместе со мной…

Наши выезды продолжались несколько недель. Портные сшили для ее светлости новые штаны, с которыми не было трудностей ни при снимании, ни при надевании.

Мне бы радоваться, но близость начала утомлять. В придачу к необузданности (это-то еще терпеть можно!) женщине были нужны острые ощущения, потому что иначе она не возбуждалась. Лилиана-Августа несчетное число раз стреляла в меня из арбалета, пыталась продырявить копьем, норовила столкнуть в волчью яму. Однажды пришлось уступить и позволить поранить себя рогатиной. Рана была глубокая, но неопасная. Впрочем, худа без добра не бывает. Дырявый камзол и окровавленная повязка сослужили мне хорошую службу. Дворня, удивлявшаяся тому, что герцогиня привозит с охоты дичь все реже и реже, уже начинала нехорошо шушукаться. Герцог, до которого слухи не могли не дойти, увидев повязку, остался доволен.

В последнее время его светлость передвигался по коридору держась за стенку. Возможно, мешали ветвистые рога или сказалась усталость от любовных утех…

При очередной нашей встрече в кабинете его светлость довольно хохотнул, ткнув пальцем в заштопанную дыру на моем платье:

— Ну, что я тебе говорил?! Наверное, вместо зверей ее светлость охотится на телохранителя? Ничего, ты у меня молодец. Другого она бы уже убила, — утешил меня герцог, по-отечески похлопав по плечу. Всему на свете, как известно, приходит конец.

Во время очередной «охоты», когда я подумывал — а не поменять ли мне пост телохранителя на почетную должность убийцы, Лилиана-Августа-Фредерика-Азалия погладила свой живот и объявила:

— Я беременна!

— Поздравляю вас, ваша светлость! — глупо улыбнулся я, не особо вдаваясь в смысл сказанного.

— Ты болван! — злобно выкрикнула герцогиня и пнула меня в то самое место, которым так дорожит любой мужчина.

Услышав мой сдавленный вопль, любовница сменила гнев на милость:

— Дурачок, как ты не понимаешь? В случае беременности я не имею права рисковать ребенком. Значит, муж запретит мне ездить на охоту.

— А ты ему пока не говори, — лживо предложил я, морщась от боли и злясь, что пропустил очевидный удар.

— Дурачок, — грустно повторила женщина. — Я обязана это сделать. Служанки уже догадались и доложили герцогу. Если я не буду ездить на охоту, мне не нужен телохранитель. («Вот и славно!» — возликовал я.) Если я попрошу, Отто назначит тебя латником дворцовой стражи, но нужно ли это?

— Не нужно, — ответил я, не раздумывая. Если бы я сразу поступил в стражу — это было бы нормально. Теперь же перейти из личных телохранителей в простые латники мне не позволяла профессиональная гордость.

— Именно не нужно, — кивнула герцогиня (как мне показалось — с облегчением). — Если ты останешься, то рано или поздно о нашей связи станет известно. Герцог постарается избежать скандала. Однако…

— Однако, на всякий случай, прикажет меня тихонечко прирезать и закопать в безымянной могилке, — уверенно предположил я.

— Обязательно, — кивнула Лилиана-Августа-Фредерика-Азалия. — Ни у кого не должно быть сомнений, что отцом ребенка является его светлость Отто Уррийский.

Отставка выглядела буднично. Герцог вручил кошелек с двумя сотнями талеров и пергамент, в котором расписывалась доблестная служба в качестве личного телохранителя герцогини Уррийской и прочая… Я собирался было откланяться и уйти, но Отто Уррийский остановил меня:

— Вот еще… — вздохнул он. — Я говорил, что могу наградить тебя после рождения ребенка, но думаю — лучше это сделать сейчас.

Его светлость вложил мне в руку золотой браслет, украшенный драгоценными камнями и гравировкой «За верность», а потом вполголоса сказал:

— А язык, надеюсь, ты будешь держать за плечами…

Когда выводил коня, ко мне подошел слуга. Кажется, один из псарей, которых я обидел.

— Ее светлость просила передать вам подарок, — заявил псарь, запуская руку под плащ.

Меня спасла случайность. Конь споткнулся, попав копытом в выбоину, дернулся, и кинжал, что должен был войти мне под сердце, лишь скользнул по коже, разлохматив камзол.

Вытаскивая из остывающего тела клинок, выругал себя за то, что не догадался спросить — кто же его послал? Хотя чего же тут непонятного… Лилиана-Августа-Фредерика мне все объяснила.

Едва я успел сложить безделушки обратно в мешок, как Гневко заржал, предупреждая о приближении посторонних.

Мы осторожно выглянули из-за кустов, оценивая угрозу. Так… Обоз телег в двадцать. Определить, что именно везут, было сложно — содержимое телег тщательно прикрыто холстом. Сопровождало обоз человек десять. Судя по старомодным кирасам, закрывающим бедра, неуклюжим капелинам[1] и алебардам — городская милиция, на вооружении которой вечно экономят. Старший над латниками — моложавый субъект, опоясанный длинным мечом, экипирован в кольчугу и морион. А вот главным, по определению, был безоружный старичок в черном камзоле, черных же штанах и берете, украшенном пером. Пока латники разбивали лагерь и разводили огонь, старичок разминал длинные ноги, вышагивая взад и вперед, как циркуль по карте.

Я выругал себя за то, что не догадался отойти шагов на двести в сторону. С другой стороны — нормальные купцы доехали бы до постоялого двора. Хотя (тут мы с Гневко были согласны) опасности для нас эти люди не представляли, но я всегда старался не лезть на рожон. Но бросать понравившееся место не стал, решив, что друг другу мы мешать не будем. Пришлые так не считали. Скоро я услышал нагловатый голос:

— Ты кто такой? Вставать надо, когда спрашивают!

Я даже не соизволил обернуться. Городские стражники, они чем-то сродни баронским дружинникам — такие же спесивые и глупые. Но, в отличие от кнехтов, горожане и драться-то как следует не умеют. Дружинники, по крайней мере, время от времени ходят отбивать овец у соседей или возвращать угнанных, выезжают на большую дорогу грабить купцов. А эти только и могут, что сграбастать зазевавшегося воришку или сдирать с крестьян медяки за въезд в город.

— Чё, оглох, да? Ну я те щас уши прочищу… Ай!

Юнец, попытавшийся достать меня колющим оружием, полетел в речку, а я рассматривал трофей — тяжелую гуфу.

— Хорошее оружие, да дураку досталось! — огорченно сказал я, убедившись, что лезвие не затачивали с тех пор, как оружие отковали.

— Ну я тебе покажу! — пообещал латник, вылезая из воды и отряхиваясь, как мокрая собака. Парень был не трус, но дурак редкостный. Вместо того чтобы задуматься, а потом, извинившись, уйти по своим делам, он снова бросился на меня.

Пока латник второй раз купался, на шум подошли командир и пара стражников.

— Что случилось? — деловито спросил старший. Внимательно посмотрел на меня, перевел взгляд на щит (без герба!), висевший на дереве, примирительно улыбнулся коню, который уже радостно готовился к драчке, и поинтересовался:

— Алебардой пихался? — И, не дожидаясь ответа, подошел к подчиненному, что выкарабкивался из воды, и треснул того по шее, заставив парня искупаться в третий раз.

— Правильно! — одобрил я действия командира.

Чувствовалось, что старший латник знает, когда нужно драться, а когда нет. Тем более что я оружия не вынимал.

— Алебарду вернешь? — спросил старший. — Тебе-то она зачем? А с этого дурака за потерю оружия тройную стоимость вычтут.

— Так, может, — пусть вычтут? — предложил я, примериваясь к оружию. — Ради науки… Дураков учить надо! А за эту железяку… Ну хотя бы пару подков выменяю, все польза.