Хэллоуин (сборник) - Страница 4

Захар подошел к спящей Сашеньке. Он снова был самим собой, худым татуированным парнем с маленькими рожками. Одного взгляда на цепь хватило, чтоб та рассыпалась звеньями. Захар взял девочку на руки и вынес из подвала.

Боль началась сразу. Острая боль в кистях и шее. Он осмотрел ладони и увидел, что они ужасно обожжены. На горле, там, куда прижималась безвольная голова девочки, набухал волдырь. Он продолжил путь. Кожа на руках стала плавиться. Девочка обжигала его даже сквозь пальто, в которое она была укутана. Словно он нес тлеющую головешку. Он сплюнул и крепче прижал к себе ношу.

Когда он вышел на улицу, его плоть уже дымилась.

Сквозь сизый дымок собственного производства он увидел карету скорой помощи, припаркованную у ангара. Свет мигалки скользил в снегопаде.

«Как обычно, вовремя», – скептически подумал Захар.

Из машины выпрыгнул светловолосый парень в форме фельдшера. У него было самое красивое лицо из всех, что Захар когда-либо видел. На груди было написано имя: «Михаил». За спиной развивались огромные белоснежные крылья.

– Убери руки от ребенка, демон! – крикнул фельдшер, подбегая к складу.

«Неблагодарный ублюдок», – подумал Захар беззлобно.

Он облегченно вздохнул, передавая девочку блондину. Михаил отнес Сашу в карету скорой и вернулся с пальто Кривца в руках.

– Эй, ты дымишься.

– Есть немного. Не выношу невинные души. Они обжигают нас.

– Дай посмотреть, – потянулся Михаил, уже не такой сердитый, как в начале встречи.

– Обойдусь, – отшатнулся Захар. – Чепуха, уже заживает. А вы-то не больно спешили спасать девчонку.

Михаил потупился:

– Мы не могли ее спасать. Это не в нашей компетенции, понимаешь? Мой отец даровал людям волю. То, что случилось с Сашей, – воля раба Божьего Эдуарда. Я думал, что еду забирать ее душу, и не надеялся, что она окажется живой…

– Благодаря мне, – закончил фразу Захар.

«Эти ангелы не щедры на комплименты», – подумал он.

– Но почему ты спас ее? – спросил Михаил, щурясь.

– Я непредсказуем, в отличие от вас.

– А серьезно?

– Серьезно? – Захар задумался и честно ответил: – Даже не знаю. Наверное, у меня слишком обострено чувство прекрасного, а Петрович его нарушил.

Михаил улыбнулся, став совсем уж нестерпимо прекрасным.

Метель вокруг них усиливалась. Крылья Михаила трепетали на ветру.

– Но, если бы он убил девочку, у него стало бы на один смертный грех больше. Разве дьяволу не нравится мучить многогрешных?

– Петрович больше не принадлежит дьяволу, – проговорил Захар. – Он только мой. Все, кого я пометил, попадают в мой личный ад.

– Открыл свой филиал?

– Можно и так сказать.

– А папаша?

Захар развел руками:

– Конфликт отцов и детей.

– Слушай, Кривец, – взмахнул левым крылом Михаил, – ты что, работаешь татуировщиком?

– А что, – хмыкнул Захар, – хочешь себе узорчик?

– Нет, я просто… просто, что это за работа такая для демона?

– Работа как работа, не хуже прочих. Я легально мучаю людей. И потом, наш брат всегда был близок к искусству.

Михаил покивал, изучающе разглядывая Кривца, и сказал наконец:

– Ты, это, без обид. Скоро Рождество, а на Рождество демонам запрещено быть среди нормальных людей. Уезжай куда-нибудь, иначе тебя депортируют.

– Куда же мне уезжать? – весело спросил Захар. – Я везде чужой.

Михаил уже шел к своей машине.

– Куда угодно. В Подмосковье, например.

– Я подумаю, – пообещал Захар.

Ангел сел в скорую и крикнул:

– Тебя подвезти?

– Нет. У меня еще здесь дела.

Захар указал на склад.

Безупречное лицо Михаила удивленно вытянулось:

– Он еще жив?

– Да. И он будет жить столько, сколько понадобится, чтобы втолковать ему про боль. Потом он окажется здесь.

Захар коснулся своего живота, имея в виду нарисованное на коже адское пламя и грешников, к которым скоро присоединится татуировка с физиономией Эдуарда Петровича. Или не скоро, кто знает.

– Больной ублюдок, – без особого осуждения в голосе сказал Михаил.

Скорая завелась, тронулась с места, расшвыривая снег. Михаил высунулся из окна и крикнул на прощание:

– Эй! Классные рога, чувак!

Захар показал ему средний палец. Автомобиль скрылся в метели, и Захар побрел назад на склад. Делать больно.

Старый мост по-прежнему висел над пересохшим руслом реки. Ржавые балки угрюмо выглядывали из-за чахлой растительности на берегах, и слабый солнечный свет безнадежно тонул в глубоких тенях между ними. Перекрестия стальных ферм напоминали глазки мертвецов из детского комикса. У моста было много таких глаз.

– Чертов старик, – пробормотал Савельев. – Тебя уже давно пора разобрать и захоронить по кускам на свалках.

«Я еще всех вас переживу», – отвечал мост безмолвно.

Несколько жирных черных ворон одна за другой сорвались с насиженных мест и начали рисовать уродливые кружева в вечернем небе. Словно кто-то, укрывшись в железобетонных сочленениях, подал сигнал, громко хлопнув в ладоши.

«С возвращением», – прокаркал мост голосами воронья.

– И тебе привет, дохлая развалина, – усмехнулся Савельев и стал подниматься по насыпи. В голове, как вороны над мостом, кружились обрывки воспоминаний.

Ее так и не нашли, ни тогда, ни после. Вот странно. Бывший сосед, с которым он, прогуливаясь возле старого дома, случайно встретился пару дней назад, рассказал Савельеву, что ее тело так и не нашли. Волосы у дяди Коли поредели и стали белыми, но в остальном он ничуть не изменился. Ничего здесь не менялось. Время в этих краях застыло, не иначе: двадцать лет прошло, а проклятый мост все так же скалит железные зубы всем, кому только попадается на глаза… и труп до сих пор не нашли.

Он взобрался по осыпающемуся щебню наверх и встал на разбитых шпалах, чтобы отряхнуть брюки. Увидел носки своих черных туфель, которые пыль окрасила в цвет плешивой шевелюры постаревшего дяди Коли. Потянулся было в задний карман за платком, но махнул рукой: бесполезно. Шпалы, рельсы, камни и сорняк меж ними – заброшенная железнодорожная ветка вся была серая и тусклая. От земли поднимался запах древности, пыль залетала в нос и глаза. Савельев поднял взгляд.

Мост теперь был прямо перед ним, в паре сотен шагов по шпалам. Покатые полосы боковых перекрытий уходили с двух сторон в небо, где их соединяла толстая стальная перекладина. В образуемую арку тянулась железная дорога, дальний конец тоннеля тонул в сизом тумане. По правую руку от арки из насыпи торчал почерневший остов сторожевой будки.

Родители запрещали детям гулять в этих местах. В те времена, раз в неделю или раз в месяц, дорога еще оживала, и по ней мог пройти, гремя колесами и вагонами, грузовой состав. Савельев помнил рассказы матери, которыми та пыталась удержать их с сестрой подальше от железной дороги и моста.

Один мальчик не слушался родителей и полез на мост, там он случайно коснулся электрического кабеля, и его убило. Одна девочка скакала по шпалам и слишком поздно заметила, что рядом оказался поезд; девочка испугалась, споткнулась, и ее разрезало на две части. Ирка слушала эти страшилки, раскрыв рот, с широко распахнутыми глазами. А Паша Савельев к тому времени уже был большой, и подобные истории не производили на него впечатления. Даже если – он допускал – в них и была доля правды. Подумаешь, какой-то дурак хватанул десять тыщ вольт. Надо ж думать, куда руки суешь.

Мальчишки много раз бывали и на самом мосту, и рядом. Курили папиросы, разводили по вечерам костры в сторожке, малевали сажей на стенах пошлые слова и картинки. И в итоге сожгли будку.

Щебень хрустел, плевал мелкой крошкой из-под ног, пока Савельев неторопливо приближался к арке и закопченному скелету справа от нее. В груди зацвела теплая сладость – тень детского восторга при виде высоких языков пламени на фоне черного неба и тающих среди звезд оранжевых искр. Господи, он и забыл, как ему нравилось смотреть на огонь!..