Харагуа (ЛП) - Страница 1

Перевод: группа «Исторический роман», 2017 год

Книги, фильмы и сериалы

Домашняя страница группы В Контакте: http://vk.com/translators_historicalnovel

Над переводом работали: passiflora, gojungle и happynaranja .

Редакция: gojungle, Oigene и Sam1980 .

Поддержите нас: подписывайтесь на нашу группу В Контакте!

«Харагуа — красивейшее место на земле, когда-либо созданное Богом, с густыми лесами, дающими моему народу много дичи, с пологими холмами, на чьих склонах мы растим зерно и плоды, с чистым и теплым морем, дающим нам множество самой разнообразной рыбы.

Харагуа — это земля, где покоятся наши предки; земля, хранящая живую историю. Здесь много веков назад родились благородные основатели моего рода.

Это щедрая страна, ваше величество, небольшая, но весьма щедрая к тем, кто возделывает ее на протяжении сотен лет. Но здесь нет ни золота, ни жемчуга, ни алмазов, что так милы сердцам ваших капитанов, с таким рвением бросившихся покорять остальную часть острова.

И это не страна рабов, ваше величество, это страна вольных людей, которые родились свободными и желают оставаться свободными. Тем не менее, мы готовы признать вашу верховную власть при условии, что вы позволите нам по-прежнему быть свободными и владеть этими землями.

Как королева Харагуа, обращаюсь к вам, как равная к равной, и прошу, со всем уважением, позволить нам и впредь быть верными подданными этого благословенного царства, которое ничего не может предложить вашему народу, но там много значит для моего. Попытка подчинить нас силой приведёт лишь к бессмысленному и прискорбному кровопролитию».

Так принцесса Анакаона диктовала Бонифасио Кабрере свое письмо, которому предстояло отправиться к брату Николасу де Овандо, чтобы тот переправил его в Испанию, в руки ее католического величества, королевы Изабеллы. Письму, однако, так и не суждено было пересечь океан, поскольку ревнивый губернатор Эспаньолы увидел в нем пренебрежение к собственной особе. Как смеет эта наглая голая дикарка обращаться непосредственно к ее величеству, когда первым лицом на острове и единственным законным представителем испанской королевы являлся он сам?

Анакаона была права; как она и сообщала в письме, королевство Харагуа действительно не располагало ни золотом, ни жемчугом, ни алмазами; не было там даже пряностей. Правда, там росло столь желанное для испанцев дерево пау-бразил, но это еще не давало права «индианке в перьях» обращаться «как равная к равной» к самой королеве Испании.

Следует заметить, что брат Николас Овандо был, без сомнения, самым ярым расистом среди всех наместников, которых корона когда-либо посылала в Новый Свет, а в эти дни пребывал еще и в дурном настроении, поскольку прекрасно осознавал, что большинство соотечественников считают его виновным в гибели флотилии, ушедшей на дно и вместе с несметными сокровищами и унесшей с собой множество человеческих жизней.

По этой самой причине он лично просматривал все документы, которым предстояло отправиться в Испанию и попасть в руки их величеств, и письмо принцессы, вне всяких сомнений, тоже не стало исключением из этого правила.

Покидая Севилью, он получил совершенно четкие и ясные инструкции: сместить губернатора Бобадилью, обеспечить поставки золота, жемчуга и пряностей в метрополию и утвердить испанское владычество на острове.

И вот теперь все добытое золото, жемчуг, пряности и даже сам Бобадилья, к несчастью, покоились на дне океана, так что теперь у губернатора не оставалось иного выхода, как строго выполнять вторую часть возложенных на него обязанностей, чтобы не навлечь на себя гнев тех, кто его назначил.

У него не было ни малейшего желания отправлять письмо какой-то индианки, самопровозглашенной королевы в тех краях, в которых не должно было быть иной власти, чем его собственная. Этим замечанием он как-то раз и поделился со своим другом и советником братом Бернардино де Сигуэнсой за еженедельным дружеским ужином.

— Главная ошибка братьев Колумбов и Бобадильи состояла в том, что они проявили непростительную мягкость в отношении побежденных, и в результате на острове до сих пор теплятся очаги возможных восстаний, — убеждал он самого себя. — Вот уже десять лет, как мы ступили на эту землю, но здесь все еще остаются люди вроде этой Анакаоны, которая мнит себя королевой. Если мы хотим построить империю, то должны раз и навсегда покончить с таким плачевным положением дел.

Тщедушный монашек, несмотря на все советы и уговоры наставника и друга, по-прежнему самый грязный и вонючий человек на Эспаньоле, что не мешало ему быть при этом самым добрым, умным и благородным, не спешил соглашаться с радикальными предложениями.

— Царство Божие должно строиться на мире и понимании, — тихо возразил он. — Только в основе людских империй лежит грубая сила и стремление к разрушению. А я всегда считал, что мы посланы сюда для того, чтобы нести свет Христовой веры, а не расширять границы.

— Ах, бросьте! — раздраженно отмахнулся губернатор. — Когда вы наконец расстанетесь с иллюзиями? Ваше облачение, которое я, кстати, настоятельно рекомендую выстирать, не должно мешать понять, что миссионерская деятельность напрямую зависит от военных побед. Чтобы получить паству, мы должны сначала получить подданных.

— Но в таком случае они никогда не станут истинно верующими, оставаясь лишь слугами, которые послушно делают то, что велят хозяева. А я бы предпочел, чтобы они возлюбили Христа по доброй воле и без какого-либо принуждения.

— Эти дикари могут любить хоть Христа, хоть Мухаммеда, хоть Будду, но их дети и дети их детей, рожденные в истинной вере, станут подлинно верующими христианами, и среди них, несомненно, появятся собственные святые, которые еще больше возвеличат нашу церковь, — убежденно ответил губернатор Овандо.

— Все должно идти своим чередом: сначала — завоевание, затем — обращение в христианство, а если мы поступим наоборот, то придется драться против братьев по вере, и Господь этого не одобрит.

— В Саламанке вас обучили богословию, а Вальядолид, несомненно, сделал вас политиком... — заметил брат Бернардино. — Одно совершенно ясно — в обоих университетах вас блестяще обучили искусству риторики.

— Ну что ж, принимаю этот комплимент, потому что он исходит от вас, а я в жизни не встречал человека более искреннего, — лукаво ответил брат Николас.

— Но лучше оставим эту тему, и ответьте мне на один вопрос: что вы сами думаете об Анакаоне?

— Думаю, она должна быть весьма незаурядной женщиной, если смогла добиться любви множества настолько разных мужчин, включая свирепого вождя Каноабо, утонченного капитана Алонсо де Охеду и коварного Бартоломео Колумба, — францисканец с тошнотворным звуком высморкался в рукав, словно пытаясь скрыть лукавую улыбку. — Это не говоря уже о десятках других, не столь выдающихся.

— У меня нет сомнений насчёт свободы их нравов, — согласился его собеседник, в голосе которого слышались нотки раздражения. — Но сейчас я спрашиваю вас о том, способна ли она переманить на свою сторону армию повстанцев.

— О какой «армии повстанцев» вы говорите? — возмущенно спросил Сигуэнса. Резко встав с кресла, он начал нервно ходить из угла в угол. — Насколько мне известно, речь идет о письме к королеве. Письме, полном смирения.