Взятие Казани и другие войны Ивана Грозного - Страница 7
Когда известия об этом с опозданием дошли до столицы, великая княгиня и бояре начали предпринимать экстренные меры. Гундорова и Засецкого сняли с постов и посадили в тюрьму, под Нижний отправили других воевод, Сабурова и Карпова. Казанцы в это время разошлись толпами для грабежа, и воеводы побили их под Коряковым. Пленных отослали в столицу, и правительство решило больше не миндальничать. Всех казнили как бунтовщиков, нарушивших присягу. Но оказалось, что говорить о победе еще рано. В первой волне Сафа-Гирей бросил на Русь массы своих подданных во главе с их племенными князьками. А теперь выступил сам с личной гвардией, отрядами крымцев и ногайцев.
Часть войска двинулась вверх по Волге, в сражении между Галичем и Костромой рать Сабурова потерпела поражение. А Сафа-Гирей в январе 1537 г. подступил к Мурому, сжег посады. Спасли положение мещерские казаки. Они наносили удары по тылам, громили банды врагов, оторвавшиеся от основных сил для грабежей. Героями проявили себя и защитники Мурома, отразившие несколько штурмов. Тем временем уже подходили свежие полки из Москвы, и хан, узнав об этом, отступил. А мещерские казаки «провожали» врагов, преследуя и истребляя их.
В таких условиях шли переговоры с послами Сигизмунда. Литовцы после своих поражений и потерь воевать фактически не могли и стремились воспользоваться моментом, пока русским угрожают казанцы. Но и московские бояре старались поскорее замириться, чтобы противники не навалились на нашу страну совместными усилиями. В результате заключили перемирие на тех рубежах, которых достигла каждая из сторон. За Литвой остался Гомель, за Россией – Себеж, Велиж и Заволочье. Ну а чтобы сохранить лицо перед сенатом и сеймом, Сигизмунд сделал козлами отпущения предателей Семена Вельского и Ляцкого. Объявил, что это они втянули Литву в неудачную войну, они наврали, будто Россия слаба. Ляцкий угодил в тюрьму, Вельский бежал в Турцию.
Тем не менее, он не угомонился. Этот эмигрант показал себя, можно сказать, убежденным врагом собственной родины. В Стамбуле он добился приема у султана, объявил себя наследником Рязани (он приходился двоюродным братом последнему рязанскому князю) и просил помощи, чтобы ему помогли овладеть «наследством». Жители Рязанщины, наверное, ни сном ни духом не подозревали, что у них появился такой «князь». И уж тем более им в головы не могло прийти, что Вельский в обмен на помощь отдает их землю… в подданство турецкому султану!
В Москве об этом узнали и, естественно, встревожились. Была организована операция, чтобы обезвредить опасного предателя. Вельскому направили грамоту, что по молодости лет его прощают, и он может вернуться. Но одновременно обратились к Ислам-Гирею. Великая княгиня и ее окружение отлично знали, что этого разбойника интересуют только деньги, поэтому послали щедрую плату с просьбой выдать или убить Вельского. Но не удалось. Пока деньги и письма везли в Крым, там разыгралась очередная свара и был убит сам Ислам-Гирей
Восстановление единовластия в Крыму ничего хорошего Руси не сулило. И Сахиб-Гирей сразу же подтвердил это, ограбив великокняжеского посла. Государю он прислал высокомерные требования выплачивать «дары», направить в качестве посла одного из высших сановников государства, Василия Шуйского или Ивана Телепнева, а вдобавок «запрещал» тревожить Казань, называл ее «моей». Угрожал: «Если дерзнешь воевать с ней, то не хотим видеть ни послов, ни гонцов твоих… вступим в землю русскую и все будет в ней прахом».
Отвечали ему от имени Ивана Васильевича вежливо, но твердо: что Шуйского и Телепнева прислать невозможно, поскольку они «по юности моей надобны в государевой думе», что Казань принадлежит московским великим князьям, «а вы только обманом и коварством» присвоили ее. Правда, крымского хана заверили, что великий князь готов «забыть вины» казанцев и примириться с ними, если они подтвердят присягу на верность. Но говорилось это лишь для отвода глаз. Правительница и бояре хорошо знали цену присягам Сафа-Гирея и, отвлекая Крым переговорами, готовили полки к походу на Казань.
Но он был сорван очередной изменой. Как ранее отмечалось, дядя государя Андрей Старицкий уехал из Москвы и обосновался в своем удельном княжестве, где вел себя все более вызывающе. Он раз за разом отказывался приезжать в столицу на заседания Боярской думы, хотя это являлось его прямой служебной обязанностью. Симулировал, объявив себя больным. В войне против Литвы он со своим войском участия не принял, а это выглядело вообще многозначительно. Получалось, что с Сигизмундом враждуют Елена и ее сын, а Андрей сохраняет «нейтралитет». Под предлогом помочь болящему правительница послала к нему придворного врача Феофила, и он нашел князя абсолютно здоровым.
Но Андрей продолжал уклоняться от службы, не без издевки отписывал Елене: «В болезни и тоске отбыл я ума и мысли… Неужели государь велит влачить меня отсюда на носилках?» Когда Старицкому поступил приказ выступить со своими дружинами против казанцев, князь его опять проигнорировал. Конечно, при его дворе у государыни имелись «глаза и уши» – было бы глупо оставлять такого деятеля без присмотра, а Елену никак не приходилось считать доверчивой дурочкой. Стало известно, что в Старице кучкуются недовольные, а дружины, не участвующие в войнах, вооружаются и поддерживаются в боеготовности. Но узнали и о том, что поддерживаются какие-то сношения с Литвой.
Предположили, что князь Андрей собирается бежать к Сигизмунду К нему послали с увещеванием Крутицкого епископа Досифея, а одного из старицких бояр, приехавших в Москву, арестовали для допроса. Но замышлялся вовсе не побег. Замышлялся переворот. Вот только подготовку Старицкий завершить не успел. Узнав об аресте своего боярина, он встревожился, понял, что над ним нависла угроза разоблачения – и решился на открытый мятеж. Со всем двором, семьей и воинами он выступил из Старицы на запад, намереваясь «засесть Новгород», где у него имелись связи и сообщники. Начал рассылать грамоты к боярам и дворянам: «Князь великий мал, а держат государство бояре. И вам у кого служити? А яз вас рад жаловати».
Многие поддержали Андрея, стали съезжаться к нему, в том числе видные воеводы князья Пронский, Хованский, Палецкий, бояре Колычевы. Но, собирая войско, он упустил время. А правительница действовала быстро. Боярин Никита Хромой-Оболенский был срочно направлен в Новгород, опередил мятежника и взял ситуацию в городе под свой контроль. А Иван Телепнев-Оболенский с конной ратью бросился в погоню за Андреем. Изменник заметался. Не дойдя до Новгорода, он получил известия, что там его отнюдь не встретят хлебом-солью, и повернул на юг, к литовской границе. Телепнев настиг его у села Тюхоли, развернул своих ратников и готовился атаковать. А Андрей, построив войско к бою, растерялся. Среди его сподвижников пошел разброд. Одни не хотели драться с соплеменниками. Другие мечтали возвести князя на престол и, соответственно, самим получить награды, но их ничуть не прельщала роль изгнанников на чужбине. Да и вообще надежность войска была сомнительной. Для предавшего один раз почему было не предать во второй в надежде купить прощение?
Князь Старицкий предпочел вступить в переговоры. Соглашался сдаться, если ему гарантируют неприкосновенность. Между прочим, характерная деталь – гарантии он просил только для себя. Те, кого он соблазнил и повел за собой, Андрея не интересовали. Что ж, Телепнев тоже не горел желанием лить русскую кровь и дал требуемую клятву. Мятежников привезли в Москву. А здесь Елена выразила гнев своему воеводе. Объявила, что он превысил полномочия и не имел права давать гарантий без ведома великой княгини и государя. Действительно ли Телепнев предлагал простить заговорщика? Или он и Елена преднамеренно разыграли этот сценарий? Мы не знаем. Скорее, вышла «импровизация». Ведь от западных границ воевода никак не мог быстро снестись с Москвой. Однако в Средневековье не только на Руси, но и в Европе нередко практиковалось, что клятва обходилась по формальным признакам. А формальности были вполне соблюдены. Андрей желал клятвы – и получил ее. Телепнев ее не нарушил. Но он и впрямь не мог предрешать волю великой княгини и государя, которые никаких обещаний изменнику не давали.