Взрыв в океане - Страница 12

Я не стал дожидаться, пока волны расшатают мой хлипкий плот, и принялся в темноте ощупывать крепления. Гвозди хорошо держались в стволе пальмы и в куске реи, но от постоянного покачивания в досках образовались щели. Плот еще не рассыпался потому, что я догадался углы у него связать линем, снятым с реи. На одном из углов веревочное кольцо почти перетерлось. Опять меня выручил обрывок паруса «Ориона». Я нарезал из парусины лент, скрутил их в несколько раз и скрепил этой веревкой доску со стволом пальмы. Такие же добавочные крепления я наложил и на три других угла моего плота.

Отремонтировав плот, я заснул и проспал бы до утра, если бы меня не разбудил кальмар. Совсем крохотный, он выскочил из воды и шлепнулся мне на шею — холодный и скользкий. Спросонок я вскочил и полетел в воду. Вынырнув и забравшись на плот, я замер, пораженный цветом океана. Он был красный, как знамя, и весь переливался, будто полотнище под ветром. Небо на северо-западе тоже налилось кровью. Оттуда долетал глухой орудийный гул. «Морской бой, — догадался я, — ишь как грохочут орудия. Наверное, горят линкоры, а может быть, подожгли нефтеналивное судно и нефть бушует пламенем на воде». Я видел уже такой пожар, когда мы шли на «Осло». Тогда горел в Бискайском заливе английский танкер, взорванный фашистской торпедой.

Внезапно я почувствовал, что проваливаюсь. Мой плот стал расползаться в стороны. Я спустился в воду и при свете зарева увидел, что лопнуло сразу два крепления. И на этот раз мне удалось починить плот, но я понимал, что это ненадолго, в конце концов он неминуемо должен развалиться. На всякий случай я завязал орехи и острогу в остаток паруса и прикрепил все свое имущество к стволу пальмы.

Пока я воевал с плотом и волнами, орудийный гул затих. Зарево опустилось к самому горизонту, только рассвет погасил его.

Я стоял посреди своего плота, опершись на бамбуковый шест, и до слез в глазах смотрел вокруг. Пассат гнал пологие валы, и они то подбрасывали меня к небу, то опускали вниз.

Плот надсадно поскрипывал под ногами. Палило солнце. Я поднимался на носки, когда плот оказывался на гребне, чтобы увидеть как можно дальше. Но даже птицы не попадались на глаза. Им нечего делать так далеко от земли, они держатся у барьерных рифов и в лагунах, где вода кишит живностью. Только иногда проносился, чуть не задевая крыльями воду, буревестник. Я никогда не видел, чтобы эта птица хватала добычу, как будто она вылетала на прогулку, и чем хуже погода, тем приятней для нее.

Невдалеке прошло стадо касаток. Острый плавник одной из этих хищниц я принял за парус и чуть не вскрикнул от радости. Промчались касатки, и я, не веря своим глазам, увидел парус. Ошибиться было нельзя: мой путь пересекал катамаран — лодка с противовесом. Я стал кричать, но скоро понял, что меня никогда не услышат, ведь до лодки было около километра. Тогда я сорвал рубаху, надел ее на острогу и стал махать над головой.

Лодка легла на другой галс и стала быстро приближаться ко мне.

В катамаране было четверо смуглых людей. Мужчина управлял суденышком, впереди него сидела женщина в ярком платье, двое мальчишек в трусиках стояли возле мачты, махали руками и что-то кричали на незнакомом языке.

«Это, наверное, семья островитян-полинезий- цев», — подумал я тогда и оказался прав.

Когда до плота оставалось метров двадцать, рулевой подал команду, и мальчишки быстро опустили парус. Катамаран покачивался рядом с плотом. Я видел, что встреча со мной произвела на полинезийцев очень сильное впечатление. Мальчишки быстро заговорили оба разом, отчаянно жестикулируя, их слова заглушали степенную речь мужчины, но я понимал по его лицу, что он осуждает мой сумасбродный поступок, только женщина сочувственно улыбалась и покачивала из стороны в сторону головой.

Мои спасители не могли понять, как здравомыслящий человек мог отправиться в плавание на таком утлом плоте. Они видели на нем зеленые листья пальмы, мои запасы продовольствия и, конечно, думали, что я обдуманно пошел на такое рискованное предприятие.

Я только улыбался и разводил руками.

Покричав немного, мальчишки прыгнули в воду, и вот они уже рядом со мной на осевшем плоту. Ребята весело улыбались и пританцовывали; вероятно, океан не часто устраивал им такие забавные встречи. Мальчишки чуть не перевернули плот, но отец прикрикнул на них и жестом пригласил меня в катамаран. Лодка была длинная, узкая, заваленная мешками, сетями, циновками и разным скарбом; видно, эти люди ехали куда-то надолго, а может быть, и совсем переселялись на другой остров.

Я перебрался в лодку, ставшую бортом к плоту.

Тем временем мальчишки предали полному разорению и осмеянию мой плот, сбросив с него настил из пальмовых листьев. Глава семьи сказал что-то в мой адрес, покрутив пальцем возле виска, чем вызвал смех всего семейства, да и я, безмерно счастливый, хохотал вместе с ними.

Ребята ловко взобрались в лодку, и мы втроем подняли парус. Катамаран вздрогнул, наклонился и, набирая скорость, стал удаляться от жалких обломков дерева и пальмовых листьев. Он очень низко сидел в воде, почти черпая воду бортами. Вначале мне казалось, что его вот-вот зальет водой, но в самую, казалось, последнюю минуту суденышко встряхивалось, как утка, и грозная волна прокатывалась под его днищем.

Мальчик постарше, его звали Тави, очистил один из моих орехов, проткнул его и подал мне. Остальные орехи они поделили между собой. Впоследствии я с удивлением узнал, что, отправляясь в плавание, эти беспечные люди не взяли с собой продуктов, так как, по их понятиям, путешествие было небольшим, всего каких-нибудь сто-двести миль.

Подкрепившись, мы стали объясняться главным образом с помощью мимики и двух десятков слов на жаргоне, принятом среди моряков, плавающих в этих водах. Я узнал, что семейство отправилось заготовлять копру. Отца звали Сахоно, мать — Хуареи, старшего сына, как я уже сказал, Тави, а младшего — Ронго. К моему удивлению, они уж знали о гибели «Ориона». Как только я назвал шхуну, Сахоно закивал головой, печально поджал губы и выразительно опустил руку ладонью вниз.

Они шли всю ночь и тоже видели зарево на небе и слышали грохот боя, но, как мне показалось, никто из них не представлял, что там происходило. Да знали ли они, что почти весь мир воюет? Сюда война, наверное, докатывалась только непонятным грохотом и странными небесными явлениями.

Среди слов, произнесенных Сахоно, я уловил имя шхуны «Лолита». Он говорил о ней и показывал рукой по курсу катамарана. О «Лолите» ходили среди матросов рассказы, как о настоящем пиратском судне. Пользуясь военным временем, пираты грабили торговые корабли.

Так «Лолита» была здесь! Не с «Лолитой» ли должен был встретиться «Орион» и передать оружие?

«Но сейчас все это меня нисколько не касается, — думал я. — «Орион» на дне, Ласковый Питер один на острове, подольше бы к нему никто не приезжал. Я же буду жить с этими людьми до тех пор, пока не приедут скупщики копры, и тогда наймусь на их корабль. Они наверняка увозят копру в Австралию, а там должен же быть советский консул».

— Жарь прямо к своему консулу, — вспомнил я слова дядюшки Ван Дейка. — Только бы нам зайти на денек в порт, где есть твои соотечественники.

Я размечтался о том, как в конце концов доберусь до родных берегов, как встречусь со своими. Мне захотелось каждому из них что-нибудь привезти и подарить. Хотя бы по коралловой веточке или по раковине. Какие великолепные раковины я видел на дне лагуны!..

Заметив, что я задумался, Тави и Ронго стали о чем-то вполголоса разговаривать, поглядывая в океан. Сахоно мурлыкал какую-то протяжную мелодичную песню, а его жена, видно, взялась за прерванную работу: стала приметывать рукава к синему платью, видно она была большая модница.

Вскоре после полудня из колеблющейся поверхности океана показались кроны пальм и донесся шум прибоя.