Взрыв произойдет сегодня (сборник) - Страница 19

«Успел он приготовиться или не успел?… Успел, наверное…»

Брагин решительно нажимает спусковой крючок пистолета. Струя зеленого огня с сердитым шипением вырывается из его широкого дула и взвивается в черное небо над дзотом. В ее призрачном свете Брагин видит, как, поджав под себя ноги, скорчился Голиков, приготовившись к прыжку.

Огонь нашей артиллерии прекращается почти мгновенно. Становится непривычно тихо. Но что же медлит Голиков? Разве он не успел еще приложить головку спички к сердцевине огнепроводного шнура и чиркнуть по ней спичечной коробкой? Дорога ведь каждая секунда… Неужели он в самом деле испугался?

Брагин знает, что бывает так: страх скует вдруг все мышцы, и нет сил шевельнуть ни рукой, ни ногой. Но что же делать? Сейчас ведь снова оживет проклятый дзот, ослепленный и оглушенный на время нашей артиллерией.

А может быть, Голиков зажег уже бикфордов шнур и огненная струя бежит теперь по его пороховой сердцевине к капсюлю-детонатору? Сколько прошло уже времени: три или четыре секунды? Три или четыре сантиметра огнепроводного шнура успели, значит, уже сгореть? Пройдет еще шесть-семь секунд — и грохнет ведь взрыв…

Брагин делает резкое движение в сторону Голикова и действительно видит в темноте искорки огнепроводного шнура. Нужно сделать еще один скачок в сторону ефрейтора, вырвать у него из рук взрывчатку и бросить ее в сторону, дзота, пока еще не поздно…

Но Голиков сам вскакивает наконец и, торопливо пробежав несколько метров в сторону дзота, сильным взмахом правой руки бросает вперед пакет взрывчатки с горящим бикфордовым шнуром. Старший сержант не успевает даже заметить, попал он в амбразуру или не попал, как вдруг, сотрясая землю, гремит глухой взрыв! Бурый дым и багровое пламя вырываются почти из всех амбразур дзота. Взрывная волна больно ударяет в уши, обдает старшего сержанта запахом тола и каким-то удушливым смрадом.

Саперы, оглушенные взрывом, все еще лежат на земле, а пехотинцы с криком «ура» уже бегут мимо них к умолкшему и теперь уже бессильному дзоту, прозванному солдатами «проклятым». Из амбразур его все сильнее с каждой минутой валит дым, все ярче мелькает пламя.

Первым приходит в себя Брагин. Не поднимаясь с земли, он подползает к Голикову и осторожно шевелит его:

— Ты ранен, Вася?

— Да нет вроде, — отзывается ефрейтор. — Невредим. А дзотик-то дал-таки дуба.

— Похоже на то, — соглашается старший сержант. — Но чего же ты так медлил, Вася? Что стряслось с тобой такое?

— А ничего такого не стряслось, — спокойно отвечает Голиков. — Просто ни к чему было страховать меня тремя лишними сантиметрами бикфорда. Видел ведь я, что вы прибавили их мне «на всякий случай», когда делали зажигательную трубку для моей взрывчатки. Потому и пришлось переждать немного, пока шнур укоротился. Брось я ее тотчас же, немцы могли бы и воспользоваться тремя его лишними сантиметрами — успели бы, пожалуй, назад, на наши же головы выбросить.

— Ну, знаешь ли, это ведь было чертовским риском с твоей стороны! — строго замечает Брагин.

— А что же тут рискованного, — удивляется Голиков, — когда у меня все досконально, секунда в секунду было рассчитано? Для чего же тогда мы тренировались столько времени? И потом, — добавляет он, помолчав немного, — без риска ведь ни одного смелого дела не делается.

Когда старший сержант Брагин и ефрейтор Голиков, заброшенные в тыл гитлеровских позиций самолетом, приземлились, левая нога Брагина неожиданно подвернулась на неровности кочковатой лужайки. И вот он лежал теперь с распухшей ногой в густом кустарнике на подстилке из веток. Голиков, как мог, сделал ему холодный компресс, намочив носовой платок в ключевой воде. Затем он туго перевязал индивидуальным пакетом сустав старшего сержанта.

«Нужно же случиться такому несчастью… — сокрушенно думал Брагин, осторожно ощупывая больную ногу. — Как же теперь Голиков выполнит без меня задание дивизионного инженера?»

От того места, до которого Брагину удалось добраться, оставалось пройти еще километра полтора-два, чтобы достичь оборонительных укреплений противника, которые саперам предстояло разведать. Боль в ноге старшего сержанта к этому времени стала настолько нестерпимой, что он уже не в состоянии был двигаться даже с помощью палки.

— Ну, вот что, — решительно заявил Голиков, — в таком виде ты теперь можешь все дело испортить. Ложись-ка лучше отдыхай, набирайся сил, а я уж один как-нибудь справлюсь.

Брагин не пытался возражать. Он хорошо понимал, что был теперь только обузой для Голикова. Они посоветовались и решили, что день переждут в лесном кустарнике, а вечером ефрейтор пойдет на разведку один. Сейчас по совету Брагина Голиков крепко спал, что он умел делать в любой обстановке, а старший сержант бодрствовал, посматривая вокруг и прислушиваясь к глухой артиллерийской канонаде, доносившейся с переднего края обороны противника. В лесу было тихо, только какая-то птичка щебетала на верхних ветвях дерева.

Успокоенный тишиной, старший сержант стал вспоминать события последних дней. Вспомнился ему вчерашний разговор старшего адъютанта батальона с командиром роты капитаном Кравченко. Брагин находился тогда в одной из комнат ротной канцелярии и наносил на свою карту обстановку, а капитан в это время делал что-то в соседнем помещении. Вошедший к нему адъютант, видимо, не знал, что Брагин может услышать их разговор, а Кравченко, очевидно, не находил нужным скрывать этого разговора от старшего сержанта.

А разговор был очень серьезным, и заметно было, что капитан Кравченко делает над собой усилия, чтобы не наговорить резкостей по адресу дивизионного инженера, приказание которого передал ему старший адъютант. Брагин удивился даже, что всегда такой спокойный и невозмутимый командир его может так возмущаться и негодовать.

— Положительно ничего не могу понять! — горячился Кравченко. — Как же тогда вообще можно посылать людей в разведку, если мы нм в чем-то не домеряем? И откуда у него это недоверие? Он же совершенно не знает ни Брагина, ни Голикова… Он в нашей дивизии всего две недели. Как же можно при таком коротком знакомстве судить о людях?

А он ничего лично не имеет ни против Брагина, ни против Голикова, — объяснил поведение дивизионного инженера старший адъютант. — Он исходит в этом вопросе из опыта своей работы в дивизии, из которой к нам прибыл. Там, оказывается, был у них случай, когда разведчики, познакомившись с аэрофотоснимками, возвратились из вражеского тыла с подтверждением их достоверности. А потом оказалось, что дешифровщики приняли случайные темные пятна и линии на фотоснимке за оборонительные сооружения…

— Выходит, что разведчики их были трусами! — возмущенно перебил адъютанта капитан Кравченко. — Они побоялись проникнуть в район предполагаемого оборонительного рубежа противника и, отсидевшись где-то в укромном местечке, выдали данные аэрофотосъемки за результат собственной разведки. Но ведь это же не только трусость, это дезориентация! За это им штрафного батальона мало!

— Согласен с вами, — ответил адъютант. — Я тоже полагаю, что людей, которым не очень доверяешь, вообще не следует посылать в разведку. Но должны и вы согласиться, что в предложении дивизионного инженера есть трезвый взгляд на вещи.

— В каком предложении? — сердито переспросил Кравченко.

— Да в том, чтобы не знакомить разведчиков с аэрофотоснимками. Ведь аэрофотоснимки вольно или невольно могут…

Но капитан, видимо, был так возмущен всем этим, что не дал даже договорить адъютанту.

— Так и вы, значит, не доверяете нашим разведчикам?! — удивленно воскликнул он.

— Да нет же! Не только я, но и вообще никто не сомневается в достоинствах ваших разведчиков, товарищ капитан, — торопливо проговорил старший лейтенант. — Но сделайте и такое допущение: вы даете вашим разведчикам аэрофотоснимок. Они изучают его, наносят на карту условные знаки дешифровки и, когда приходят, на месте убеждаются, что все точно так и есть. Они при этом могут и не уточнить размеров оборонительных объектов или огневых точек противника, а целиком положиться на данные аэрофотосъемки. Раз на ней основные сведения (наличие оборонительных сооружений или огневых точек) оказались верными, резонно допустить достоверность и всего остального. Размеры можно ведь ориентировочно прикинуть и по масштабу снимка.