Взрыв. Приговор приведен в исполнение. Чужое оружие - Страница 144

При этих словах подполковнику Ковалю вдруг вспомнился инспектор министерства майор Бублейников, с которым он ездил в Закарпатье разыскивать убийцу венгерки Каталин Иллеш. Правда, худощавый, длинноносый, чем-то напоминающий большую мудрую птицу, подполковник Криворучко внешне отличался от крупнолицего инспектора министерства, да и любитель пословиц майор Бублейников всегда по-своему переиначивал их: «Палка имеет два колеса», «Сделал дело — и хвост в воду», но интонация, с которой подполковник Криворучко произнес сейчас «и концы в воду», напоминала категорическую манеру Бублейникова.

— Да-а, в Киев возить или, скажем, в Житомир, даже в Умань или в Белую Церковь небезопасно. А Смелу, которая рядом, мы под контроль взяли, там ничего не было…

— А если по области, в ближние села?

— В села? — скривился Криворучко. — Нет, Дмитрий Иванович, не тот масштаб. Сколько туда завезешь? Сбыт не тот. Будут там со спиртом морочиться… Разбавлять до кондиции, чтобы не узнать, водка это или разведенный спирт… Нужно иметь специально спиртометр для контроля. Аппарат он хоть и не сложный, но достать нелегко. Да и проще обычным самогоном из-под полы торговать. Мороки меньше, а прибыли больше.

— Да, — согласился Коваль, — у преступного мира дорог много, а у нас с вами одна. Но, по-моему, не следует отводить и такой вариант. Значит, вы уже работаете над этим делом?

— Широким фронтом, — ответил Криворучко.

— С разрешения генерала, — сказал Дмитрий Иванович, — я приму участие в операции, которую вы запланировали. В свою очередь познакомлю вас с событиями в Вербивке, где произошло убийство. Думаю, что сегодняшняя операция поможет и нашей группе завершить розыски, тем более что заявление Чепикова дало дополнительные выходы.

Ковалю не очень хотелось рассказывать Криворучко о выводах, появившихся у него в результате длительных раздумий над связью вербивчанских и черкасских событий. Все это пока еще было неопределенно, хотя сам он был убежден, что существует тесная связь между убийством Чепиковой и Лагуты и деятельностью шайки воров, которая далеко от Вербивки разворовывала на заводе спирт.

Криворучко тоже избегал вводить в курс всех своих дел въедливого инспектора из Киева, тем более что Коваль принадлежал к другому управлению, ничем особенным помочь ему не мог и своим вмешательством только сковывал бы его действия.

Но было общее дело, был приказ генерала, и Криворучко, хочешь не хочешь, пришлось поделиться с подполковником Ковалем своими планами.

Когда они заканчивали беседу, на внутреннем дворе областного управления внутренних дел пролегли приятные прохладные тени, и куда-то исчезли лимонно-синие, раскаленные солнцем юркие газики.

— Сегодня ночью я пойду с вашими людьми, — подытожил разговор Коваль, поднимаясь и с наслаждением разминая ноги.

— Хорошо, — согласился Криворучко. Он собрал бумаги и положил папку в сейф. — А сейчас, если хотите, поедем на этот завод, а потом — ко мне, ужинать…

II

Ночь была по-южному темная. Выехав вместе с оперативной группой милиции на окраину когда-то тихого, ставшего теперь областным центром городка, Коваль оставил машину возле огороженного высоким забором двора. Сразу за забором начинался сад, и в звездном небе угадывались маковки яблонь и груш. Звук мотора разбудил в околице собак, и они лениво полаивали, но во дворе, перед которым остановились милиционеры, было тихо, только пели наперебой сверчки. После шума мотора, шороха шин по асфальту казалось, что большая, наглухо отгороженная от улицы усадьба полна таинственной, неестественной тишины. Пахло липой, сладкой как мед, и Дмитрию Ивановичу вспомнились строки Пушкина: «Тиха украинская ночь. Прозрачно небо. Звезды блещут. Своей дремоты превозмочь не хочет воздух…»

За молчаливым садом прятался дом одного из экспедиторов спиртоводочного завода. По данным отдела по борьбе с хищением социалистической собственности, при помощи этого человека с завода вытекал ручей спирта. Но Коваля воровские дела экспедитора интересовали меньше, чем его связи с Вербивкой…

Калитка оказалась запертой. Сержант, фамилия которого была тоже Коваль, по-кошачьи легко взобрался на забор и спрыгнул на землю. Тихо, без шума, отодвинул задвижку и раскрыл калитку. Милиционеры тут же вошли во двор. Сержант Коваль и младший лейтенант направились через сад справа и слева вокруг дома, белая стена которого блеснула из-за деревьев.

Криворучко вместе с подполковником Ковалем быстро шли дорожкой к крыльцу. У Дмитрия Ивановича появилось приятное чувство настороженности и легкого волнения, как всегда во время ночных операций.

Приблизившись к дому, услышали странные, похожие на пенье и плач, звуки. Остановились. Криворучко, очевидно, не сразу понял, откуда они исходят и что означают. Дмитрий Иванович улыбнулся про себя: он словно бы уже видел перед собой противника, знал, что звуки долетают из-за глухих ставен, таких грубых и плотных, что свет не находил щелочек между ладно пригнанными досками.

Коваль и Криворучко немного постояли, прислушиваясь к тому, что делается внутри дома.

— Моление, — прошептал Коваль.

Шум в доме становился все более странным. Звуки то обрывались, то вновь нарастали. Можно было распознать отдельные выкрики, вслед за которыми наступала тишина, потом снова шли вскрики, топот, невыразительный плач.

Дверь была заперта. Криворучко решительно постучал. В тихой ночи этот стук показался очень гулким. В соседних дворах снова всполошились собаки.

Голоса в доме затихли. Но дверь не открывалась. Казалось, к ней даже не подходили.

Вместе с лейтенантом милиции во дворе появились заспанные понятые — соседи экспедитора.

Криворучко постучал еще. Наконец из дома раздался глухой мужской голос:

— Кто там?

— Милиция!

За дверью наступила тишина.

— Открывайте! — нетерпеливо приказал Криворучко. — Здесь понятые, ваши соседи: Хомиченко и Хижняк.

Коваль подозвал понятых.

Один из них, высокий, сутулый, подошел вплотную к двери и выкрикнул:

— Михайло Гнатович! Ты меня слышишь? Я Хижняк Павло. Милиция тут.

Прошло не меньше минуты, пока что-то щелкнуло за дверью и она начала медленно открываться.

В проеме, в белой рубашке до пят, стоял коренастый, широкоплечий мужчина, на которого падал тусклый свет мерцавших в глубине комнаты свечей. Руки у него странно подергивались, и весь он дрожал, казалось, вот-вот упадет.

— Радение у нас святое… Суд божий идет… — с полузакрытыми глазами пробормотал он. — Нельзя… чужим входить… грех вносить… Уходите отсюда, Христа ради!

— Вы — гражданин Савенко Михайло Гнатович? — спросил Криворучко, вынимая из папки бумагу. — Вот постановление на обыск.

Мужчина в рубашке распростер руки, закрывая проход в коридор.

— Нет такого закона, чтобы святое радение перебивать… Нельзя мешать, когда господь с нами говорит… Советская власть не разрешает издеваться над верующими.

Экспедитор уже перестал дрожать и полностью раскрыл глаза. В голосе его прозвучала угроза. Но, увидев на погонах Коваля и Криворучко по две большие звезды, растерялся.

— Нет такого закона, чтобы мешать, — повторил он, утрачивая решительность. — У нас свобода веровать.

— Вере вашей мы не мешаем, — ответил Коваль, отстраняя Савенко с дороги.

Милиционеры быстро прошли в большую комнату, где мерцали дымящие свечи.

Пять или шесть мужчин и женщин, одетых в длинные белые рубахи, сидели на лавке вдоль стены, и не все еще, видимо, поняли, что происходит. Какой-то мужчина пытался поднять с пола молящуюся, у которой от долгого стояния на коленях одеревенели ноги и она не могла самостоятельно встать. На полу валялась веревка, и Коваль предположил, что молящаяся была связана ею.

Тем временем Криворучко нащупал скрытый выключатель, и комнату залил яркий свет. Он, словно моментальная фотография, выхватил из полутьмы и зафиксировал необычайное выражение на лицах молящихся: у одних — тупое, отсутствующее, у других — уже с тенью первого осознания и оттого растерянное и испуганное.