Взрыв - Страница 10

Волынский усмехнулся. Он не помнил случая, чтобы Пинегин не злился, если что шло не так, как ему хотелось. А сейчас, с какой стороны ни смотри, дело оборачивалось плохо — коксохимический завод работал с колес, запасы кокса на металлургических заводах падали. Волынский ответил тихо и укоризненно:

— А вы надеялись, что обойдется без грозы? Подожди, я еще пару зарядов добавлю к его громам. И так уже по всему городу кричат, что я ваши грехи покрываю.

Пинегин наконец не выдержал. Он вмешался в речь начальника шахты.

— Все это очень интересно, товарищ Озеров, докладывать ты умеешь. Вот в техническом отделе и повтори насчет реконструкции электровозной откатки и прочего. А здесь нас интересует одно: когда дашь угля достаточно? Заводы на голодном пайке — понимаешь? Главный инженер ручается, что и сейчас, без добавочной рабсилы, шахта справится с планом, а у тебя целая программа условий — новые рабочие, завершение реконструкции, жилстроительство, ровное планирование… Кого слушать, не понимаю.

Озеров, стараясь не глядеть на сидевшего напротив Мациевича, вновь — уже кратко — повторил свою мысль. Переброска добавочных рабочих на их шахту — мера чрезвычайная, она даст необходимый немедленный прирост добычи, этого и требует комбинат. А ускорение реконструкции шахты — вопрос постоянной нормальной работы, тут закладываются основы на годы, одно нужно увязать с другим: и быстрое увеличение добычи и обеспечение ее стабильности.

— Ты с этим согласен? — спросил Пинегин Симака.

— Вполне, — ответил Симак. Он добавил, пожав плечами: — На шахте нет ни одного человека, который бы не понимал, что мы держим в узде заводы комбината. У нас проходили партийные и профсоюзные посменные собрания — народ рвется в бой, все берут повышенные обязательства по проходке и добыче.

— Обязательства — повышенные, выполнение — пониженное, — ворчливо отозвался Пинегин. Он повернулся к Мациевичу. — Твое мнение, товарищ главный.

Мациевич встал. В кабинете Пинегина церемонии были необязательны, и на более широких совещаниях, чем это, люди говорили и кричали с мест, не просили у Пинегина, а брали слово сами. В этой кажимости беспорядка был свой умный порядок — живое отношение к делу, только его ценил крутой директор комбината. Но Мациевич был церемонным не оттого, что докладывал своему руководителю, — так же он держался на любом совещании с рабочими. Была и еще причина — наступал его час. Если и произойдет перелом на шахте, датой его начала станет этот день. Он обвел холодным взглядом кабинет, подождал, пока не установилась напряженная, странная в этой комнате тишина, — сам Пинегин недовольно кивнул шептавшимся Симаку и Волынскому: ладно, хватит! — только после этого начал. Он передал Пинегину и Волынскому принесенные им сводки и графики, всю многодневную работу Маши, каждую передаваемую бумагу комментировал своими пояснениями. И Пинегин и Волынский с изумлением всматривались в кривые — картина была ясная. Мациевич закончил:

— Я, конечно, вмешиваюсь не в свою сферу — надеюсь, вы простите мне это. В свое оправдание могу указать на то, что нет собрания, где бы товарищ Симак не упрекал меня в вялом ходе переоборудования. Сейчас я льщу себя надеждой, что мне удалось доказать вам самое главное — корень зла у нас не в слабых темпах технической реконструкции, а в плохой постановке разъяснительной работы среди шахтерских масс. — Он повернулся к Симаку, лишь теперь резкие нотки прорвались в его спокойном голосе. — Одно дело — раз в месяц брать на собрании повышенные обязательства, другое — весь месяц гореть желанием выполнить их.

Он сел, высокомерно отвернувшись от Симака. Волынский качал головой и тыкал пальцами в сводку, неопровержимо доказывавшую, что четверть рабочих выполняет по полторы нормы, а половина выше двух третей не поднимается. Симак через плечо Волынского хмуро глядел на ту же сводку. Пинегин обратился к Мациевичу:

— Ты, Владислав Иванович, первый отвечаешь за безопасность шахты. Нас интересует следующее — все ли меры по обеспечению безопасности рабочих у вас приняты? Можешь дать прямую гарантию?

Мациевич снова поднялся. Он говорил твердо и решительно. Он категорически отводил любые сомнения. Да, он ручается — все меры, обеспечивающие безопасность, проведены в жизнь. Страхи, смущающие рабочих, не имеют никаких объективных оснований, именно поэтому он так восстает против того, чтобы придавалось им значение. Переоборудование шахты не закончено только на верхних горизонтах, в районе устья, — метана здесь никогда не бывало, все данные утверждают, что его тут и не будет, ему не прорваться сквозь все эти толщи мерзлых пород. А если метан и прорвется — он, Мациевич, высказывает даже это немыслимое предположение, — то и это не страшно: мощные массы воздуха, вдуваемые в шахту двумя вентиляторами, немедленно снизят концентрацию газа, она в десятки раз будет меньше того, что взрывоопасно. Люди, спускающиеся под землю, гак же гарантированы от несчастья, как и на любой другой шахте комбината, не больше и не меньше того.

Пинегин обратился к Озерову и Симаку:

— Вы, старые горняки, опровергаете вы утверждение своего главного инженера, что объективно шахта вне опасности? Я металлург, я сам не могу проконтролировать это — должен вам верить.

Симак промолчал, Озеров рассудительно заметил:

— Иван Лукьяныч, у тебя имеется заключение горнотехнической инспекции, тебе незачем нам верить — отчет инспекторов совпадает с тем, что докладывал товарищ Мациевич.

Пинегин кивнул Волынскому.

— Ты хочешь, Игорь Васильевич?

Волынский говорил, не поднимаясь с дивана. У него несколько замечаний. Самая главная проблема — решительно и срочно увеличить добычу коксующегося угля. Против подобной необходимости сами горняки не возражают, это хорошо. Что касается остального, то он просто не понимает, из-за чего люди спорят. Обе стороны по-своему правы. Главный инженер гарантирует безопасность подземных работ — великолепно. Парторг требует ускоренного завершения реконструкции — законное требование, ничего против этого не возразишь. А в результате ненужных споров появилось два вредных течения: главный инженер забрасывает реконструкцию, считая ее необязательной, а парторг ослабляет воспитательную работу среди масс, утверждая, что не в ней суть. С этим пора кончать, товарищи. Он, Волынский, имеет претензию к директору комбината — Иван Лукьяныч тоже успокоился, как только закончили аварийные работы по обеспечению безопасности газоносных горизонтов. Начал дело, так кончай — этого правила нельзя забывать. Рассеять необоснованные тревоги рабочих нужно, с этим он полностью согласен, но и пренебрегать тем, что шахтеры тревожатся, не следует. Люди остаются людьми, нужно радикально истребить все поводы для тревоги, быстро этого не сделать, а сделать все равно придется.

Пинегин повеселел, он уже не хмурился — ему нравилась позиция Волынского. Он спросил Симака:

— Ты имеешь что-либо против этого — налаживать дружную работу?

Тот отозвался:

— Нет, конечно. Кто же станет против дружной работы возражать?

Пинегин решил, как всегда, категорически и безапелляционно:

— Давайте примем такое решение. Людей на седьмую шахту подбросим, не столько, как вначале планировали, — у вас, оказывается, имеются солидные внутренние резервы, — но поможем. И окончание реконструкции ускорим — направим рапорт в министерство, чтоб поторопились с присылкой остающегося оборудования. А вы, товарищи, мобилизуйтесь, дальше такое положение нетерпимо. Попрошу, товарищ Озеров, завтра же приготовить проекты рапорта в Москву и приказа по комбинату, обяжем вас официально — перестраиваться.

На этом заседание было закончено. Волынский еще остался у Пинегина, остальные вышли. На улице Озеров посмотрел на ожидавшую их машину и предложил:

— Погода хорошая, светло, ветерка нет, давайте пройдем пешком к подъемнику. Не люблю я этого кружного пути — по горам. Сколько раз проверял: пешком короче.

Они отпустили шофера и пошли по склону горы через территорию обогатительной фабрики. Внизу в дымке морозного тумана лежал город. Озеров сказал, останавливаясь на обрыве: