Взорвать прошлое! «Попаданец» ошибается один раз - Страница 9

Чернявский был так доволен, что оружие появилось, что Фермеру пришлось его даже уговаривать не рваться в бой прямо сейчас, а повременить до того момента, как спрячем оружие и более-менее рассортируем добычу. Себе мы отжали в основном патроны, гранаты со взрывателями Ковешникова и один «ДШК» [14] без станка и с погнутой мушкой.

Как сказал Бродяга: «Вот зачетная ковырялка для бронированных «меринов» [15]!»

На вопрос Несвидова о станке Саша с такой же непринужденностью ответил:

–  В крайнем случае, если ничего не придумаем, просто к дереву примотаем и будем одиночными стрелять, все равно лента у нас одна.

Оружие спрятали в лесу, разделив на несколько отдельных нычек, нам оно, конечно, без надобности, но командир порекомендовал военюристу не жадничать и делиться информацией о закладках со встреченными по дороге окруженцами:

–  Вы к фронту прорываетесь, а кто-то, может, решит партизанские действия, как капитан Никифоров, – он кивнул в сторону теперь уже бывшего помощника Чернявского, который с десятком «своих» людей копался в куче снаряжения, – продолжить.

–  Сейчас шестьдесят человек остается, завтра – тридцать, так до фронта никто и не дойдет! – недовольно буркнул военюрист.

–  Андрей Николаевич, они не к бабке на печку забились, – возразил ему Фермер. – Сражаться будут не хуже прочих. Было бы желание, а как – мы научим. И Зайцев согласен с вашими союзничать, так что не переживайте. – И добавил: – Вы от нас, они – от вас. К тому же в отличие от людей из вашего отряда у них с документами не очень.

Чернявский поморщился – с документами у него самого было, что и говорить, не очень… В «конторе» лагеря, несмотря на его временность, обнаружились аккуратные папки с личными делами на всех заключенных, имевших на момент пленения документы. В папках было все: красноармейские и командирские книжки (у кого они были), партийные и комсомольские билеты и даже награды! Но военюрист, как и еще некоторые командиры и политработники, свои документы «потерял». Вот и пришлось Бродяге на пару с Зельцем быстренько этих «бездомных, беспаспортных, безработных» прокачать на «косвенных».

–  Товарищ майор госбезопасности, сколько нам немцев на себя отвлекать? – уходя от неприятной темы, спросил прокурор.

И Саша, отбросив жеманство и неуместную скромность, ответил:

–  Чем больше – тем лучше. Но максимум того, о чем я могу попросить, – два дня.

–  Мы постараемся… Все лучше в бою погибнуть, а не за колючкой тихо в грязи умирать. – И, поправив трофейную кобуру с «вальтером», пошел к своим бойцам.

Подхватив из коляски мотоцикла немецкий ранец, я в два шага догнал Чернявского:

–  Товарищ военюрист, Андрей Николаевич, подождите секундочку!

–  Да, товарищ старший лейтенант? – он повернулся ко мне.

–  Вот, вам. От меня лично, – я протянул ему ранец. – Там всякие командирские мелочи: карандаши, два компаса, нож хороший… В общем, сами разберетесь! И удачи вам! – И, козырнув, я быстро пошел прочь.

Во время всей этой кровавой вакханалии я обратил внимание, насколько у меня изменились после пребывания в плену психологические реакции на некоторые вещи. Немцев я убивал с какой-то холодной отстраненностью, совершенно не воспринимая их как людей. В первый раз я заметил это, когда, подойдя на улице одной из деревень к немецкому ефрейтору – командиру патруля, спокойно попросил у него спички, а потом вогнал нож ему в сердце. Вытирая клинок о траву, я понял, что мне все равно, есть ли у него семья, как его зовут и о чем он думал. А после захвата склада проблема встала передо мной уже со всей ясностью. Слегка испугавшись самого себя, вечером того же дня я подсел к командиру.

–  Саш, мне страшно.

–  Что такое?

–  Я убил (раньше мы все старались избегать этого слова, заменяя его разнообразными эвфемизмами, а теперь оно вылетело само собой) семерых, а мне все равно. Ножом и голыми руками, а ни кошмары не снятся, ни блевать не тянет…

–  А чего хочется?

–  Чтобы все это поскорее кончилось!

–  Что все? – уточнил он.

–  Да все! Немцы, наши, война! Мы же врем постоянно. Изображаем из себя героев, трепыхаемся… А кому это нужно? Мы их тут бьем-бьем, а там, – я махнул рукой куда-то на восток, – какой-нибудь мудак с ромбами сейчас два корпуса в окружении бросил!

–  Тс-сс, не кричи так, – спокойно ответил Александр. – Вот ромбы получишь – будешь о корпусах думать. А пока – наше дело солдатское. Немцев резать и живыми при этом оставаться. Понял?! – И он внезапно сильно стиснул мое плечо. – А что не чувствуешь ничего по отношению к немцам – это даже хорошо. Это ты так от кровищи защищаешься. Уважаю!

–  Я понимаю, вы, ребята, устали и вымотались, но надо еще немного напрячься! – голос Саши пробился сквозь пелену сна. – Завтра доделаем дорогу и вперед, в леса!

«А, это он Мишу с Семеном накачивает…» – все последние пять дней, как только выдавалась минута отдыха, рядом с недавними пленными оказывался кто-нибудь из нашей группы и начинал «ездить по мозгам». Бродяга в шутку обозвал это «экспресс-подготовкой по бразильской системе методом Илоны Давыдовой». Да, хотя это может показаться странным, но наши командиры решили поднатаскать мужиков за неделю до, как сказал Фермер, «хоть до сколько-нибудь приемлемого уровня».

Вчера, например, Бродяга личным примером доказывал, что в партизанской работе дедовская двустволка зачастую не только не хуже армейской винтовки, но и иногда сильно лучше. «Новенькие» недоверчиво хмыкали, а вот те бойцы, которые уже притерлись к нашей группе, внимательно смотрели да на ус мотали. Когда же после демонстрации «хитрых ужимок и ухваток» Саша о д н и м выстрелом снес «головы» двум специально приготовленным чучелам-мишеням, скептицизм бывших пленных рассеялся.

А сегодня моя очередь – буду натаскивать мужиков на работу ножом накоротке.

–  Итак, граждане, для начала маленькая демонстрация, – начал я занятие. – Вы трое, возьмите карабины в положение «на плечо» и встаньте вон там, у угла дома, – в настоящий момент наш отряд базировался на небольшой пасеке, спрятавшейся в глубине леса километрах в семи от шоссе Слуцк-Минск, так что для большей наглядности я решил воспользоваться существующими «декорациями». – Будете патруль изображать. Ты, Михаил, будешь немецким офицером…

…Расслабленной походкой я двинулся навстречу Соколову. Конечно, эксперимент не совсем чистый, ведь ребята из «патруля» ждут подвоха и поэтому косятся на меня значительно пристальнее, нежели немецкий патруль смотрел бы на обычного прохожего, а тем более – солдата вермахта. Да и Миша тоже настороже… Пять шагов, три… Я вскидываю правую руку к козырьку, приветствуя «офицера», а вот левой… Левой плавно и быстро втыкаю деревянный имитационный нож в солнечное сплетение танкиста и как ни в чем не бывало продолжаю движение. Я сделал уже целых три шага, когда услышал за моей спиной сдавленное шипение (ну да, бил на совесть, чтобы вырубить…). Внимание «патрульных» отвлечено падающим Соколовым, и я ускоряюсь. Деревянный «нож» за моей спиной перекочевал уже в правую руку, а в левой зажат еще один – тот, что до этого был спрятан за ремнем.

Так, проскальзываем за спиной крайнего справа патрульного, «накалывая» его почку с левой руки. Правая же рука вгоняет второй нож в основание шеи следующего «немца» (тут уж я сдержал удар, боясь покалечить бойца). Еще один шаг… Скрестное движение рук… И деревяшки полосуют шею последнего «противника».

–  Товарищ капитан, время? – обращаюсь к Бродяге, стоящему с секундомером в демонстративно вытянутой руке.

–  Восемь с половиной секунд! Неплохо, товарищ старший лейтенант! Даже хорошо!

–  Вопросы есть, товарищи? – спрашиваю слегка ошалевших от увиденного «курсантов».

–  А вы точно их убили, товарищ старший лейтенант? – подает голос кто-то из заднего ряда.