Взгляд изнутри (СИ) - Страница 24

Мы с братом завалились в мою комнату, где до трёх ночи пили и курили трубки. А затем события стали развиваться так быстро, что я даже сопротивляться не стал и переспал с братом. Снова. Правда, теперь было куда как труднее – его грубые ласки были столь настойчивы, что мне становилось дурно, а сам он был жутко ненасытен. Стонать я не мог даже в полголоса – в комнате напротив был наш дед. А потому я мог лишь судорожно дышать, лаская моего брата в ответ на его ласки. Сразу же после секса он наспех оделся и ушёл в свою комнату, а я написал Гилберту. Благо, время подходило к пяти утра.

***

В Ирландии я провёл около месяца. Может, даже меньше. Я всегда был в движении – то к брату съездить, то к деду знакомые приезжали, то отправиться за покупками в Дублин, то съездить за компанию с Климентием за посылкой из Токио или ещё что-то вроде. Я терялся в калейдоскопе лиц и дней, я терялся в этом карнавале, забывая себя самое. Я забыл уже напрочь лицо своего любовника, забыл, как звучит его голос – мы не звонили друг другу. С ним изредка вёл разговоры дедушка, но, как правило, я в это время спал. Мне казалось, что вокруг всё растворилось, и есть лишь ходьба, шум голосов и машин. Ночами же становилось лишь хуже. По комнате раздавались шаги, я слышал тихий шёпот, чувствовал липкие прикосновения к своей коже, а потому старался ложиться как можно позже и тут же засыпать. Но порой сознание играло со мной злую шутку вместе с организмом. Была пара ночей, когда я не мог уснуть вообще, и слушал эти мерзкие шепотки, отдалённые вопли, грохот оружия, стальной скрежет и звук чего-то, что рвалось на кусочки. Под утро я выглядел, как наркоман со стажем – под глазами синяки, белки покраснели, а кожа была белой, как мел. После этого дед укладывал меня спать в своей комнате, и мне спалось куда как спокойнее. Может, ещё и потому, что он мне давал успокоительного и снотворного. Но одна ночь запомнилась мне навсегда. До Нового Года осталась всего неделя, и я уже должен был через три дня лететь домой в Стокгольм, однако, случилась маленькая неприятность.

Я вновь не мог уснуть, и больше не мог этого терпеть. Я встал с кровати и понял, что ноги меня едва держат – перед глазами всё плыло, ноги дрожали, а мозг отказывался соображать. Панический страх заставил меня рвануться вперёд, после чего я налетел на дверь и, похоже, вывихнул мизинец на руке, но это меня не остановило. Выбежав в коридор, я едва не рухнул – картинка перед глазами двоилась, если не троилась. По стенке я медленно поплёлся в сторону кухни, где мог бы найти деда с успокоительным. Однако я не смог дойти даже до лестницы. Я услышал дикий грохот позади себя – гремело в ванной. Вода шумела так, что мне хотелось заткнуть уши и убежать прочь. Впрочем, мне это не удалось. Я видел, как на пол из-под двери льётся вода, и под её напором трещит вишнёвое дерево. В следующий миг двери распахнулись, и тёмная, ледяная вода накрыла меня с головой, впиваясь в кожу тысячами мелких иголок, срывая кожу, вырывая из моей груди один вопль за другим. Меня трясло, я пару раз ударился больной рукой об пол, несколько раз стукнулся затылком о стену. Горячая кровь хлынула мне за шиворот, и я снова заорал. Кто-то с силой вмазал мне по щеке, а затем принялся трясти за плечи. В голове всё гремело, боль становилась невыносимой. очередная пощёчина звоном отозвалась в висках, и я распахнул глаза. На меня смотрели брат и дед с двумя охранниками.

– Артемис? – Сэто испуганно уставился на меня, и я увидел, как у него изо рта полезли мерзкие, огромные черви, затем из глаз принялись вылезать черви поменьше. Меня затрясло вновь, и я начал вырывать из сильных рук одного из охранников.

– Лунатит он у вас что ли? – зарычал мужик, и мне на лицо из его рта упало несколько тарантулов.

Крики мои прекратились, сменившись рыданиями – меня трясло от происходящего ужаса. И, пусть я где-то вдалеке понимал, что это лишь игра разума, но я не мог справиться с этим кошмаром наяву. Черви, пауки ползли по мне, заползая под рубашку, принимались возиться в волосах. От отвращения мне хотелось начать рвать на себе кожу, биться об пол, лишь бы эти твари сдохли, броситься в огонь, воду – куда угодно!

– Да не похоже, – задумчиво произнёс мой дед, приложив прохладную ладонь к моей лбу.

Лишь мгновение я наслаждался этой прохладой. Только пока не понял, что кусок кожи упал мне на щёку. Желудок мой скрутило от отвращения и, с трудом повернув голову на бок, я позволил ликёру, выпитому на досуге, излиться на пол вместе с желудочным соком. Меня подхватили на руки и потащили в ванную. Их голоса смешались в единый шум, от которого голова моя разрывалась на кусочки. Когда же меня внесли в ванную, я уже потерялся в шуме и, как рассказывал мой брат, лишь стонал и всхлипывал, смотря в одну точку. Мне вкололи успокоительное, и вскоре я уже спал в своей кровати.

После этого инцидента меня отправили домой, а там мной занялись уже другие люди. Я так и не услышал голос Гилберта.

========== Часть 6 ==========

Всполохи света один за другим пролетали мимо окна, бликами света играя на белых стенах, а, попадая на глаза, резали воспалённый мозг, раздражали всё больше и больше. Хотя, что есть раздражение для меня? Теперь это среди унылой, серой картины настоящего и ярких красок прошлого – мигрень, сжимающиеся до боли и до дрожи замёрзшие пальцы. Вечная сонливость и холод, пробирающий до костей – вот, что окружало меня в те дни. Один сменялся другим, как если бы я проживал один и тот же день вновь и вновь. Хриплое дыхание срывалось с потрескавшихся, пересохших губ. Пронзительно-белые стены, простыни, пол – всё это источало холод и нагоняло на меня тоску.

Когда я открыл глаза в этой комнате впервые, я даже не помнил, кто есть я и что вообще вокруг меня. Я сел на скрипучей, но мягкой кровати, с трудом – тело было то ли ватным и непослушным, то ли свинцовым и непокорным. Сердце судорожно сжималось в груди, спешно начиная разгонять кровь по затёкшему телу. Сколько я так лежал? Мне неизвестно, но судя по всему – очень долго. Я почти чувствовал, как этот мышечный полый орган в груди сжимается и разжимается, неохотно, лениво, как сотрудник, вышедший на работу после длительного отпуска или больничного. Скорее, после больничного. Его всё ещё ослабшие руки порхают над клавиатурой неуверенно, как бабочки, что только раскрыли свои крылья. Я обвёл взглядом пустынную комнату, глянул на окно, за которым завывал ветер и летел снег. Мне не хотелось знать, где я. Хотя, впрочем, моего мнения никто не спрашивал.

Дверь тихо скрипнула, и в палату вошёл мужчина, уже не молодой, но еще не старый. Черты его лица расплывались перед моим взглядом. Белоснежный цвет халата резал глаза, вызывал раздражение. Тогда ещё – очень и очень явное. Я видел расплывчатый образ его улыбки.

– Добрый вечер, Артемис, – мягко проговорил он, и его голос резанул мне по ушам, как скальпель по стеклу. – Как самочувствие?

Губы слиплись от долгого молчания, язык ворочался с трудом, но я нашёл в себе силы отозваться на вопрос врача:

– Как у улитки без панциря.

Мой собственный голос звучал как откуда-то со стороны. Как если бы кто-то записал мой ответ на диктофон и включил в дальнем конце коридора. Сиплый, дрожащий, как будто я пробежал километр без остановок и передышек. Меня самого это очень и очень разозлило, что отразилось в теле острым спазмом – пальцы сжались и разжались, вдоль всего позвоночника прошлась дрожь, а в горле будто прополз волосатый паук, задевая стенки дыхательных путей своими мерзкими лапками. От возникшей в голове ассоциации мне стало лишь ещё более жутко и мерзко. Я чувствовал, как дрогнули мои губы в злом оскале.

– Ты злишься, – спокойно констатировал факт мужчина, не приближаясь ко мне, держась на расстоянии. – Знаешь, почему ты здесь?

– Понятия не имею, – огрызнулся я, всё больше и больше желая размозжить голову врача об стену, переломать ему пальцы так, чтобы кости торчали наружу, вспороть его брюхо, задушить его же кишками. По телу снова прошлась приятная дрожь.