Взгляд изнутри (СИ) - Страница 15
Иногда, когда мне становилось совсем невмоготу, я принимался сковыривать коросту с порезов, которые я нанёс сам себе, ещё когда был дома. Такая боль, короткая, немного щекочущая, приносила невероятное наслаждение и облегчение, и была подобна наркотику, потому что мне хотелось ещё и ещё. Но на тот момент пока справлялся с самим собой, в то время как стоило мне слегка надавить длинным ногтем большого пальца на порез, как спокойствие тут же накрывало меня тёплым крылом, а дыхание вновь становилось спокойным и глубоким.
Время шло к половине третьего, а мой папаша всё ещё не заявился, а это означало, что я могу спокойно отдохнуть и поваляться в кровати. Хотя, кроватью больничную койку на колёсиках назвать затруднительно. При этом мне был предоставлен широкий выбор – уснуть, почитать что-нибудь, ну, или уснуть. Широкий? Да, в те три недели это был в самом деле широкий выбор. Можно сказать – шикарный. Бросив взгляд на молчащий мобильник, я собрал всю свою волю в кулак, переступил через себя и, взяв его, написал короткое сообщение Гилберту, без которого я уже готов был выть на луну и рыдать, как влюблённая школьница.
2:27: «Я сегодня выхожу из больницы».
Не знаю, зачем я это сделал. Однако я стал ловить себя на мысли, что если я ему что-нибудь не пишу, а он мне не отвечает, я начинаю сходить с ума от волнения и тоски, готов кидаться на стенки и орать дурным голосом. Гордость и обида не позволяли мне написать первым, но я всё-таки это сделал, хотя хотелось позвонить, разбудить посреди ночи и высказать всё, что я о нём думаю. И теперь, отправив ему сообщение, я каждые несколько секунд проверял телефон, удивляясь, что мне ещё не ответили, хотя внутри я себе то и дело напоминал, что любовь всей моей жизни может в данный момент спать. Или пить с приятелями. Или трахать какую-нибудь грудастую сучку. От последних двух мыслей меня перекосило, и я отложил телефон, чуть прикусив губу. Конечно. Я же сам ему столько дряни понаговорил, что мой брюнет наверняка психанул и ушёл в загул. Впрочем, с нами обоими такое часто случалось. И, признаться честно, я всегда боялся, что мой чёртов любовник не вернётся из этого загула прежним. Однако ничего не менялось, и я успокаивался, как если бы мне давали три сладкие таблетки успокоительного.
Похоже, я задремал, потому что не сразу услышал, как зазвонил телефон, оповещая о сообщении «Five Finger Death Punch – Can’t heal you». А это уже само по себе странно, ведь такая мелодия даже мёртвого с первых аккордов разбудит. Я тут же взял мобильник, чуть морщась от яркого света экрана.
3:34: «Что ж, хорошо. Как рука?»
Ответ любовника показался мне излишне сухим, а потому я тут же настроился на негативную волну, но ответ написал:
3:36: «Жить, скорее всего, буду, но вряд ли мне когда-нибудь придётся выйти на улицу без перчаток. Чем был занят?»
И вновь утомительное молчание, как если бы Гилберт специально издевался надо мной, заставляя меня нервничать в ожидании ответа.
4:01: «Вот и хорошо, что будешь жить. В понедельник хочу видеть тебя на работе».
Что, простите? Он хочет, чтобы я в таком состоянии попёрся в офис?!
4:03: «Мистер Найтгест, вы шутить изволите?»
4:07: «Нет, Артемис, я серьёзно. Чтобы в понедельник был на рабочем месте. Спокойной ночи.»
Вот те на! Я чуть потёр глаза, перечитал сообщения, а после плюнул и закрыл глаза. Интересно, с чего бы он вдруг так резко решил увидеть меня на рабочем месте? Может, давно не видел меня в рубашке? Мрачные мысли крутились в голове, и я никак не мог справиться с ними, даже своими отшучиваниями от самого себя. В борьбе я не заметил, как уснул. И снилась мне такая муть, что я готов был сдаться на руки психиатрам прямо не вставая с кровати. Тени скользили по потолку, складываясь в отчётливые рисунки, которые накидывались друг на друга, разрывая на части, вновь соединяясь и вновь принимаясь за убийства. Я готов был поклясться, что видел, как мой сосед по лестничной клетке накидывается на мою мать, и они рвут друг друга на куски, мясо и ошмётки летят в стороны, разбрызгивая всюду кровь. Пара капель капнула и мне на губы. Она была невероятно-сладкой. Её вкус сводил с ума, как сводит с ума хороший ирландский ликёр своим пряным, терпким вкусом, который слегка жжёт горло и застилает глаза едва ощутимой дымкой, а в груди становится чуть горячее. Шматы мяса падали на пол, истекали кровью. Такой соблазнительно алеющей жидкостью, похожей на терпкое вино, которое так и хочется испить. С трудом сглотнув слюну, я тряхнул головой и перевёл взгляд на тени, что уже вновь сложились в новый рисунок.
Юноша, больше похожий на миниатюрную копию моего любовника, сосредоточено выковыривал острыми ножницами глаза моего отца, который вовсе не сопротивлялся, а, кажется, даже получал от этого удовольствие. И юноша всё активнее работал ножницами, похоже, собираясь добраться до мозга. И я слышал переливчатый смех мальчишки, постанывания и смех отца, и звучали они до того гармонично, что раздражали, вводили в ужас, холодили кровь в венах. А звучание всё усиливалось, кровь текла ручьями – мальчишка переместился с глаз на грудь и живот моего отца, нанося удары один за другим; лицо его, руки, белоснежная рубашечка – всё было забрызгано кровью. Мне хотелось орать, но что-то словно перехватило моё горло, украло мой голос, вцепившись ледяными пальцами в меня, запуская когти под кожу, в мясо, разрывая вены и мышцы. Когда же я, наконец, распахнул глаза, свет ударил мне в лицо столь резко, что я издал слабый хрип вместо крика – в горле всё пересохло. Надо мной навис врач с ножницами. Тут я уже орать не стал и что было сил хряпнул бедняге под дых – после таких снов я не сразу приходил в себя и был несколько опасен для общества. Но, как мне потом сказал один мой хороший знакомый, я опасен для общества абсолютно всегда. Врач повалился на пол, издавая какие-то невнятные хрипы и смотря на меня перепуганным взглядом. Отойдя от оцепенения и приведя в порядок собственные мозги, я сел в кровати и протянул парню руку:
– Прости, старик. Сон дурной.
Медбрат кивнул и с трудом поднялся, хоть и держался за мою руку.
– Вы крепко спали, мистер Акио, – сипло отзывается паренёк, потирая место, по которому пришёлся удар. – А вам надо снять швы. Пройдёмте в перевязочную.
– Ну, пройдёмте. – буркнул я, поднимаясь с кровати.
По известным причинам я постоянно ходил в своих джинсах, потому что переодевать их на ночь и надевать утром было сущим адом с моими-то ограничениями. Впрочем, мне всегда было интересно, как же живут инвалиды, которые ездят на инвалидных колясках? Наверное, не сладко. Впрочем, мне-то всегда было плевать на кого-то кроме меня и близких мне людей, хотя, порой, пробивалась непривычная и несвойственная мне жалость. На плечи была накинута помятая светлая рубашка, которую я смог надеть с величайшим трудом, поскольку лонгета устроена так, что пальцы загибаются вверх. Это чтобы мышцы нормально срослись. Впрочем, меня уже предупредили, что восстановление мышц будет очень и очень неприятным, а главное – долгим процессом. После этого заявления я поговорил с парой знакомых, которые терпели подобные травмы. Один из них сказал, что восстанавливал мышечную норму в течение года, а другой, что побывал в больнице года три назад, сказал, что до сих пор нормально не восстановил. Впрочем, моя травма была куда как незначительна по сравнению с ними, а потому я не особенно-то и испугался.
В перевязочной было тихо и невероятно спокойно. Большая, светлая комната. Паркет слегка блестел благодаря стараниям забавной тётушки уборщицы, которая частенько со мной разговаривала, когда захаживала в мою палату с ведром воды и шваброй. Над перевязочным столом нависала огромная, яркая лампа, свет которой готов был выжечь мне глаза, но я терпел. Вдоль стен стояли бесконечные шкафчики, столики какие-то холодильники, в которых хранились лекарства, стояли плошки с инструментами, банки со стерильными ватками, спирт, и прочая медицинская ересь, которая приятно будоражила моё воображение. Признаться, я всегда хотел стать врачом, но теперь, стоя перед перевязочным столом и ожидая слов медбрата, я понял, что никогда мне им не стать – с моими-то замашками! Но инструменты заманчиво поблёскивали, и я готов был рискнуть пойти на обучение на медика. Наверное, так на мне сказывалась скука.