Взгляд изнутри (СИ) - Страница 13

– Артемис! – просто громогласный возглас моего любовника заставил меня содрогнуться всем телом.

– Гилберт, не ори так громко, пожалуйста, – попросил я, чуть поморщившись и приоткрыв глаза.

Он почти что нависал надо мной, и его волосы, пропахшие ароматными сигаретами, щекотали мою кожу, нервируя. Так и хотелось схватить его за кудри и как следует дёрнуть, чтобы они больше не смели лезть мне в лицо. Но я сдержал этот свой порыв.

– Кто это с тобой сделал? – вопросил он, поглаживая меня по лицу и смотря на меня с некоторой жалостью, за что я начал злиться на него лишь больше. Но его ярость была не слабее моей, а потому я даже простил это выражение.

– Не важно, – отмахнулся я, чуть поморщившись вновь и дёрнув головой, чтобы он перестал так нежничать. Его прикосновения раздражали моё тело после произошедшего ночью, а потому я готов был выть и драться, но контролировал себя. С трудом, но контролировал.

– Нет, Арти, важно, – строго произнёс мужчина, приподнимая моё лицо за подбородок и вглядываясь в глаза. Как же я ненавижу этот его жест при наших разговорах! Он больше подходит для романтичных сцен в полутьме кухни или во время страстного секса, когда жар тела становится просто невыносимым, а воздуху между нами уже нет места. – Как кто-то посмел притронуться к тебе кто-то кроме меня?

Я чуть ухмыльнулся и дёрнул головой, высвобождаясь из хватки его прохладных пальцев:

– Гил, ты прекрасно знаешь, что я сплю со всеми, что ты у меня не один, – он поморщился, услышав эти слова и строго глянув на меня. Ну да, мы не мужья и вряд ли ими когда-нибудь станем. Мы именно что – любовники. Не больше, не меньше. Правда, наверное, всё же больше. Он может трахнуть секретаршу, я могу лечь под кого-нибудь милого, или сам кого-нибудь заверну под себя. Но что отличает нас от обычных любовников, которые встречаются пару раз в неделю? Наверное, то, что мы любим друг друга. – Единственный любимый. Но не один.

– Давай не будем об этом сейчас, Артемис? – тяжело вздохнул брюнет, ласково коснувшись губами моего лба. – Кто это сделал?

– Отец. – после минутной паузы вздохнул я, поморщившись и прикрыв лицо здоровой рукой.

– Что?! – тут же взревел Найтгест, вскакивая на ноги и пыша праведной злостью. – Рафаэль?!

– Если найдёшь ещё парочку моих отцов, можешь дать мне адресок, – мрачно ухмыльнулся я, чувствуя, как от вопля моего любовника у меня звенит в ушах, а голова начинает раскалываться от боли.

– Я ему кишки на уши намотаю, – продолжал бесноваться Гилберт, мечась из угла в угол и пощёлкивая костяшками пальцев.

– Гилберт, послушай, – мягко начал я, чувствуя, как в голове неумолимо мутнеет, а боль в висках заслоняет все прочие ощущения. – Он, всё-таки, знает, чем я занимаюсь. И если он вдруг захочет посвидетельствовать против меня – твоя компания полетит к чертям собачьим из-за этого инцидента. А ведь этого никому не надо. Это грозит, как минимум, мировым скандалом.

Любовник остановился, поглядев на меня пару мгновений, затем чуть хмыкнул:

– А если это сделаешь ты?

Всегда боялся услышать эту фразу, но что поделаешь?

– Я на больничном как минимум месяц, – отрезал я, подняв на него мутнеющий взгляд и чуть приподняв руку. – Но даже после этого я дважды подумаю. Гилберт, я сам поговорю с ним, как только обрету возможность двигаться и защищаться.

Адская боль почти что разорвала меня на куски – голова как будто наполнилась острыми шипами и гвоздями, а в неё врывались всё новые и новые звуки. Терпеть её становилось всё труднее и труднее. Съехав на кровать, я накрыл голову здоровой рукой, сворачиваясь “комочком”, чтобы хоть как-то отвлечься и защититься от неё.

– Артемис? – голос брюнета вызывал всё новые и новые приступы острой муки, а оттого я раздражался всё сильнее.

– Заткнись! – рыкнул я, зарываясь пальцами в волосы и пытаясь унять боль.

– Что с тобой? – обеспокоенность в его голосе доводит до белого каления, голова разрывается на кусочки, и вместо связных слов из груди рвутся вопли, и я не могу их остановить, я не могу замолчать и просто рычу от боли и злости, впиваясь ногтями здоровой руки в голову. Ломота лишь усиливается, и мне хочется буквально размозжить себя об стену, чтобы не чувствовать этого кошмара. Чёрт возьми, пусть это уже закончится! Всё это как-то размыло границы времени. Я не помнил, что происходило после этого, но открыть глаза я смог только вечером. Гилберт дремал рядом на стуле, склонив голову на грудь и держа меня за руку. Какое-то отупение, слабость сковали меня, тяжесть в теле была невыносимой. Губы пересохли, во рту сухо, и я не мог толком сказать что-то, но смог пошевелить пальцами, а оттого Найтгест подскочил, как ужаленный. Он тут же принялся целовать мои пальцы.

– Как ты, малыш? – тут же заговорил он, оглаживая мою ладонь, целуя пальцы. – Как ты себя чувствуешь, любимый?

Я попробовал что-то сказать, но из горла вырвались лишь хрипы и сипение. Брюнет тут же протянул мне стакан воды, который я с радостью опрокинул в себя. Стало чуть легче, но я тут же почувствовал адскую боль в горле. Видимо, я всё-таки сорвал голос.

– Так как ты себя чувствуешь? – поинтересовался Гилберт, вновь не отрываясь от моей руки.

– Более-менее, – прохрипел я, заставив губы изогнуться в измученной улыбке. – Жить буду, это точно.

Брюнет несколько замялся, слегка прикусив нижнюю губу. Ну вот, опять он что-то сделал, а теперь мучается. Как меня это раздражает.

– Ну что? – смотрю на него, медленно садясь в кровати и с трудом держа голову на весу. Она была словно чугунной! Любое движение этой несчастной частью тела – и волна боли прокатывается по мне, отчего я едва не орал. Даже моргать было больно, как это порой бывает во время приступа острой мигрени. Что же, плавали – знаем. – Что опять случилось?

– Твой отец заходил, – угрюмо произнёс мой любовник, поглаживая мои пальцы своими.

Как же меня бесит этот жест порой! Эти едва ощутимые прикосновения, щекотные, от которых раздражение едва не сотрясает меня. И эта злость завязывается тугим узлом в груди, а затем перемещается в область паха. Хочется укусить Гилберта, разорвать его в клочья собственными зубами, рвать его на мелкие кусочки. Тяжёлый вздох вырывается из груди, и я просто отдёргиваю руку, грубо потирая её, чтобы отогнать раздражающее меня ощущение. Вот скажите, бывает у вас такое, что вы сидите в кровати с ноутбуком на коленях, что-то печатаете, а затем чувствуете, что вам как-то неуютно, что что-то впивается в руку, в бок – не важно. И когда вы это понимаете, то чувствуете, как это ощущение становится сильнее, назойливее, напрягает и настораживает, но вы не можете оторваться от своего занятия, а тело между тем уже сосредоточено на этом проклятом чувстве! И только отодвинувшись и как следует потерев место, вы успокаиваетесь.

– И что он хотел? – чуть сжимаю зубы, отодвигаясь от брюнета подальше, чтобы он не прикасался ко мне сейчас. Одно прикосновение – и я разнесу здесь всё в клочья.

– Спрашивал о твоём состоянии. Я правильно сделал, что не стал бить ему морду и ни о чём не говорил?

– Надо же, – удивлению моему не было предела. – Кто вы, мистер? Куда вы дели моего любовника?

– Артемис, давай без желчи, – смотрит на меня так, словно я его оскорбил в лучших чувствах.

– Я без желчи. Но почему ты вдруг решил сделать так?

– Я подумал, что ты захочешь сам разобраться.

– Именно.

Он чуть протянул руку и снова забрал мою кисть в плен. Тело вновь наполнилось раздражением. Кажется, у меня даже начало дёргаться веко.

– Гилберт, не трогай, – тихо прошу, не смотря на него, стараясь не сосредотачиваться на его поглаживаниях.

– Почему, Арти, тебе неприятно? – С изумлением и даже обидой смотрит на меня.

– Да.

Убирает руку, но вид при этом имеет такой, как будто я ему только что на голову вылил целую бочку дерьма. А тело всё так же раздражено, отголоски боли эхом проносятся по голове, и ярость растёт в геометрической прогрессии, от неё начинает трясти. Откидываюсь на подушку и кутаюсь в одеяло, держа глаза закрытыми.