Вывод (СИ) - Страница 3

Рейсовый автобус, битком набит пассажирами. Пожилая пара сидит где-то посередине салона.

Он: Ох и народу. Галюха, ох и народу.

Она: Хорошо, что мы на самой первой остановке сели.

Он: Слышь, Галюха, может мне уступить место вот той старушенции. Жаль её.

Она: А сам-то, не старик? Ладно, тебе виднее.

Он: Эй! Старушенция! Подгребай к нам, я тебе место уступлю (привстаёт).

Старушенция: Ой, спасибо, милок. Ой, спасибо… Митя?!

Он: Таня?! (снова садится).

Старушенция: Митя!!

Он (смутившись перед женой): Галюня, это Таня: подруга детства, вместе в институте учились…

Она (смерив старушенцию нехорошим взглядом): Так вот ты какая – Таня. Это имя не раз я слыхала от своего муженька. Он, знаете ли, лю-ю-юбит во сне разговаривать.

Старушенция: Пойду я.

Она: Стоять!!! Ой, кожа да кости, горбик вон, клюка. Мить, глянь, у неё клюка. А ты, гад, во сне. И не только!

Он: Галюнь, когда это было.

Она: Ах-ты, старушка-одуванчик. Да я щас как дуну!

Старушенция: Люди! Выпустите меня! Я на ходу выйду!

Люди: Стоять!!! Нам интересно.

Она: А ну садись. А ты, Митя, потеряйся на время!

Люди: Х-а-а!!!

Она: Тихо там – всем! Ну как живёшь, Таня? Я же бывало с твоим именем и ложилась, и просыпалась и… Короче, ты мне как родственница была. Как живёшь, Таня?

Старушенция: На пенсию молюсь, Галя.

Она: И мы.

Старушенция: По-женски болею.

Она: И я.

Старушенция: Внуки задолбали.

Она: И нас.

Старушенция: Жизнь прожила – как будто и не жила.

Она: Мда. (кивнув на мужа, стоящего в толпе) Эх, а за что бились-то, Тань? За этого сморчка лысого? Пузатого, кривоногого, больного?

Старушенция: Ну, одно-то достоинство у него было.

Она: Вот именно – было…

Люди (ему): Батя! Выпить хочешь?!

Он: Наливай. Ей, трясёт.

Люди: Ну, чуть расступитесь, трясёт же!

Старушенция: Помириться бы.

Она: Да будь ты здорова!

Люди: Пей, батя, пей!

Она: О! Остановка наша! Ми-и-тя! Выходим!

Он: Я ехала домо-о-ой!

Кое-как выходят.

Поза цапли, стоящей на одной ноге.

Правую, либо левую ногу, согнув в колене, вы поднимаете вверх паралельно полу. Затем, стопу, поднятой ноги, подошвой вы прижимаете к удобной вам ягодице. Прижимаете как можно крепче. Ещё крепче! Затем. Кисти рук вы прячете у себя под мышками. Теперь самое интересное. Находясь в такой позе, вы должны удерживать в клюве сумку весом от пяти и более килограммов. Удерживайте её до потери пульса.

Следующая поза – поза глухонемой, слепой обезьянки.

Молниеносно вы запрыгиваете на кого-либо, или на что-либо. Запрыгнув, вы должны цепко держаться за предмет, на который запрыгнули, ногами. А руками вы должны обхватить свою голову так, чтобы никого не слышать и никого не видеть. На тумаки не реагировать, ноги и руки не разжимать – терпеть до потери сознания.

И наконец третья поза – поза затравленного червячка.

Как можно сильнее втяните в себя живот, грудь и всё остальное. Затем прилипните к любой вертикально стоящей поверхности и ползите к потолку. Ползите. Я сказал, ползите! На потолке замрите. Замерев, затравленно поглядывайте по сторонам. Попытайтесь слиться с потолком, пусть остануться одни затравленые глаза. Терпеть до потери зрения.

Итак. Мы познакомили вас с очень необходимыми вам тремя позами. В следующий раз вы узнаете всё о позе дохлой мухи, о позе дохлой мухи, размазанной по стеклу, и о позе последнего огурца, только что втиснутого в полную банку для предстоящего соления.

Напоминаем, все рекомендуемые позы вы легко можете отработать в автобусах рейсов: семь, восемь, шестнадцать и сто одиннадцать муниципального автопарка нашего города.

АТП «ЕЗДАКОМФОРТ»!!!

МЫ всегда заботимся о наших пассажирах!

Счастливого вам пути!

Моя женщина варила борщ. Наша кухня, и без того маленькая, теперь казалась совсем крохотной, потому что в ней кроме меня находилась ещё моя женщина. Она стояла у плиты и варила борщ.

– Милый, – прощебетала она, развернувшись ко мне, – сегодня, – она отхлебнула из поварёшки, у нас – борщ.

– Ой ли, – усомнился я, сидя за кухонным столом и загородившись газетой

– Ах ты сомневаешься? Ничего себе! – моя женщина нахмурилась, но не надолго. Она хитро прищурилась. А я настороженно вздрогнул, поглядывая на неё поверх газеты.

– Милый, у нас будет борщ, – настойчиво пообещала мне моя женщина. С мясом, капустой, свеклой, картофелем, свежим помидором, морковкой, петрушкой и чесночком.

– Ты ничего не забыла?

– Я? – она снова окунула поварёшку в кипящую кастрюлю. Отхлебнула. Ещё отхлебнула. Наконец сказала, причмокивая:

– Ты прав, милый

– Началось, – выдохнул я и уткнулся в газету.

– Я огурцов туда порежу. Солёненьких.

– Угу, – отозвался я без оптимизма.

Я слышал как она нашинковала огурцы, спустила их в кастрюлю и туда же снова окунула поварёжку. Запричмокивала:

– У-у-у, милый! Какая вкуснятина! Правда лучка не хватает зелёного. И грибков. Опят. Свежих.

– Это что-то новенькое, – сказал я.

Шинкование. Плюханье поварёшки. Причмокивание.

– Ну как? – спросил я не без интереса.

– Вкуснятина! – ответила моя женщина. – Я полбаночки кукурузы ещё высыплю. Маринованной.

В кастрюлю посыпалась кукуруза. На этот раз моя женщина испробовала «борща» аж целую поварёшку. То есть она её всю съела. Затем вторую…

Я сделал себе бутерброд с колбасой и сыром. Кстати, и то, и другое она также нашинковала и спустила в кастрюлю.

Наконец-то моя женщина» сварила «борщ» и видимо наелась. Она стояла спиной к плите и раскачивала поварёшку в такт какой-то песенке, которую тихонько напевала. Она была довольна.

– Милый, – прощебетала моя женщина, – ты подождёшь второе? А то первое, то бишь борщик, я нечайно весь съела.

– Конечно, дорогая, – ответил я и сделал себе ещё бутерброд.

Я ел бутерброд и любовался ею, моей очень кругленькой женщиной. Я любовался тем, как она варила макароны, заправляя их сахаром и конфетами.

– Скорее бы ты уж родила, – сказал я и глупо улыбнулся.

Что-то в этом зоопарке на колёсах под названием «Весёлые зверушки» было не так.

Тигр, хитро щурясь, сыто облизывал себя, а когда делал перерывы – блаженно улыбался и подолгу смотрел в одну точку. В другом вагончике лис с лисичкой заигрывал по-щенячьи. Он, по всему видать, сытый, да и она каталась по полу тоже очень сытая и весёлая. В третьем вагончике бурый медведь дремал, сладко похрапывая, но при этом он не забывал передней лапой поглаживать себе живот. То по часовой стрелке, то против. В четвёртом вагончике волки, счастливые, и от счастья сошедшие с ума, хаотично метались. В пятом…

Мой шестилетний сынок как и я был поражён.

– Папа, – сказал он, проглотив в результате шока чупа чупс целиком, – ещё на прошлой неделе все эти зверушки умирали от голода. Они были печальны и хмуры. Что случилось?

– Что случилось-что случилось, – услышали мы громкое ворчание не определённого возраста мужика, очевидно смотрителя за животными: – Идите-ка, лучше лань вон покормите. У вас, я вижу, морковка. Лань-то голодная.

И правда. Лань была голодная, и коза горная, и обезьянка. А у нас как раз были ещё бананы.

– Нет! – раскинув руки, преградил нам дорогу к вагончику с обезьянкой смотритель: – Эту не кормить!

Он хоть был и пьян и тощ, но не драться же мне с ним, да и воняло от него, да и сынок при мне маленький. Сынок заплакал:

– Почему-у?!

– Да, почему? – спросил я и легонько отстранил смотрителя.

Перед нашим обозрением предстала обезьянка. Она находилась как и все зверушки за решёткой. Она смиренно сидела в своём вагончике, виновато опустив головку, и бесцельно ковыряла указательным пальцем дощатый пол. Она выглядела несчастной.