Высшая ценность - Страница 73

Потратив пару секунд на раздумья, я все же закрыл дверь. Ничего страшного. Взломают. Зато можно быть уверенным, что никакой мертвяк не заберется в поисках ночной закуски внутрь.

Держа перед собой кинжал и осторожно ощупывая воздух свободной рукой, я аккуратно спускался по лестнице. Ирина держалась за моей спиной. Не знаю, то ли она видела в темноте, то ли еще что, но она ни разу не споткнулась, ни разу не наступила на скользкие и шумные старые пакеты, во множестве попадавшиеся мне под ноги.

— Скажи, ты действительно хотел его убить? — негромко спросила она.

Если не знаешь, что говорить, — говори правду. Или молчи. Но молчать я не мог. И потому сказал то, что думал:

— Не знаю… Наверное, да.

Она помолчала минуту, думая о чем-то своем. Или же где-то там, далеко за пределами моего понимания, общалась с Богом. Сейчас она, наверное, это могла. А может быть, могла и раньше… Может быть, мы все это можем? Только не знаем как… Или не хотим знать?

— Почему ты не хотел, чтобы я вмешалась?

Безмолвно дышащая темнота настоятельно требовала ответа. Правдивого ответа. Красивая ложь, насколько бы она привлекательна ни была, не годилась. Я чувствовал, что Ирина сможет ее распознать. А даже если и нет… Не хотел врать. Только не ей. Только не сейчас.

Я вздохнул. И признался:

— Не знаю… Просто это почему-то показалось неправильным. Грубым. Нечестным. В конце концов, это наши старые и личные дрязги. И еще я, наверное, хотел раз и навсегда выяснить, кто из нас лучше держит в руках меч… Ребячество, конечно. Но знаешь…

Я замолчал, носком ботинка толкнув противно заскрипевшую дверь подъезда. Осторожно выглянул. И, не заметив ничего подозрительного, вышел на залитую лунным светом улицу. Ирина спокойно последовала за мной. В неровном умирающем сиянии ее глаза казались двумя ведущими в ничто дырами.

— Шеф, похоже, тоже этого хотел, — тихо продолжил я. — Иначе почему он пошел сам, а не бросил против нас все Управление?.. Говорил, что нашел нас по следам, и это было очень легко. Не знаю, я хорошо их прятал… И почему-то он не стал стрелять, хотя и мог бы… — Я замолчал на секунду. И, понимая, что уже окончательно запутался сам и наверняка запутал Ирину, все же добавил: — Наверное, тьма уже пожрала мою душу. Иногда я даже не понимаю, зачем все это делаю. Не понимаю, жив я или мертв…

— Но все же ты здесь, — тихо сказала Ирина.

— Да, я здесь, — заглянув в очередной переулок, я увидел лишь кучи старого хлама да расчертившие их тени. — А почему ты все-таки вмешалась?

Она остановилась, так резко дернув меня за руку, что от неожиданности я чуть не упал. Я крутанулся на месте, вскидывая кинжал и готовясь встретить любую опасность… Но все было тихо. Только глаза Ирины смотрели на меня. Бездонные, темные, холодные.

А потом она шагнула вперед и, оттолкнув в сторону руку с занесенным для удара клинком, скользнула губами по моей щеке.

Легкое и мимолетное, это прикосновение ударило меня не хуже молота. Обожгло. Швырнуло в наполненную синим льдом пустыню. Я вздрогнул и отшатнулся, будто пытаясь вырваться из кольца ее рук. Но она уже сама выпустила меня, отступив на шаг.

И улыбнулась. Губами. Глаза ее остались все теми же кусочками льда.

— Ну как? Я ответила на твой вопрос?

— Надеюсь, — ответил я, ошалело тряхнув головой. — Очень надеюсь… Куда нам дальше?

Казалась ли она разочарованной? И сколько в ней сейчас было от Ирины, а сколько от мессии — Божьего посланца?..

— Направо, — чуть заметно склонив голову набок, вздохнула Ирина. — На следующем перекрестке — направо.

Пустые безлюдные улицы в окружении мертвых коробок домов. Темные силуэты нашедших свою последнюю стоянку брошенных автомобилей. Скользящий над головой желтый полукруг луны.

Правы те, кто считает ночной город красивым. Он действительно красив той особой экзотической красотой, что заставляет вздрагивать и трепетать душу. Темнота скрадывает мелкие изъяны и превращает крупные в особенности ландшафта. А лунный свет преображает пейзаж в картину, достойную руки самого великого художника.

Вот только люди, что бывают в старом городе по ночам, обычно не имеют ни времени, ни желания любоваться красотами. А те, кто этим увлекается, редко возвращаются домой.

Как почти любая экзотика, старый город опасен. И ночью — намного больше, чем днем.

Ночь — время мертвых. В темноте как рыба в воде чувствуют себя мертвяки и вампиры. Рыщут в поисках жертвы зилоты. Ищут живую плоть навьи, и выходят на охоту демоны. Но если ночь лунная — истинными владыками обезлюдевших улиц становятся оборотни. И тогда даже нечисть замирает, уходя с дороги обезумевших от лунного света волколачьих стай.

Эта ночь была лунной. И будь моя воля, я бы даже носа на улицу не высунул, намертво забаррикадировавшись в какой-нибудь квартирке и все время держа руку неподалеку от меча. Но сейчас, похоже, выбора не было. И хотя Ирина заверила меня, что ничего случиться не может, я все равно нервничал, заглядывал во все переулки, придирчиво изучая каждую тень и постоянно держа оружие наготове.

Я знал, насколько опасной может быть стая оборотней. И, вдобавок, привык доверять своему инстинкту. А сейчас он кричал так, что у меня уши закладывало: «Опасность, опасность, опасность!»

Далекий заунывный вой разорвал прохладный ночной воздух. Я вздрогнул, услышав прозвучавшую в нем зловещую нотку. И тотчас же почувствовал, как тонкие пальцы Ирины осторожно пожали мою руку чуть выше локтя.

Она еще успокаивать меня будет! Всего второй раз за городом. Ты, девочка, даже не понимаешь, как мы рискуем, всего лишь пробираясь здесь по улице.

Буркнув нечто невразумительное, я резким движением стряхнул ее ладонь. И тотчас же устыдился этого, увидев блеснувшие в призрачном свете луны глаза Ирины. Непонятное чувство: обида и, быть может, горечь кольнули сердце.

Я негромко кашлянул. И наконец спросил то, что давно уже следовало спросить:

— Ира, ты как? Она пожала плечами.

— Нормально… Почему ты спросил?

— Я хотел бы знать, что ты чувствуешь, став… — почему-то я не смог произнести слова «мессия», — став тем, кем ты стала?

Пауза длилась так долго, что я уже думал — ответа не будет. Но потом она все же заговорила, тихо и отстраненно, будто бы глядя куда-то далеко-далеко:

— Свет. Всюду свет. Мягкий, ласковый и холодный. Я дышу им. Свет пронизывает меня насквозь. Это почти больно и так приятно. Он дает мне… что-то такое… такое… Я не могу этого понять, не могу осмыслить, но знаю, как использовать… Я вижу то, что не имеет ни пространства, ни времени. Там всюду свет. Очень яркий, но он не режет глаза и не ослепляет. Я лечу вверх и вижу лица. Тысячи лиц. Миллионы лиц. Они смотрят на меня и улыбаются… Зовут меня по имени… Здесь нет ничего. Ни боли, ни страха, ни радости, ни любви. Только свет. Только спокойствие. Только… Бог.

Она очнулась и заморгала, будто пытаясь избавиться от видений.

— Спасибо за то, что рассказала слепому, как выглядит небо, — улыбнулся я. — Но вообще-то я спрашивал не об этом. Я хотел бы знать, что чувствуешь ты, человек, избранный Богом? Не как посланец верхнего мира, а просто как обычная земная женщина, живущая среди обычных людей?

Она вздохнула:

— А что я могу чувствовать? Радость? Сожаление? Боль?.. Ничего этого нет. Мои чувства не значат ничего. Они застыли, скованы панцирем льда, уснули. Осталось только то, что я должна сделать. Назови это долгом — и ты не очень сильно ошибешься.

— Перед кем этот долг? Перед Богом?

— Не знаю… Может быть, перед всем человечеством.

— Не думаю, что человечеству нужен такой долг. Ведь ты здесь, чтобы уничтожить его последнюю надежду. — Я покачал головой.

— Не тебе решать, что будет с человечеством и что есть его последняя надежда, — отозвалась Ирина. — Не тебе… И не мне.

— Тогда кому же? Богу? Или Дьяволу?.. Почему им? Почему им, а не нам? Разве мы не вправе выбрать то, что лучше для нас самих, а не для тех, кто смотрит со стороны?